В 1995 году, когда на Кавказе началась война и на новый год начался штурм г. Грозного, я служил на Камчатке на атомной многоцелевой подводной лодке, в должности заместителя командира корабля. Я уже писал ранее, что за время своей службы я не раз сталкивался с проблемами в вопросах продвижения и назначения на различные должности, связанные с моей национальной принадлежностью.
Да, это было не приятно и тяжело переваривать в сознании, но я тогда не связывал это с системой в масштабах государства, или вернее мне не хотелось так думать. Я по-разному объяснял это для себя, но все –же продолжал верить, что если я буду нормально служить и учиться, то обязательно чего ни будь добьюсь.
И вот на Новый год, мы сидим у меня дома, в гостях у меня офицеры с экипажа и мы видим, что происходит в Грозном. Все смотрят на меня и естественно у всех шок и недоумение. В последующие дни события развивались стремительно, меня вызвал командир дивизии К.С. Сиденко и сказал, что лично у него ко мне претензий нет, но есть указание из Москвы всех –«чеченцев» от ядерного оружия убрать.
И в связи с этим он поставил меня в известность, что меня назначат на равносильную должность на другой корабль, который стоит в заводе без оружия. Буквально через месяц приказ был подписан и меня перевели служить на лодку, которая стояла в заводе в соседнем городке –«Приморском», в 15 километрах от пос. Рыбачий. Этим не ограничились, мне даже дали квартиру в пос. Приморском 3-х комнатную, вместо 2-х комнатной в пос. Рыбачий.
Не просто дали квартиру, а специально для меня, администрация посёлка купила её у гражданского рабочего завода. В общем аттракцион не слыханной щедрости, да и только. Мы знаем из истории нашего народа как чеченцев отзывали с фронта и высылали в места куда были депортированы их семьи. То есть кто успел умереть, защищая эту страну в Брестской крепости и по всем фронтам Второй мировой войны умерли за то, чтобы это государство убило их родных. Выходит, судьбы сотен тысяч людей по всей стране не в счёт, как в той поговорке: –«лес рубят, щепки летят». Уже в который раз выразить не доверие целой нации, для власти в нашей стране, значения не имеет. На эту тему можно еще долго разглагольствовать, от этого суть не изменится, да и власть тоже. И я в одночасье из перспективного офицера, перешёл в разряд бесперспективных.
В марте 1995 года мне предложили отпуск, и я уехал искать своих родных, потому что я не знал об их судьбе ничего. Маму и 2-х племянниц я нашёл в высокогорном селе Товзин. После моего приезда в Чечню сильным бомбежкам подвергся г. Гудермес и периодически бомбили с. Шали. Приехал я за ними через Шали, а назад я решил ехать в объезд через Сержен-Юрт. Так как обстановка менялась очень быстро, я в тот же вечер выехал сними в свое родовое село Курчалой. Пробирались через Сержен-Юрт, когда подъехали к трассе на Ведено всё небо пылало от осветительных ракет, а на самом въезде в село Сержен-Юрт мы увидели остовы обгоревших машин.
Я остановился около группы людей, стоявших у еще дымящихся автомашин и спросил, что происходит. Мне в двух словах рассказали, что в этих машинах приехали люди-беженцы из Грозного. Их хотели разместить в зданиях бывшего пионерского лагеря и буквально на въезде в лагерь их обстреляла авиация ракетами. Погибло очень много беженцев в том пекле, в основном старики и дети. Позже мы услышим по новостям, что российская авиация нанесла удар по базе боевиков в районе села Сержен-Юрт и было убито много членов банд формирований. Дорога на Шали была закрыта чеченскими военными, потому что шел перекрестный обстрел установками –«Град» с обеих сторон.
Я местность знал слабо, но увидел, как две машины Жигули свернули к реке, я поехал за ними. Само русло широкое и дно сплошная галька, речка мелководная и поэтому можно было потихоньку продвигаться. Чем дальше мы продвигались обстрел установками Град с обеих сторон становился все интенсивнее. Впереди ехавшие машины вдруг развернулись и поехали обратно. Я остановил одну из них и расспросил куда меня выведет эта дорога и узнав, что я так могу выехать на мост в с. Автуры, я решил рискнуть и ехать дальше. Наконец мы добрались до этого моста, на нём горела легковая машина «Ваз» и вокруг ни души. Я сделал уже две безуспешные попытки въехать по крутому подъёму на мост, мешала толстая труба, через которую надо было переехать.
