Мансур Садулаев: Мы не обращаем внимание на опасности. (ВИДЕО)

Супруги Амина и Мансур Садулаевы – основатели чеченской благотворительной и правозащитной организации VAYFOND, зарегистрированной в Швеции и оказывающей помощь землякам, попавшим в беду. 

Как они оказались в Европе, кому именно помогают и с какими проблемами сталкиваются, общественники рассказали в интервью. 

Мансур:

– Я родился и вырос в Чечне. Жил в Наурском районе, поселок Чернокозово. Помогал повстанцам, борцам за независимость. В 2009 году меня задержали и осудили на два года по 208 статье УК РФ, участие в НВФ (незаконное вооруженное формирование). Процесс шел в Урус-Мартановском суде. Отбывать срок меня повезли в Кировскую область. Я сильно заболел. Арестантов специально заводили в камеры, где содержатся больные туберкулезом. Потом мне сделали «перережим», – заменили колонию-поселение общим режимом. И меня отправили обратно в Чернокозово. Там я провел остаток срока.

Весной 2011 я освободился. Но на этом претензии ко мне властей не закончились. Меня начали вызывать на допросы, вербовать, требовать сотрудничества. Когда я пытался возражать, силовики мне заявили: «ты сидел по статье за участие в НВФ, в дальнейшем никто о тебе даже не спросит, ты полностью в наших руках». Угрожали, что снова посадят, припишут преступления, или убьют как террориста, при сопротивлении. Мне велели каждые две недели отмечаться, телефон держать включенным, приезжать, когда вызовут.

Я не выдержал такой обстановки и уехал в один из российских регионов к родственникам. А когда вернулся, силовики ворвались ко мне в квартиру. В тот момент меня не было дома. Позвонил участковому, говорю у вас же есть мой номер, зачем врываться?

Мне ответили, что просто один опер приехал, поговорить хотел. Я понял, что «просто поговорить» меня могли бы вызвать, они что-то другое затеяли. Не стал рисковать и на следующее утро я выехал в Минводы на такси, а оттуда поездом в Украину. Тогда еще туда можно было попасть с российским внутренним паспортом. Я ответил полиции, что я в Грозном у родственников, приеду завтра.

– Это происходило в 2011 году?

– Да. Примерно еще через пять месяцев я перебрался в Австрию. На нервной почве обострились болезни. В Европе меня сразу госпитализировали, я пролежал в больнице полгода и полтора года еще лечился. Капельницы, лекарства. В Австрию я попал как беженец. Пока шло лечение, процесс соискания убежища был заморожен.

После этого мне дважды отказали в международной защите, ничем не обосновывая. У меня были все документы и доказательства, подтверждающие, что меня преследуют.

В 2015 году 24 декабря я принял участие в митинге, в Вене, в поддержку Адама Дикаева, преследуемого властями Чечни. Я высказался против Кадырова, Путина, рассказал о преступлениях силовиков против граждан в республике.

После этого Рамзан Кадыров по телевидению сказал, что дал задание узнать, кто в Чечне родственники митингующих и спросить с них за активность европейских чеченцев. Обо мне написали австрийские газеты, поднялась шумиха.

Еще через пару месяцев ко мне пришли из полиции, и сказали: «у нас есть информация, что вас хотят убить, поэтому нам придется перевести вас в охраняемую квартиру».

На меня готовится покушение. Кадыров дал указание убить меня, но полиция не знала, кому именно. Велось расследование, я должен был находиться под охраной. Меня действительно перевели в другую квартиру и приставили круглосуточную охрану полиции.

– Каково было все время находиться под охраной?

– Мне было очень сложно. По сути, домашний арест. Я круглые сутки находился в квартире и даже, чтобы выйти во двор, я должен был предупреждать тех двоих с автоматами, что дежурили внизу и периодически менялись. Когда я спускался, они ходили со мной. Сходить в магазин – та же история. Предупреждаю заранее, что собираюсь выйти и они приезжают на нескольких машинах вооруженные. С таким сопровождением я делал покупки. Не мог толком ни с кем встретиться и пообщаться. Также у меня был запрет на участие в массовых мероприятиях, я не мог выйти на общественную акцию, так как в этом случае задача по обеспечению моей безопасности усложнялась.

