На фоне всплеска протестной активности в Ингушетии всё чаще поднимается тема относительно возможности нечто похожего в соседней Чечне.
На этот счёт можно услышать диаметрально противоположные оценки – от характеристики чеченского общества как «нации страха» , каким его описала небезызвестная Елена Милашина, до оценки чеченцев как «так и не покорившегося народа», что принадлежит перу уже другого оппозиционного деятеля Пионтковского.
То бишь, одни сетуют на то, что чеченцы безропотно терпят ущемления своих прав со стороны властей, в то время как другие видят в этом целенаправленную «народную» стратегию с далеко-идущими планами. Эдакое «затишье перед бурей» или передышка перед марафонским забегом.
Интриги добавляет и поведение местных властей, которые, похоже, раньше придерживались первой точки зрения, а сейчас стали склонятся ко второй.
Так, 16 января этого года, местные власти списали населению долги за газ в размере 9 миллиардов рублей так как они по их мнению «создавали в обществе социальную напряженность и могли повлечь протестные выступления населения». А месяц спустя в республике впервые за много лет отметили годовщину депортации 23-го февраля 1944 траурными мероприятиями. И газовый вопрос, и попытка властей предать забвению дату депортации действительно порождали острый конфликт между властью и чеченской общественностью, которая в основном протекала в медийном пространстве, но иногда перетекала в митинги (в диаспоре) и даже стычки. Серия инцидентов и скандалов по случаю попыток списать с населения долги за газ даже нашла отражение в местной культуре и получила название «газовая война».
Похоже, что в обоих случаях общественности удалось добиться от власти хотя бы формальных, но всё же уступок.
Некоторые наблюдатели могут сказать, что не могли столь небольшие по масштабам (в сравнение с теми же ингушскими) протестные акции и информационные кампании заставить власти поменять решение по принципиальным для них вопросах.
Подобные утверждения вытекают как правило из сравнения с гражданской активностью чеченцев в недалёком прошлом, когда площади Грозного собирали 150-200 тысяч человек (более четверти населения республики) протестуя против политики федерального центра в регионе, требуя вывода войск и предоставления республике суверенитета.
Да, в этом плане говоря о гражданском обществе в Чечне нельзя не отметить резкий контраст между тем, что наблюдалось в 90-е, и тем, что имеем в Чечне сейчас.
На протяжении первых двадцати лет после распада СССР чеченцы прочно удерживали репутацию самого пассионарного общества на всём постсоветском пространстве. И дело было не только в том, что чеченцы, отстаивая суверенитет своего государства, не побоялись принять вызов со стороны ядерной державы, но и в том, как они организовали взаимоотношения с собственной властью внутри республики.
Кто застал те времена, может вспомнить, какая бурная политическая жизнь была в тогдашней Чечне, насколько была развита свобода слова, а о полицейском произволе и слыхать не слыхали. Да, как и на почти всём постсоветском пространстве, население тогда страдало от разгула криминальных группировок, но не от репрессий со стороны власти.
Скорее наоборот — сама власть постоянно находилась под атакой со стороны требовательного к исполнению своих прав общества. Критика действий власти в СМИ и на городских площадях была обыденным явлением, и никто не подвергался за это публичным унижениям. Никому не приходилось тогда стыдливо извиняться на телепередачах за высказывание своего мнения или тем более за действия своих родственников.
Нет, в Чечне тогда извинялась и оправдывалась только власть, а не народ, который и был хозяином на своей земле.
Это ярко иллюстрирует ситуация с шариатским судом, на котором ответчиком выступал сам президент(!) республики, Аслан Масхадов.
А всё дело в том, что политическое пространство было представлено реальными, а не марионеточными, оппозиционными партиями и общественно-политическими движениями, которые не только не подвергались репрессиям, но и находились в системном поле и потому могли открыто выражать свои взгляды и предлагать своё видение будущего республики.
Тогда по телевидению вместо приторных серенад в адрес действующей власти, население республики наблюдало острые политические дебаты между сторонниками власти и многочисленной оппозицией.
Впоследствии все эти партии и группы соревновались между собой на действительно честных выборах 1997-го года, когда президентом был избран упомянутый выше Аслан Масхадов.
Вообще, говоря о народе, следует отметить, что ни один народ не является цельным субъектом сам по себе и представлен различными социальными группами — политическими, этническими, религиозными и т. п.
Когда же эти группы, из которых состоит общество, начинают худо-бедно играть по единым правилам, конкурируя между собой преимущественно ненасильственными методами, такое общество можно характеризовать как свободное.