Надо было рисковать и разогнавшись на большой скорости наехать на трубу. Или сломаем машину или получится. Оставаться в этом месте было очень рискованно. Машина так подпрыгнула, что я думал оторвутся колёса, для старенькой «Волги» это было не шуточное испытание. Моя мама все кричала мне: — «…немедленно вернись назад, ты нас на смерть везёшь». А мои малолетние племянницы забились в угол моей Волги М-21, которую я взял у брата двоюродного и до самого приезда в Курчалой не проронили ни слова. Маму, девочек и семью моего двоюродного брата я переправил в г. Докучаевск Донецкая обл. к своей тёще. Ещё две семьи моих братьев привез на Камчатку, как вынужденных переселенцев. В 1996 году, точную дату не назову, меня опять вызвал контр-адмирал К.С. Сиденко –командир дивизии и сообщил мне, что в Чечне у села Асламбека Шарипова попал в плен и находится в заложниках сын нашего командира атомной подводной лодки кап. 2 ранга В. Вдовина. И спросил меня как я думаю, есть ли шанс его оттуда освободить или выкупить, в общем что можно придумать в этой ситуации.
Я сказал, что с момента моего последнего пребывания в Чечне прошло много времени и я даже не знаю всей обстановки там, но, если нужна моя помощь как сопровождающего, как человека, владеющего языком, я готов помочь. Наш ком.див собрал всех офицеров командного звена и объявил, что нужны добровольцы, минимум 2 офицера сопровождать Хасуханова в поездке по Чечне, с целью найти и попытаться освободить или выкупить сына командира лодки Вдовина.В. Почему речь шла о выкупе?
Потому, что родители, то есть Вдовины, получили письмо из Чечни с предложением выкупить им своего сына, который приехал убивать чеченцев, но они готовы его отпустить за определённую сумму. Добровольцев ехать со мной не нашлось, в зале повисла гробовая тишина! Я видел недовольство К. Сиденко, который в недоумении переспрашивал, -«что нет никого желающего выполнить такую благую миссию?». Но в зале стояла тишина, в которой Ком.див воскликнул, — «. что же нам его одного посылать Хасуханова»? Тогда Командир дивизии сказал – «Раз нет добровольцев, я назначу сам тех, кто поедет с Хасухановым» и назвал 2 фамилии.
Поверьте, после всего, что со мной произошло за все последующие годы и тех испытаний которые пришлось пережить, фамилии этих людей я даже не считаю нужным запоминать, это не осталось в моей памяти. На другой день, оба моих сопровождающих офицера принесли Командиру дивизии справки о том, что у одного жена в тяжелейшем состоянии и нуждается в уходе мужа, а второй аналогичную справку о болезни ребенка. Я слышал крики в кабинете К.С. Сиденко и уже тогда понял, что мне придется ехать одному. Так и случилось. Мне было сказано, что я могу отказаться ехать один и никто меня за это не осудит, решать мне.
Я поехал, но забегая вперёд на несколько лет скажу, что как раз один из этих двух –«сыкунов» , по другому я их назвать не могу, сделал на меня донос операм ФСБ. Когда меня ломали в подвале ФСБ города Владикавказа, на предмет признательных показаний по обвинению в попытке угона атомной подводной лодки. В то время двое оперев- ФСБ были направленны в Рыбачий на Камчатку. Цель их командировки, найти на меня компромат, который бы как то, хотя бы косвенно подтверждал их бредовое обвинение.
Так вот один из этих трусливых подонков заявил им и письменно это подтвердил, что я якобы присвоил деньги, которые собрали офицеры дивизии и вообще на самом деле я вызвался ехать из-за денег. Я сам читал эту писульку. Это был единственный пасквиль, который на меня нашли эти горе –опера. Командир дивизии Контр-адмирал К. С. Сиденко их с трёхэтажным матом выгнал с кабинета, это то же с их слов я знаю.
И вообще я тогда просто во спрял духом, когда всё это узнал. Это дорогого стоит, такая поддержка твоих сослуживцев, особенно в моем состоянии, когда мне грозило пожизненное заключение, если бы у них получилось это протолкнуть.