Зато в свете угрозы моей жизни мне наконец предоставили политическое убежище. Ведь уже не только я, но и полицейские источники говорили, что я в опасности.

Правда, о результатах полицейского расследования мне не рассказали. Я полгода прожил взаперти. Спустя время я переехал в Швецию.

Но даже сейчас мне нежелательно появляться на территории Австрии. В этой стране уже был случай убийства беженца из Чечни, Исраилова, поэтому власти так серьезно восприняли угрозу в мой адрес.

– Как вы пришли к мысли открыть организацию?

– В 2016 году в Бресте, на границе Беларуси и Польши скопились чеченские беженцы, пытающиеся прорваться в Евросоюз. Но пришедшее к власти правое польское правительство фактически закрыло границу, отказалось выполнять взятые на себя страной обязательства по защите просителей убежища. Люди, прибывшие еще летом, застряли в Бресте на неопределенный срок. Там сложилась тяжелая ситуация. Часть семей, не имея денег на жилье, ночевала на вокзале. Между тем, наступала осень, было холодно. Люди жаловались, что замерзают и болеют. Эта проблема была хорошо известна нам в Европе. Нам стало жалко детей. Они-то точно ни в чем не виноваты. Мы решили собрать средства, хотя бы на одежду и еду. По соцсетям уже вовсю шла информация, что дети голодают.

Мы объявили сбор, но столкнулись с проблемой. Принимать пожертвования на личный счет невозможно. Если приходит большая сумма, у банка возникают вопросы, счет могут закрыть.

Мы решили зарегистрировать организацию, чтобы в нужный момент, а они возникают нередко, кто-то болеет, просит на лечение, мы могли оперативно кинуть клич о помощи. По-чеченски «вай» это «наш». Так родилось название VAYFOND– «наш фонд». В смысле – «всеобщий», чеченского народа, так как создан прежде всего для решения проблем чеченцев. Мы хотели, чтобы каждый нуждающийся наш соплеменник мог обратиться не только в чей-то известный фонд, а чувствовал некую «кассу взаимопомощи».

– Вашим родственникам, оставшимся в Чечне, успели навредить?

– Нет, у меня там нет близких родственников. Моего отца убили в двухтысячном году в Грозном. Мать умерла от болезни через четыре года. Я был единственным в семье, у меня нет ни братьев ни сестер. Есть двоюродная родня, но с ними я связи не поддерживаю, чтобы не навлечь на них лишние проблемы. Да и они сами не особо хотят выходить со мной на связь после начала моей общественной деятельности.

– Ваш отец принимал участие в военных действиях?

– Нет. Мы жили в Грозном в 99-м, когда началась вторая чеченская война. До февраля мы сидели в подвале, пережидали бомбардировки. В феврале я с матерью ушел пешком из города,  чтобы добраться к родственникам. Дороги еще были перекрыты, можно было передвигаться только пешком. В город вошли федералы. Отец остался присматривать за домом. А в апреле мы узнали, что отец убит. Нам рассказали, что федералы забросали гранатами подвал, в котором он находился. На тот период там оставалось очень мало людей, большинство уехали. На одну улицу оставалось по 2-3 семьи. Утром люди увидели, что из нашего подвала идет дым, уже было поздно, живых не  было. Нашли кости, пепел.

– Как только начал работать VAYFOND, сразу ощутили повышенное внимание чеченских властей, преследования?

– Я и до появления организации вел общественную деятельность, выступал, делал видеообращения, меня знали как противника кадыровской власти, такое же отношение сложилось и к организации, которую мы создали.

– В какой момент оказание помощи нуждающимся, чисто гуманитарная миссия организации, переросла в поддержку политэмигрантам, преследуемым по политическим и религиозным причинам? 

– Мы открыто заявляли о своей позиции. Многие, даже чеченские организации в Европе остерегаются связываться с политически преследуемыми. Избегают таких людей. А мы не избегали. Заявляли, что мы сторонники независимости Чечни, что мы против Рамзана Кадырова и порядка, который установили российские власти. И именно те, кто преследуется этим режимом, начали обращаться к нам.

