Нашего специального корреспондента Анну Политковскую громко обвинили во вранье и задержали военные. Затем стали тихо признавать, что «факты частично подтвердились». Приводим новые обстоятельства из жизни сел Веденского района
Сначала — только информация, обычный набор тривиальных фактов современной чеченской жизни. Ежедневного быта. В данном случае — Веденского района, нижеприведенные события имели место именно там. Однако это не специальная выборка — возьми любой другой район воюющей республики, и единственное, что поменяется, так это конкретные имена и фамилии. Суть же останется.
Итак, Россия, весна—лето 2001 года. Сельская жизнь
27 апреля. Село Тевзани. Вечер. 15 пьяных военнослужащих ворвались в дом Ильясовых, требуя водки. Один из них приставил автомат к груди старшего сына хозяина дома и сказал: «Я приехал в Чечню убивать вас. Чем больше, тем лучше». Когда не нашли водки, забрали хозяина и пошли на ее поиски. В центре села наткнулись на Дагаева Заура (19 лет) и Нагаева Увайса (22 года), стоявших у калитки своего дома. Военные связали им руки, избили, увезли на кладбище и там расстреляли. Нагаев чудом остался жив и, тяжело раненный, ночью приполз домой. Через неделю, 3 мая, его опять похитили федералы. На сей раз уже убили.
30 апреля. Село Тевзани. Поздний вечер. Люди в масках и камуфляже ходили по домам, хватая и расстреливая людей. В результате погибли:
Минцаев Мовлид (78 лет);
Ахмадов Бадруддин (61 год), завуч и организатор тевзанинской средней школы;
Ильясов Рамзан (56 лет), завуч средней школы;
Семеев Заурбек, 30 лет, начальник сельской электроподстанции;
Семеев Ринат, 17 лет, племянник Заурбека;
Исраилов Ваха, 42 года;
Арсаханов Султан, 56 лет, полковник Советской армии в отставке.
7 мая. Селение Махкеты. Около двух часов ночи. Неизвестные в масках пришли в дом Хугуевых и расстреляли:
Хугуева Яраги, 52 года;
Хугуеву Марху, 47 лет, сельскую общественницу, жену Яраги;
Хугуева Ахъяда, 17 лет, их младшего сына.
Оставили в живых лишь глухую и престарелую мать хозяина дома и увезли с собой старшего сына Хугуевых, его жену и маленького ребенка, о месте нахождения и судьбе которых пока ничего не известно.
15 мая. Селение Махкеты. Неизвестные расстреляли 21-летнего Хазуева Ибрагима в собственном доме.
1 июня. Селение Элистанжи. Во время зачистки федералами расстреляны: Гакаев Дунга, 32 года, и Лабазанов Муслим, 20 лет. После расстрела военные торговали трупами, потребовав с родственников за каждый по тысяче долларов.
8 июня. Селение Махкеты. Задержан Бакаров Абдулбаки, 69 лет, начальник сельской почты. Содержится на территории сводного мобильного отряда, расквартированного на окраине селения Хоттуни. Сумма потребованного выкупа: 2 тысячи долларов, пулемет, 2 винтовки, 2 автомата и 2 пистолета.
Селение Хоттуни. При проведении зачистки задержаны:
Успанов Ахмед, 42 года;
Мусхаджиев Насхаджи, 48 лет;
Мусхаджиев Шуайп, 20 лет;
Ташуев Супьян, 30 лет;
Хамидов Саламбек, 25 лет;
Дуртаев Беслан, 22 года;
Ахметов Хамзат, 38 лет;
Магомадов Абу-Солта, 52 года;
Магомадов Абу-Муслим, 23 года;
Каимов Муслим, 20 лет;
Дурдиев Муслим, 18 лет;
Тунтуев Иса, 38 лет;
Умалхатов Хусейн, 40 лет;
Абубакаров Сайд-Бек, 25 лет;
Юсупов Туку, 40 лет;
Юсупов Ильяс, 38 лет.
За освобождение каждого с родственников потребован выкуп (деньги и оружие).
11 июня. Селение Махкеты. Около трех часов ночи неизвестные в форме военнослужащих Российской армии ворвались в дом Даудовых и зверски избили 49-летнего Султана Даудова и 44-летнего Супьяна Даудова. Оба с тяжелыми ранениями находятся дома, военнослужащие не разрешают вывезти их из села в больницу (ближайшая — в райцентре Шали).