У меня на руках было командировочное предписание, за подписью Командующего Камчатской флотилией атомных подводных лодок. Так же комдив дал мне на всякий случай, мало ли какая ситуация сложится, отпускной билет.
Я прибыл в Грозный и направился прямым ходом в ставку Командующего войсками, она тогда располагалась в -«аэропорту г. Грозного». Я помню этот пустой, холодный город, где на каждом углу пахло смертью. Все деревья, которые там стояли вдоль трассы, ведущей в аэропорт были вырублены, этими дровами топили буржуйки солдаты. Людей вообще не было видно и только при подходе к КПП ощущалась, кокая –то жизнь. Предъявил свои документы и сказал, что мне надо к Командующему, у меня еще была служебная записка от нашего Командующего, которую он велел мне передать.
Дежурный мне объяснил, как пройти к Командующему, и я оказался в помещении с огромным столом на котором были разложены карты и по стенам висели карты. Как я понял это было помещение оперативных сводок и планирования операций. Все ждали Командующего, и я среди офицеров выделялся в своей морской форме. И конечно при входе Командующий обратил на меня внимание и спросил, кто я.
Я подал ему документы и записку. Ознакомление у него не заняло много времени, но еще меньше времени у него заняло на принятие решения, что со мной делать и как мне помочь. Он начал топать ногами и орать на оперативного дежурного, что бы он немедленно выпроводил меня из помещения где, висят оперативные корты и вообще каким образом этот человек оказался здесь.
Я был в шоке, не из-за того, что он меня выпроводил из помещения с секретными сведениями, а из –за того, как он это сделал. В грубой форме, с такой ненавистью, как будто перед ним стоит не старший офицер-подводник, кап. 2 ранга, а какой-то злейший враг. И все потому, что я –«чеченец». Вот где вся правда в этом вековом противостоянии между чеченцами в частности, да и всем Кавказом в целом и Россией. Вопрос в доверии.
Злость, непринятие чужого менталитета и обычаев, попытка унизить, ущемить интересы малых народов, утверждение главенства титульной нации над другими приводит к протесту против такого положения другими народами. Гордые чеченцы не признают такого унижения и привыкли к доверию и уважению в отношениях. России надо не воевать с Кавказом, а научиться понимать и уважать его устои и законы. Конечно не все так однозначно и есть очень много всевозможных подводных камней с обеих сторон, и я очень надеюсь, что придет время, когда все эти вопросы и ошибки в отношениях будут решены.
Я оказался на КПП, куда за мной вышел дежурный офицер через некоторое время и вынес мне пропуск через все блок посты, на время всей моей командировки. Сказал извини кап два, это все, что я могу сделать. В первую неделю, я конечно занялся выяснением у всех, у кого это было возможно, кто такой полевой командир Лечи из села Асламбека Шорипова. Узнавал у родных, у тех кто был в отрядах обороны Дудаева, ездил к Аслану Масхадову, тогда ещё начальнику Главного Штаба Дудаева , в село Ново грозненское и просил его о помощи. Он мне сказал, что это подчинённые Шамиля Басаева и мне конечно надежнее было бы как-то выйти на него. Пообещал, что и сам с ним обязательно поговорит об этом, перекинулись парой слов о службе на Камчатке и на лодках.
До самого Басаева я тогда не добрался, но мне организовали встречу с полевым командиром Хункар-Паша Исрапиловым в с. Новогрозненское, который так –же подчинялся Ш.Басаеву. Он меня внимательно выслушал и сказал, что на данный момент у него связи с Лечи из с. Асламбека Шарипова нет, но как только появится возможность он к нему обратится. И обратится от имени Ш.Басаева, предварительно поговорив с ним. Пообещал он это не ради меня, а потому что по моей просьбе к нему обратился очень известный и уважаемый в Чечне богослов, и мой дальний родственник.
Во всяком случае раньше в Чечне многие спорные вопросы решали наши уважаемые аксакалы и к ним очень сильно прислушивались. Предварительно заручившись поддержкой, теперь мне надо было ехать в село Асламбека Шприпова Шатойского района и искать полевого командира Лечи и разговаривать с ним. У меня кроме устного обещания Х-П. Исрапилова поговорить, не было ничего. И я даже не представлял с чем мне предстоит столкнуться, взявшись за это дело. Только потом я понял от чего меня отговаривали мои родственники, когда я им сообщил о том за чем я приехал в Чечню.