Из Германии Россия потребовала выдачи Аминат Акуевой. А я был знаком с ее супругом, Зелимханом, он сидел вместе со мной в Чернокозово. Они боялись выдачи Аминат России. И мы начали оказывать юридическую помощь. Наладили связь с немецким адвокатом Зелимхана.

Также мы провели в Германии конференцию, где рассказали всем о целях организации. Мероприятие посетила правозащитница Светлана Ганнушкина, она тоже пыталась помочь Аминат, Зеимхану и другим беженцам, которых запрашивает Россия. Также там был Салам Витаев, тоже преследуемый российской властью в Чеченской республике. Постепенно мы стали не только благотворительной, но и правозащитной организацией.

– Насколько вы сейчас чувствуете угрозу, исходящую от руководства Чечни?

– Я уверен, что есть реальная опасность для нас, однако она настолько постоянная в последние годы, что мы уже научились не обращать внимание, привыкли. Это стало уже фоном. Конечно, осознаем опасность. Часто знакомые пишут, что нас ищут, наш адрес вычисляют, ищут человека, который до нас может добраться. Но мы и без этих сообщений знаем, что за нами охотятся. Впрочем, мы изначально знали, какими последствиями это чревато.

– Кто вы по образованию?

– Бухгалтер. Поступал и на юридический факультет, отучился год, но закончить не удалось. Тогда умерла моя мать, мне приходилось зарабатывать на жизнь. Я взял академический отпуск, решив, что потом продолжу, но так случилось, что продолжать не пришлось. Какое-то время я подрабатывал на стройках.

– При каких обстоятельствах вы бы вернулись в Россию?

– … (пауза) в Россию, или в Чечню?

– Туда, откуда вы уехали.

– Только если в Чечне не будет российских войск и российской власти вообще.

– Считаете, что это возможно в ближайшее время?

– Я допускаю, что это может быть очень нескоро. Но мы полны решимости продолжать свою деятельность и делать все, что от нас зависит, чтобы приблизить время независимости. У нас нет желания просто воевать. Я хорошо знаю, что война приносит беды и страдания. Находясь в Европе, мы видим нормальное отношение к правам человека. И то, как государства относятся к своим гражданам. Мы к этой справедливости стремимся, мы хотим свое государство. Пусть маленькое, но в мире много примеров, как маленькие государства неплохо живут. А трудности есть у каждой страны. Просто не надо пытаться сломать хребет нашему народу.

Амина Садулаева

– Дополню про VAYFOND. В Европе не хватало организации именно такой направленности. Мы просто разрывались от обращений, к нам пошел огромный поток пострадавших.  Правозащитный характер нашей деятельности плюс наша принадлежность к сторонникам независимости Чечни сформировало нашу аудиторию. Мы даже перерегистрировали организацию, уточнив характер деятельности. Дополнили устав новыми пунктами.

Наша работа опасна, поэтому многие другие общественники и специалисты боятся с нами сотрудничать. Действительно, это может быть для них чревато проблемами. Нам тяжело это дается, но мы стоим на своих принципах.

Мы находим нужных людей для сотрудничества. Для нас не столь важно, чтобы этот специалист имел хорошее европейское образование. Важнее, чтобы человек был компетентен в делах, связанных с Кавказом. Есть те, у кого глубокие знания законов, но нам еще нужно, чтобы человек был в курсе наших специфических проблем. Конечно, прибегаем к помощи адвокатов из разных стран, в зависимости от местонахождения беженцев. У нас в штате организации тоже есть юристы, но они больше заняты консультативной работой, помогают в оформлении документов.

В каждой европейской стране есть свои нюансы, несмотря на одно для всех законодательство в области прав человека.

Мы находим адвоката, который в схожей ситуации выиграл дело и, кроме того, заинтересован, сочувствует беженцам, понимает ситуацию и искренне хочет помочь. Но есть страны, где от усилий защитника немногое зависит. Например, Босния и Герцеговина, или Словакия. Словакия экстрадировала преследуемого по сфабрикованному Россией делу ингуша Аслана Яндиева, хотя адвокат проделал огромную работу. Когда  спецслужбы и политики уже что-то между собой решили, повлиять на дело невозможно.