Напротив, общество, в котором одна социальная группа силой подавляет все остальные, не оставляя последним никакой возможности участвовать в политической борьбе иначе как насильственными методами, то это общество не является свободным.
Если же взглянуть на историю Чечни, то можно заметить, что среди чеченцев никогда не было такого, чтобы одна политическая группа силой подавила другие и навязала остальным свою власть. Напротив, исторически чеченское общество всегда делилось на различные общества — сначала это были тейпы и тукхумы, затем вирды, позже настала эпоха джамаатов и политических партий. Как раз-таки чеченскому обществу всегда был характерен плюрализм и его в полной мере можно характеризовать как гражданское.
Однако, даже самое свободолюбивое общество, с развитыми гражданскими институтами, не всегда способно удерживать баланс во взаимоотношениях власти и народа, если сталкивается с внешним давлением.
Именно сильное внешнее давление, конкретно со стороны федерального центра, способствовало тому, что практически все «народные» социально-политические группы оказались выброшены(чаще с физической ликвидацией активной их части) с политического поля, что создало благодатные условия для формирования тоталитарного строя
Ситуацию усугубляет то, что большинство независимых чеченских политических сил находится в неразрешимом противоречии с федеральной властью по вопросу статуса республики. Первые настаивают на государственном суверенитете и, как следствие, не намерены участвовать в какой-либо политической борьбе на той правовой платформе, которую навязывает федеральный центр, требуя вместо этого возврата к ранней правовой платформе, базирующейся на Хасав-Юртовских соглашениях и Московском мирном договоре 96 и 97 гг. соответственно.
Собственно, на разрешение этого противоречия, которое до сих пор является базовым, когда речь заходит о чеченской проблеме, чеченский народ, а точнее те политические группы, которые его представляют, и бросил все свои силы.
Вместо того, чтобы бороться с симптомами, чеченцы решили устранить причину болезни.
Поэтому с 1999-го года вместо развития гражданской активности все силы пассионарная часть чеченского народа бросила на то, чтобы вернуть контроль над республикой. Проблема в том, что эта пассионарная часть в итоге разбилась на два лагеря — на тех, кто хотел возврата к старой правовой платформе(ичкерийцы) и на тех, кто хотел формирования новой(имаратовцы) платформы.
Различались эти лагеря и в методах борьбы — если первые допускали ещё использование политических методов ненасильственного характера, то вторые делали упор почти исключительно на силовые действия.
В силу общего ужесточения политического режима во всей России и «закручивания гаек,» выросшая на войне чеченская молодёжь, разочаровавших в возможности влиять на происходящее в стране легальными методами, ударилась в лагерь радикалов, что в общем-то предопределило участь и без того находящейся в коматозном состоянии гражданской активности в Чечне.
С другой стороны, имаратовцы пытались выступать как общее для всех мусульман России наднациональное оппозиционное движение, не привязанное к конкретному этносу, даже чеченскому, хотя основали его чеченцы.
На тот период (примерно 2007-2014 гг.) говорить о какой-либо серьёзной гражданской протестной активности не приходится – речь тогда шла только о вооруженном противостоянии между чеченскими пассионариями, усиленными пассионариями из числа других народов России (в том числе, как ни странно – русскими) и федеральной властью. Долгое время это противостояние было патовым – стороны не могли одолеть друг друга. Одним не хватало ресурсов, другие же не могли ничего противопоставить вооруженному подполью, организованному по сетевому принципу.
«Имарат Кавказ» в итоге был побеждён, но не федеральной властью, а международной террористической организацией «ИГИЛ». Что, впрочем, ставит вопрос об эффективности методов российских спецслужб, которые при всём своём раздутом штате и щедром финансировании, оказались неспособны разгромить радикальное движение, не впустив в страну другое, ещё более радикальное.
Однако, разложение «Имарата» вновь открыло дорогу для гражданской активности в Чечне и в диаспоре. В чеченском обществе начинается процесс переосмысления предыдущих политических и даже религиозных концепций, а также средств и методов борьбы. Идеи космополитизма при тех дискуссиях плавно начинают сдавать идеям приоритета национальных интересов. В итоге радикальная часть чеченских пассионариев отходит от своих ультрарадикальных идей, меняя взгляды на более умеренные.
Вообще, на тот период(с середины 2014 по конец 2016 гг.) в чеченской блогосфере всё активнее начинают обсуждаться идеи о необходимости объединения радикального и умеренного крыла Сопротивления и выработке принципиально новой стратегии отстаивания национальных интересов, базирующейся на политических, а не силовых методах борьбы.
В конечном итоге так и происходит – многие из вчерашних имаратовцев присоединяются к своим давним идейным противникам – ичкерийцам и, в силу своей относительной молодости и энергичности, тем самым придают ичкерийскому движению новый импульс.