Моя первая поездка была разведка и я вместе с одним из моих родственников доехал до первого населенного пункта села Чири-Юрт, откуда начинался длинный путь в селение Шатой. Там на посту я узнал, что та писулька, которую мне дали в штабе группировки, в аэропорту годится только для туалета. Я никогда не забуду этот взгляд и недоумение в глазах офицера старшего лейтенанта, которому я подал свой пропуск и командировочное и объяснил, что хочу попасть в с. Асламбека-Шарипова и узнать судьбу заложника-русского парня Сергея Вдовина.
Только потом, пройдя все эти ужасы полнейшего беззакония, которое творилось на этой территории я вполне осознал и оценил его этот взгляд. Он меня спросил, понимаю ли я, что это полностью закрытая зона и население всех населённых пунктов в плоть до с. Шатой полностью выселено и с этим пропуском я здесь никуда не проеду. Назад мне ехать, ничего не выяснив не хотелось, и я стоял там около часа и наконец вновь подошёл к этому офицеру, толи моя форма, а может ещё что, не знаю, но он как-то доброжелательно ко мне отнёсся.
И он вкратце поведал мне какие пропуска здесь в ходу и у кого можно узнать подробности здешних правил, а также настоятельно посоветовал не привлекать к себе внимание и снять эту форму и ездить в гражданской одежде. И документы, то есть командировочное, где описывается истинная цель моего приезда, никому не показывать. Я отъехал от блокпоста в обратную сторону и дождавшись машины со стороны Шатой, остановил её и все подробно расспросил у местных. На моем пути шесть сёл –Чири-Юрт; Дуба-Юрт; Дачу-Борзой; Ярыш-Марды; Зоны и наконец с. Шатой. Перед каждым селом на въезде и на выезде стоят блокпосты. Обычно если едут и нет надобности вызывать офицера, как в моем случае, то пропускает сержант или тот, кто стоит на шлагбауме, не вникая в подробности, при отсутствии чего-либо подозрительного.
Все местные так и ездят из Шатоя и обратно и отношение к тем, кто ездит постоянно и новичкам разное. На каждый блокпост надо отдавать бутылку водки и блок сигарет с фильтром, иногда просят, что ни будь пожрать. То есть туда шесть бутылок водки и шесть блоков сигарет и что ни будь пожрать и обратно столько –же. И главное если едешь обратно, то упаси бог ехать вечером или ночью, то есть после того как они выпьют все, что им за сутки навезли. На другой день вооружившись «новыми пропусками», я поехал вновь в с. Асламбека Шарипова. Действительно подъехал прямо к шлагбауму, как будто я здесь уже ездил, сам открыл багажник и подал в пакете «пропуск».
На выезде из села все повторилось и так до самого с. Шатой. Единственное, на Шатойском блокпосту спросили про моё удостоверение, на что я сказал, что еду в отпуск к матери. Мы сразу завернули налево в сторону села Асламбека-Шарипова и через 100 метров нас остановили военные на бронетранспортёре и старший сказал, что дорога закрыта, идёт разминирование и продлится это мероприятие до вечера. Я уже предвкушал близкий успех моей командировки, но не тут-то было. Стоять не было никакого смысла, и я решил заехать в с. Шатой и у главы администрации всё разузнать об этом командире полевом по имени Лечи, в надежде, что узнаю ещё какую ни будь полезную информацию для своего мероприятия. Глава администрации действительно оказался полезным собеседником, и я от него узнал много чего нужного для достижения намеченной цели.
Например, то что в этой семье главенствует мать Лечи. У неё было много сыновей и уже 4-х она потеряла на этой войне. Самый старший Лечи. Женщина по характеру очень волевая и жесткая. Как сказал Глава администрации Шатоя, после одного случая, когда она с вилами бросилась на него, он её дом обходит стороной. Судя по всему, меня ждала не лёгкая задача и я не представлял, как мне её решить. Глава администрации также сказал мне, что бы я не особо афишировал цель своей командировки и по моей просьбе обещал дать мне к следующему приезду справку, что моя мать находится в селе Асламбека Шарипова как вынужденная переселенка из г. Грозного и живет у родственников.