12 июня. Селение Агишты. Неизвестными похищен 15-летний Макаев Рамзан. Военнослужащие сводного мобильного отряда из-под селения Хоттуни предложили родителям заплатить выкуп…
Что это? Геноцид? Проклятое наследие НКВД? Военный разврат? Или вообще черт знает что?.. На сей раз мы решили воздержаться от комментариев и попросили сделать это других людей: как им все это видится из Москвы? И видится ли вообще? Вот наши вопросы:
1. ЧТО ВЫ ОБО ВСЕМ ЭТОМ ДУМАЕТЕ?
2. ВАШИ ДЕЙСТВИЯ, ЕСЛИ БЫ ПОДОБНОЕ КОСНУЛОСЬ ВАШЕЙ СЕМЬИ?
3. ВАШИ ДЕЙСТВИЯ, ЕСЛИ БЫ ВЫ БЫЛИ ПРОКУРОРОМ ЧЕЧНИ?
4. КАК БЫТЬ? ВАШ ЛИЧНЫЙ РЕЦЕПТ ВЫЖИВАНИЯ ЖИТЕЛЮ ВЕДЕНСКОГО РАЙОНА.
ВЛАДИМИР МОЛЧАНОВ, журналист:
1. Конечно, это чудовищная информация. Но у меня встречный вопрос: хоть что-то достойное за эти дни в Чечне произошло? Отстроили дом? Привезли лекарства? Заработала ли школа? К сожалению, об этом я не знаю ничего. Хотя и очень на это надеюсь, слыша бесконечные заявления власти о помощи Чечне. Будучи журналистом более четверти века, я практически перестал доверять российской журналистике и в гораздо большей степени доверяю израильским или палестинским журналистам, когда они пишут о своей войне. Могу пояснить, почему: при зачистке селения Хоттуни арестовано колоссальное количество мужчин. Кто они? Боевики? Или крестьяне? Что же касается выкупа, это мерзость, в которой, увы, вращается вся страна.
2. Поскольку я не крайне бедный человек, единственным моим действием был бы побег из Чечни. Чем дальше, тем лучше. Но если бы у меня не было денег, я мог бы проповедовать лишь стоицизм, что, полагаю, окончилось бы плачевно.
3. Я не верю, что человек, соглашающийся сегодня стать прокурором Чечни, психически, морально и нравственно здоров. Я бы никогда не согласился им быть и не считаю, что в условиях чеченской бойни нужен прокурор. Я не помню, полагается ли прокурор по законам военного времени, но если он полагается, то на его месте всех задержанных с российской и чеченской сторон я бы переправлял туда, куда и полковника Буданова. Это хотя бы создаст иллюзию независимости судебных и прочих правоохранительных органов.
4. Увы, но я добровольно — подчеркиваю, добровольно — пошел бы на то, что сделал Сталин с чеченскими и прочими народами. Бежал бы в Сибирь или на Северный полюс, не ожидая расстрела, насилия, унижения, выкупа. Других рецептов, увы, нет. А что касается мужества и гордости, увы, — и это понятно — не поможет.
РУСЛАН МАРТАГОВ, начальник отдела информации и печати администрации города Грозного:
1. Первое впечатление — ужас. Все, что происходит, это подталкивание людей к выступлению против федералов, составная часть программы по затягиванию конфликта. Только поэтому сегодня в республике нет единого центра власти. Только поэтому военнослужащие разных ведомств абсолютно не подчиняются друг другу и тем более гражданским властям. При этом конфликт можно легко разрешить, и в короткий срок. Но для этого в Чечне должна быть диктатура власти, ее единый центр, необходимо ЧП с назначением лично президентом генерал-губернатора, наместника, сатрапа, как угодно назовите… Главы районных администраций просили об этом Путина еще летом 2000 года, при личной встрече. Но кто-то был заинтересован в продлении конфликта во времени, и он этого добился.
2. Я бы взялся за оружие — меня вынудили. И этим сыграл на руку тем, кто пытается продлить конфликт.
3. Я бы судил и военных, и гражданских — всех боевиков. Судил бы непосредственно на территории Чечни, и наказание они у меня отбывали бы только на территории Чечни. Это имеет большой смысл: чтобы каждый, у кого кто-то погиб от рук федералов, знал, что осужденного военнослужащего не выпустят из костромской или ярославской тюрьмы, не пустят гулять дальше. Но самое большое желание — ввести публичную смертную казнь для всех них: и военных, и боевиков… По суду, черт с ним. Смерть одного такого преступника-военного — повторю, публичная смерть — спасла бы десятки и сотни жизней невинных солдат.