В Польше мы тоже не видим смысла налаживать контакты, там сейчас такая же ситуация, как в Босснии и Словакии. Это нестабильные страны, законы не работают.  Мы знаем ситуацию чеченского блогера Тумсо Абдурахманова. В его деле невооруженным глазом видно, что его просто растерзают, если его депортируют. Даже если не убьют, власти Чечни сделают все возможное, чтобы отомстить, закрыть ему рот, унизить.

К нам много людей обращается из Польши. Это первая страна Евросоюза, куда попадают беженцы. Но мы пришли к выводу, что трата сил и денег там бесполезна. Ведь бывает, что одному человеку нужно несколько адвокатов. Один по делам интерпола, второй по вопросам экстрадиции, кто-то еще по предоставлению убежища и четвертый защитник из России, который со своей стороны проведет дополнительную работу. На одно дело уходит 10-15 тысяч  евро минимум. Плюс перевод документов на разные языки. Мы беремся только за те дела, в которых видим шанс на успех. Там, где его нет, нам приходится отказывать. Естественно, обратившиеся этого не понимают, обижаются на нас.

– Сколько сотрудников у VAYFOND?

– Более двадцати человек. Все работают на волонтерской основе. Зарплат мы не платим, иначе бы вовсе не справились. Соответственно, нашим сотрудникам надо совмещать эту деятельность с зарабатыванием средств на жизнь. Однако, мы платим внештатным юристам, переводчикам, журналистам.

Раньше нас было три-четыре человека, потом стало пять-шесть, теперь двадцать. Мы растем. Наша цель, дорасти до уровня, когда мы и в политической сфере сможем на что-то влиять, более эффективно выступать в защиту наших подопечных. Пока что мы – маленькая чеченская организация. Нужно добиться авторитета международного уровня.

– На вас жаловались в полицию и налоговые органы. Как это происходило?

– Это делали в Швеции и в Германии. Мы и сами точно не знаем, кто это делает. Нашего представителя в Германии Мухаммада Абдурахманова задерживали, допрашивали, устраивали у него дома обыск.  Поводом был пост в фейсбуке, но в полиции у него спрашивали именно о нас, о том, как он с нами связан, кто такой Мансур. Похоже, что запись в соцсети была лишь поводом задержать Мохаммада.

Что касается Швеции, то у нас тут никогда не было проблем ни с налоговой, ни с полицией, ни с кем-либо еще. С местными властями мы всегда ведем конструктивный диалог, они ведут себя очень адекватно. Мне нравится, что здесь не спешат делать  выводы. В ведомствах работают психологи и другие компетентные специалисты. Они тщательно проверяют любую информацию. Наша деятельность открыта и прозрачна, мы готовы показывать, куда и для чего мы отправляем деньги и кто присылает их нам. Финансовая полиция в любом случае это видит.

На нас писали заявления, пытались связать с разными террористическими ячейками вроде ИГИЛ. Но мы доказали, что это бред. Мы выступаем против террористической идеологии.

Иногда мы сталкиваемся с провокациями. Например, нам пишут: «помогите мне уехать в Сирию». Мы понимаем, что это исходит от спецслужб. Какой нормальный человек такое напишет? Мы действуем в рамках шведского законодательства. Кроме того, с точки зрения радикальных экстремистов и их сторонников, мы сами далеки от ислама.

Был случай, когда у нас попросил содействия человек, прибывший в Брест для пересечения границы с Польшей. Человек якобы беженец Чечни. Однако, в то же время он был сторонником Кадырова. Такие попадаются. Это обманщики, которые приезжают в Европу и плачут крокодильими слезами, что их притесняют. А потом, получив убежище, могут кричать «Ахмат-сила» и ездить домой на побывку. А власти Европы, которые предоставляют «позитив», будут всех беженцев воспринимать как потенциальных кадыровцев, пожирателей пособия, не нуждающихся на самом деле в защите.

Из-за подобных персонажей ужесточилась европейская политика в отношении беженцев. Из-за них нам так трудно снова и снова доказывать миграционным властям, что тот или иной наш подзащитный действительно нуждается в убежище.  Мы представляем доказательства, но все равно не можем убедить власти, ведь они видели обратный пример.

– Как вы сами удостоверяетесь, что беженец настоящий?