Назад доехали быстро, на одном блокпосту даже не понадобился спецпропуск, пропустили так. Мне надо было до следующей поездки уже иметь на руках какой-нибудь документ или хотя бы записку для предъявления Лечи и в ближайшие дни я занялся этим вопросом. Басаева я так и не нашёл, но Хункар-Паша Исрапилов дал мне записку для Лечи, что мол и Ш. Басаев его просит отпустить заложника в знак доброй воли, тем более, что Дудаевым было принято решение, отдать матерям их детей, пойманных на территории Чечни. При условии, что они сами приедут за своими сыновьями.
Уже с этой запиской я в третий раз поехал в Шатой минуя эти злосчастные посты. Я успешно добрался до с. Асламбека Шарипова и стал, расспрашивая у людей, искать дом где живёт полевой командир Лечи. Толком никто ничего не говорил, а все расспрашивали зачем я интересуюсь и что мне нужно. Мне ничего не оставалось как рассказать о цели моей поездки. Мне было предложено подождать на одном из перекрестков и туда кто ни будь подъедет. Через какое-то время я увидел несколько человек спускавшихся с горки к перекрестку где мы стояли у нашей машины. Впереди шла не очень пожилая женщина, с очень волевыми чертами лица.
Шла она так, как ходят уверенные в своей силе и правоте люди. Шла как волчица готовая отстоять и себя и своих волчат, готовая на всё. Я почему-то сразу понял с кем мне придётся разговаривать и приготовился к уважительному и почтенному этикету как у нас это у чеченцев принято, в подобных ситуациях. После определённых приветствий и расспросов об их жизни и здоровье близких, я разъяснил, что было письмо от полевого командира Лечи по поводу заложников и вот я приехал узнать что-либо по этому вопросу.
Мне так же приветливо ответили и с добродушием в голосе эта женщина спросила меня, а где родственники нужного нам заложника и что она хотела бы поговорить с ними. Тогда я рассказал ей всё как есть. И о том, что я служу рядом с отцом этого парня на Камчатке и, что я по просьбе командования приехал попробовать договориться об его освобождении, и о том, что я обратился к Ш. Басаеву и Хункар-Паше Исрапилову и они дали мне записку для полевого командира, Лечи, в общем сказал всё, что было уместно в данной ситуации.
Знаете, в любом разговоре всегда чувствуешь, как у собеседника доброжелательное настроение меняется на агрессивное и презрительное, вот и я после моих слов почувствовал, что эта женщина меня просто возненавидела, буквально в одночасье. Её взгляд изменился на презрительный и она мне сказала: —«Что ты за чеченец такой. Здесь убивают твою нацию (къам), а ты продолжаешь ещё им служить и мало того, ты ещё у них на побегушках ездишь и просишь освободить ими же присланных убийц моих сыновей …». Я услышал ещё много чего не лицеприятного в свой адрес и ясно видел, что ситуация накаляется и мне лучше ретироваться.
Я уехал ни с чем и всю дорогу обратную думал, что мне дальше делать и как встретится с командиром Лечи. Время было предвечернее и нам надо было торопиться проехать все блокпосты за темна. Мы уже проехали блокпост с. Ярыш-Марды и через буквально один километр у нас остановилась машина, заглох двигатель на нашей «Ниве». Нам еще надо проехать с. Дуба-Юрт и как-то выехать из этой опасной зоны. Доехать затемно до с. Курчалой мы и не надеялись. Мой родственник около часа провозился с трамблёром, и машина завелась. Надо было на свой страх и риск проехать эти оставшиеся сёла.