4. Сегодня не вижу ничего другого, кроме как построиться в одну колонну, бросить все и уходить оттуда. Хотя бы публичный массовый исход поставит власти перед необходимостью что-то предпринимать.
СЕРГЕЙ ЕНИКОЛОПОВ, руководитель лаборатории патопсихологии Центра психического здоровья РАМН:
1—2. Здесь есть две разные позиции — человеческая и ученого. Первая — чисто эмоциональная. И ответ на первые два вопроса таков: злоба и только злоба, и если бы это коснулось моей семьи, я бы взялся за оружие. А как ученый понимаю: в происходящем нет позиции жертвы и агрессора. Обе стороны виноваты — я поддерживаю концепцию, что нет случайной жертвы. Жертва провоцирует преступление против себя. Возможно, те чеченские ребята говорили что-то по-чеченски, возможно, очень приличное, но, с точки зрения солдат, это был непонятный разговор и, безусловно, «про нас». А солдаты в постоянном ожидании, когда на них нападут, — представить доброжелательного чеченца они уже не в состоянии.
3. Если бы я оказался прокурором Чечни, то наказывал бы и тех, и других. С трудом представляю, как вообще работает в тех условиях прокурор Чечни, — ему там труднее других: он должен карать направо и налево, да так, чтобы у всех было ощущение справедливости, ведущее к умиротворению, а делать ему это очень трудно…
4. Я не знаю, что делать людям. Я просто не знаю… Скорее всего, я бы бежал.
Итак, бежать. Вот, собственно, и ответ, что дальше делать с этой проклятущей войной. Два года «наводили порядок» под раздачу денег и орденов — создали концлагерь. С его законами: кто в состоянии, бежит, немощные обреченно ждут конца, и нет другого пути выживания, как исход. Значит, пора. Не подбавляя работы новому Нюрнбергу, — вон. По домам. Хватит — доигрались до ручки.
Остается добавить немногое: наши постоянные читатели понимают, что нынешняя подборка информаций из Веденского района не совсем случайна. Мы пристально следим за тем, что происходит именно там, и небеспричинно. В селах так называемого Махкетинского куста (сами Махкеты, Товзени, Хоттуни и др.) сложились крайне ожесточенные отношения между военными и гражданским населением.
Многие семьи давно просили помочь им уехать от чинимого федералами беспредела, и в конце этой зимы я была там, проверяя факты. Поездка получилась нервная. Офицеры сводного мобильного отряда, расположенного на окраине Хоттуни (в нем — подразделения 45-го воздушно-десантного и 119-го парашютно-десантного полков, а также МВД и Минюста, под крышей их общего нынешнего «папы» — ФСБ), узнав о цели журналистской командировки в веденские села, позаботились тогда и о моем аресте, и о массе сопутствующих неприятностей, чтобы другим коллегам неповадно было. Публично обвинили во лжи: мол, никого мы тут не пытаем, ни над кем не издеваемся, не расстреливаем, в ямы не сажаем, плюшевые мы и домашние… А журналистка — так она врет…
Впрочем, командировка завершилась удачно: тогда в махкетинское гетто, забытое властями республики, вдруг наехала масса проверяющих из штабов и прокуратур. Март прошел спокойно — военные поутихли, давали показания. Почудилось даже, что таких зверских притеснений жителей больше не будет — многие поняли многое…
Но нет. Теперь выходит: трусы, а самые жестокие на свете именно трусы, — и они лишь поджали хвосты. Как только проверки схлынули, шум растворился в эфире, и даже то, что «факты подтвердились», а значит, «она не врала», прошло незамеченным — и вот тут-то с циновки в углу и подскочила проклятая месть. По махкетинским селам нагло поперли карательные экспедиции… Апрель, май, июнь… И вот сегодня — беда. Нет на свете тех, кто открыто, плюнув на последствия, решился говорить тогда со мной, — ну нет их на свете… Исчезли. Расстреляны. Трупы выкуплены… Как мне теперь жить? Что творится в стране? За разговор с журналистом от госслужащих — смерть?
Вокруг нас бродят наши дети. Когда-нибудь вокруг них будут бродить их внуки, подрастающие и привередливые. С неизбежным вопросом: а что это вы тогда учинили на Северном Кавказе… Смерть же учинили.
Анна ПОЛИТКОВСКАЯ
02.07.2001
Chechenews.com
14.04.19.