– Без подробностей расскажу, что у нас есть своя система проверки. Иногда мы находим живых свидетелей преступления против наших подзащитных. Связываемся с ними. Проверяем для себя лично, проясняем каждую ситуацию, чтобы понять, нужно ли браться. Хотя даже если человек виновен в том, в чем его обвиняют, то и тогда, согласно правам человека, он не должен быть экстрадирован. Ведь точно известно, что в России его права не будут соблюдены. Никто не должен быть наказан сверх предусмотренного законом. Однако, сейчас мы не ставим задачу защищать тех, кто действительно виновен. Ситуация с правами человека в мире обстоит так, что защита таких людей сразу же станет проблемой для тех, кто его защищает. Даже адвокаты боятся браться за определенные дела.

– Ваша проверка соискателей убежища точнее полицейской?

– Сейчас в разных странах власти начали обращаться к представителям национальных общин в связи с распространением терроризма. А проблемы беженцев их мало интересует. У них нет цели дать беженцу “позитив”. Думаю, что задача соцработника, сидящего в миграционном ведомстве, наоборот, отказать человеку в убежище.  Мы предлагали даже не сотрудничество, а свою помощь в ознакомлении с кавказской спецификой. Но миграционные власти не заинтересовались. Они готовы проявлять внимание только в связи с угрозой терактов от радикальных исламистов.

Та же шведская полиция не видит опасности со стороны ФСБ, которая также может завербовать агентов и что угодно сделать, чтобы дестабилизировать ситуацию в другой стране.

– Сложно открыть организацию в Швеции?

– Не сложно. Сложно ее “продвигать” потом. Нужно сначала отправить в налоговую инспекцию устав, дождаться разрешения. В каждой стране своя процедура. Если устав не нарушает законы местного государства и деятельность ему соответствует, то все в порядке. Каждый год нужно декларировать свою деятельность. Нужно быть готовым в любое время отчитаться перед государственным ревизором. Он может нагрянуть с проверкой после любой жалобы. Ежегодно надо отправлять отчет в налоговую.

– С чем больше приходится бороться, с европейской бюрократией и системой отказа в убежище, или с «пророссийскостью» европейских чиновников, когда они по наивности, или по другой причине думают, что права высылаемого будут соблюдаться?

– В отношении кавказцев, как ни странно, многие страны прислушиваются к сообщениям от ФСБ и начинают следить за человеком (кого спецслужбы россии преследуют). Допрашивают его родных, близких, друзей, знакомых. Мы ничего не можем с этим сделать.

Мы открыты и готовы в любой момент доказывать, что  это не так. Но больше всего нам приходится бороться, чтобы их не экстрадировали.

Европейцы все и сами знают. Международные, не только правозащитные, но и политические организации многократно писали рапорты о массовом нарушении прав человека российской властью, особенно в Чечне.

Эти рапорты мы всегда прилагаем к нашим письмам при обращении в любые структуры. Ответ бывает в духе, «да, мы знаем, что есть нарушения, но в этом конкретном случае все не так».

Когда видишь подобную причину отказа в убежище от миграционных властей, хочется и смеяться и плакать. Когда они пишут, что беженец из Чечни может получить убежище внутри России, это вызывает смех. Мы знаем ситуацию Амриева, которого даже в Беларуси достали. Выяснилось, что даже там у кадыровцев сотрудничество.

Это самая глобальная проблема. Всем пишут один и тот же отказ.

– Вы лично покинули Россию по политическим соображениям?

– Мои взгляды всегда не совпадали с мнением большинства и я была, живя дома, против политики властей. С учетом моих политических и религиозных воззрений (отношусь к салафитам, кого в Чечне преследуют), а также, по той причине, что я в любом случае не смогла бы сидеть молча и не противостоять этому режиму, полагаю, что меня бы уже не было в живых, если бы я не уехала из России.

P. S.

Когда данное интервью готовилось к публикации, Амина Садулаева заявила об угрозах спецслужб своим родственникам, проживающим в России.

Ее родных допрашивали на предмет ее местонахождения и прочих личных данных. Также силовики грозились возбудить против Амины уголовное дело. Собеседница считает, что эти события напрямую связаны с ее правозащитной деятельностью.

Лидия Михальченко

Исследователь Дома свободной России

nohchicho.com

Chechenews.com

12.07.19.