К блокпосту в с. Дуба-Юрт мы подъехали, когда уже смеркалось и нас остановили. Тоном не предвещающим ничего хорошего, крикнули выйти из машины с поднятыми руками и лечь на землю. Судя по речи ребята уже хорошо набрались и это серьёзная проблема. Я пытался, лежа на земле объяснить, что я офицер, приехал к матери в отпуск и что отпускной у меня в кармане и то, что мы днем проезжали. Но явно нас никто не слышал. Был сплошной мат и заверения, что нас сейчас пустят в расход и им за это ничего не будет, мол нечего ночью ездить. Один из контрактников пытался успокоить старшего младшего сержанта и говорил, называя его по имени: «…Саня пусть уже едут, я всё проверил в машине чисто, сигареты и водяру я забрал, тем более офицер ну его нафиг, зачем нам это.» На что второй отвечал: -» …все они на…уй одинаковые «. Он начал громко кричать и орать что пустит всех в расход. Очевидно этими криками он привлёк внимание толи прапорщика, толи офицера я сейчас точно сказать не могу. Я сейчас не буду описывать подробности, как и почему, но этот человек нам очень помог. Он окрикнул этого сержанта по фамилии подозвал к себе и сказав ему очень «нежные» слова, отправил спать.
Затем сделал нам кое какие разъяснения, о которых мы и так знали, он нас отпустил. Это был хороший и действенный урок, и мы четко уяснили одно, что нив коем случае не стоит рисковать и назад надо ехать, переночевав в с. Шатой или вообще найти место в с. Шатой куда бы меня пустили на постой на время моей командировки. Такое место мы нашли, уже через три дня. Приехав в с. Шатой, я взял обещанную справку, о том, что моя мать находится как вынужденная переселенка в с. Асламбека Шарипова. Эти три дня я искал через своих родственников выходы на кого ни будь из руководства ополчением в Шатойском районе, который имел бы какое-нибудь влияние на полевого командира Лечи, и такого человека я нашел. А также у меня была записка и к нему. Со всем этим, мы приехали и искали встречи с руководителем Дудаевского ополчения в Шатойском районе Таусом.
К сожалению, я пишу просто имена этих людей, потому что я и тогда не знал их должностей полностью и званий, да мне это и не нужно было тогда. Прожив в с. Шатой еще три дня, я нашёл выход на Тауса, показал ему записку от Хункар-Паши и в вкратце рассказал о моих похождениях за все это время. К моему удовлетворению Таус оказался человеком здравым и пообещал, в ближайшее время связаться с кем надо и когда он все выяснить он снами свяжется. Следующую неделю мы провели в ожидании этих вестей и какого-либо результата. Через дней пять, мы вновь встретились с Таусом и он нам сообщил, что он договорился с Лечи о встрече и мы поехали на встречу.
Время уже было послеобеденное и я высказал соображение о целесообразности этой поездки в такое время, наученный нашим горьким опытом. Но Таус меня успокоил, сказав, что с той стороны к блок посту подъедут работник правозащитной организации и представитель прокуратуры, оба его родственники. Они должны будут нас подстраховать. И пока мы ехали, поведал нам историю о наших горе заложниках, в числе которых был и Сережа сын нашего командира лодки Вдовина. Как раз через этот блок пост мы и должны были проезжать, между сёлами Шатой и Асламбека Шарипова.
На этот пост было очень много жалоб со стороны населения двух сёл, об издевательствах над людьми и вымогательстве денег. Боевики предупреждали, что, если не прекратят эти издевательства, они это просто так не оставят. Но предупреждение своего действия не разумело. И в одну из ночей был взять в плен весь блок пост- 14 человек. Так ли это или это выдумка боевиков я не знаю, но как показали дальнейшие действия и предоставленные фотографии, изъятые у каждого солдата и контрактника, говорят сами за себя. В дальнейшем эти фотографии в моей миссии сыграют отягчающую роль. Между тем мы уже подъезжали к блок посту в сумерках и Таус подбадривал моего родственника, что бы он смело направлялся прямо к шлагбауму, мол все нормально. До шлагбаума было еще метров 20 как начали взрываться сигнальные ракеты и слева и справа разлетались огни. Дым «коромыслом» и потом через несколько секунд стрельба.