Интересно, что объединение это происходит не по принципу «сверх вниз», а напротив, по принципу «снизу вверх». То есть «официальное» руководство обоих лагерей так и продолжает конфронтацию, однако активисты среднего и младшего звена, фактически саботируют «генеральную линию партии» и медленно, но уверенно, самостоятельно формируют новое движение.
На политическом поле на передний план выходят новые лица, такие как Мансур Садулаев, Джамбулат Сулейманов, Адам Осмаев, которые и выступают проводниками новой концепции. Они, в противовес руководителей старой формации (т.н. «старая гвардия») ассоциируются с политической гибкостью и способностью договариваться даже с идейными противниками.
Первой пробой для нового движения становятся митинги, организованные чеченской диаспорой в разгар т.н. «газовой войны», когда подверглась публичному унижению Айшат Инаева, осмелившаяся критиковать коммунальные службы за злоупотребления при взыскании долгов за газ.
Более масштабной и отчасти знаковой стала акция 23 февраля 2017 года в Страсбурге, когда диаспора протестовала против запрета отмечать годовщину депортации, а также против нарушений прав человека в республике. Эта акция изначально позиционировалась как непривязанная к определённой политической силе или группе, а как общая для всех вайнахов. В этом смысле экзамен на объединение со стороны чеченских политических сил оказался выдержанным – тогда чеченцы доказали (прежде всего самим себе), что всё ещё способны на масштабные скоординированные мероприятия.
Впоследствии похожие акции и мероприятия стали происходить в диаспоре на регулярной основе.
Кроме этого в среде чеченской диаспоры появилось несколько новых организаций, осуществляющих правозащитную, благотворительную, просветительскую и политическую деятельность, облегчающую жизнь чеченцев как на родине, так и за её пределами.
Таким образом, после многолетней спячки на политическом фронте гражданская активность в чеченской среде начинает просыпаться. Сначала в диаспоре, а впоследствии и на родине.
Вообще, говоря о диаспоре нельзя не отметить, что в силу особенностей чеченского общества, с его крепкими социальными связями, она неразрывно связана с родиной и происходящее в её среде находит отражение в самой Чечне, как и наоборот.
Тем не менее, этот факт был неочевиден многим, не знакомым с чеченскими реалиями и потому гражданская активность в диаспоре игнорировалась почти всеми аналитиками и экспертами, смело выносящим вердикт о чеченцах как о «нации страха», среди которых «не осталось больше смелых».
Однако, ошибочность подобных утверждений выявилась летом 2018 года, с 4 по 7 августа во время похорон(тезета) Юсуп-Хаджи Темерханова, которые быстро превратились в акцию общенационального масштаба с числом участников в несколько сотен тысяч.
Реакция чеченцев на смерть Темерханова оказалась настоящим шоком как для власти, так и в целом российского общества. Фактически за один день чеченцы обнулили весь тот результат в деле умиротворения народа, который федеральный центр, на первый взгляд, достиг за много лет кровавыми войнами и зачистками.
Похороны Темерханова показали, что в самой Чечне люди мыслят так же, как и за её пределами – они точно так же остались привержены своим ценностям, точно так же готовы при необходимости потребовать исполнения своих прав явочным порядком.
Молчание чеченцев оказалось не проявлением рабской покорности, а проявлением титанического терпения охотника, долгое время выжидающего свою жертву. Такой народ гораздо больше вызывает опасений, поскольку может долгие годы выжидать подходящего момента, накопить при этом обиды и в один день потребовать счёт.
Возможно, именно поэтому местные власти предпринимают попытку «договорится» с народом, с одной стороны немного ослабляя путы, а с другой стороны вступая в диалог с такими активистами как видеоблогер Тумсо Абдурахманов, дебаты которого с председателем парламента «Лордом» Магомедом Даудовым набрали больше 2.5 миллионов просмотров.
Кто-то может возразить, дескать, Тумсо не является лидером какой-либо политической группы и тем более лидером всех чеченцев. Но этого и не требуется: власти на самом деле говорят не с Тумсо как таковым, а с его более чем миллионной аудиторией. В этом смысле вполне логично, что Даудов и Джамбулат Умаров для этого использовали популярного видеоблогера. Другой вопрос, насколько успешным может быть подобный диалог с народом, если угрожать кровной местью рупору того самого народа.
Как бы там ни было, говорить о смерти гражданского общества в Чечне не приходится, а скорее наоборот, мы наблюдаем его постепенную реинкарнацию.
Chechenews.com
15.04.19.