Думаю, объяснять никому не надо, что испытывает человек в такой ситуации. Мы конечно повыпрыгивали из машины и спрятались кто куда мог. Оглядевшись было понятно, что стреляли не на поражение, а в воздух. Раздался крик, кто мы и требование одному из нас подойти к шлагбауму. Вариантов не было, я со своим удостоверением и отпускным билетом пошел к ним. Только я дошел до шлагбаума, как со стороны села Асламбека Шарипова шел человек крича, что он представитель прокуратуры и держа в руках удостоверение так же подошел к шлагбауму. Увидев наши документы и главное посмотрев на нашу «Ниву», на её состояние офицер смягчился и сказал нам, что они получили приказ и с сегодняшнего дня с 17.00 выставляется сигнальное заграждение и блокпост закрывается. Представитель прокуратуры пытался с ним изъясниться, что это за сигнальные ракеты, от которых оба передник колеса в лохмотья и поврежден передний мост, но диалога и никаких разъяснений не последовало. Он нам лишь сказал тащите свою машину и освободите дорогу, а все вопросы завтра в комендатуру. Мы быстро подогнали «УАЗ», на котором приехал работник прокуратуры и оттащив нашу машину поближе к селу, сами уехали в село.
Как выяснилось, Лечи согласился принять нас у себя дома, мы об этом узнали только когда нас привезли к какому-то дому, и мы оказались в комнате. Нас, а вернее меня, в буквальном смысле допрашивали со всех сторон. Мне приходилось отвечать и на вопросы Лечи и его матери и Тауса , да и родственники которые нас встречали на блокпосту не отставали. Всё крутилось вокруг того сколько я заплатил и кому денег, почему именно я приехал и кокая моя выгода во всём этом. Были разные вопросы и меркантильные, и личные, обо всём не напишешь. Но больше всего я боялся вопросов матери Лечи. Они были глубоко эмоциональные и справедливые, на которые у меня ответов не было. Когда я начал объяснять, что я не приехал бы сюда, если бы на знал о том, что Дудаев лично давал интервью и обратился ко всем полевым командирам, что бы они показали, что чеченцы не жаждут крови и отпустили пленных в знак доброй воли и отдали их матерям. Мать Лечи принесла и швырнула передо мной на стол фотографии.
Она сказала, что эти фото были изъяты именно у Вдовина Серёжи и спросила меня, что бы я назвал хотя бы один аргумент, почему они должны его просто так отпустить. Без выкупа, без каких-либо страданий. Ведь он на этих фото издевается над стариками. Я ей сказал лишь одно. Никто здесь не говорит о том, что вы должны это сделать. Вы не могли обратиться к кому-то из матерей тех, кто убивал ваших сыновей, а к вам обращается мать этого парня молодого и просит сохранить ему жизнь, решать вам. На этих фото запечатлены геройские в кавычках издевательства над людьми. Лежит старик, а нога Серёжи на его лице и дуло автомата в глазу. Несколько человек молодых парней связанные лежать на земле лицом вниз, и он стоит на одном колене и держит автомат целясь в затылок. Фото где они пинают людей, бьют и.т.д.
Приятного мало и конечно тяжело было что-либо говорить в оправдание, да честно говоря я и не ожидал, такого поворота событий и просто смирился с тем, что будет. Мы очень долго беседовали, практически всю ночь и много чего было обговорено. А по существу Лечи мне сказал, что он почерка Хункар-Паши не знает и эту записку мог написать кто угодно. То есть он пояснил, что не пытается сказать, что я его обманываю, но ему надо все проверить. Так же сказал, что очень уважает и Исрапилова и Басаева и если они как-то или по рации, или по видео подтвердят написанное в записке и сказанное мной, то вопросов нет, он отдаст мне Сергея. Это уже было что-то и у меня тогда впервые появилась надежда, что я не зря проделал весь этот путь. Но надо было срочно что-то делать.
Я мало надеялся, что они свяжутся по рации, да и особого энтузиазма на подобное решение вопроса я у них не увидел. Надо было самому, опять выходить на кого-то из перечисленных им людей и попробовать сделать видео запись. Я помчался опять к Исрапилову в с. Новогрозненское и на мою удачу, я его с первого раза и застал. Предчувствуя, что могут быть технические трудности с аппаратурой, я попросил у одного из моих родственников видеокамеру и наконец сделал это видео обращение Хункар-Паши Исрапилова к полевому командиру Лечи, с просьбой решить положительно мой вопрос. Теперь надо было как-то спрятать эту кассету в машине и пробираться опять в с. Асламбека Шарипова.
На месте в с. Шатой нас в очередной раз ждал сюрприз. Дорога на с. Асламбека Шарипова закрыта в связи с усилением обстановки, как нам сказали, и мы два дня ждали каких-либо изменений. Через двое суток я уже не выдержал и поехал в место расположения группировки войск, она находилась в низине, рядом с селом Шатой. Я оставил своего родственника с хозяевами нашего съёмного дома и поехал один. Надеялся, что как-то добьюсь разрешения проехать на встречу с матерью и уже решу наконец свой вопрос. Главное надо было отдать эту кассету. Я оставил машину у дороги и пешком поднялся на плато, где был разбит лагерь Российских войск, целый палаточный городок.
На КПП я показал дежурному свои документы и попросил позвать дежурного офицера. Через некоторое время подошёл офицер, посмотрел мои документы, выслушал меня и попросил следовать за ним. Буквально в 20 метрах от КПП стояла его палатка и он пригласил меня туда. Он так же был очень удивлен моим появлением в этом месте, но мы сошлись на том что мама это святое и куда только не поедешь ради матери. Он так же мне сказал, что сейчас мне никто не поможет, но исходя из опыта, он знает, что это долго не продлится и дорогу скоро откроют. Потом разговорились. Его очень интересовало как жизнь на Камчатке, все расспрашивал о службе на лодках и говорил, что то же хотел поступать в морское училище, но не прошел по зрению мед.комиссию. Он оставил меня в палатке и пошел разузнать, о сроках закрытия дороги. Буквально через минуты 10, после его ухода, начался обстрел палаточного городка миномётным огнём. Это сейчас, когда пишешь об этом, как-то это выглядит обыденно и просто, но тогда, в той обстановке которой был я, мне меньше всего хотелось оказаться в этой заварухе. Обстрел так же быстро закончился, как и начался, но последовала беготня и разбирательства.
Я был задержан, до выяснения, это если в двух словах. А на самом деле в этот день я натерпелся и оскорблений, и унижений, и физического насилия со стороны некоторых ретивых командиров младшего звена, которые были уверены, что я являюсь корректировщиком миномётного огня. В общем я оказался под охраной, в отдельной палатке. Буквально рядом я слышал, как материли моего собеседника, старшего лейтенанта, за отсутствие бдительности, близорукость и излишнюю доверчивость . Ночь я провел не самую лучшую в своей жизни, в ожидании дальнейших событий и терзаясь мыслью о том, как я опрометчиво поступил. Мне не хватило терпения и осторожности и в результате я полез сам в это пекло. На другой день, рано утром меня привели в палатку, там было несколько старших офицеров, скорее всего командование.
Один из них сказал, что они связались со штабом группировки и там подтвердили, что я прибыли сюда по командировочному предписанию с особой миссией и предложили рассказать кто я и зачем приехал из Камчатки. Мне пришлось рассказать всё как есть. У меня в удостоверении за подкладкой была записка от командира дивизии, с просьбой о содействии, если вдруг возникнут форс-мажорные ситуации, о наличии которой я так же рассказал. Тон разговора дальше был более благодушный, но злые, недовольные нотки всё равно звучали. Мне было сказано: — «…неужели вы думали, что вам вот так просто удастся забрать заложника и вывести его отсюда, это наш солдат и он числится за нами и мы будем решать, как его освободить и куда он поедет, в случае освобождения». Я весь этот разговор молча слушал и лишь в конце обратился с просьбой к командованию.
Судя по всему, им тоже не безразлична судьба этих парней и мне удалось по крайней мере встретиться с полевым командиром, о котором они знают и так. Я выразил надежду, что они хотя бы не будут в дальнейшем мешать мне хотя бы что ни будь узнать о положении дел с заложниками. Сам же дал обещание что буду держать их в курсе, если что узнаю. Меня отпустили и пообещали, что сообщат на пост о том, чтобы меня пропустили, а также сказали, что офицеры особого отдела будут отслеживать ситуацию и свяжутся со мной если будет нужно. Ситуация вышла из-под контроля, и я понимал, что если я в ближайшие дни не смогу вывести Серёжу, то это вряд ли удастся сделать вообще.
Почему я так думал, а все очень просто. Командование не видело той накалённой ситуации и атмосферы ненависти в которой находились эти заложники, по своей же собственной вине. Во-вторых, как по закону решаются вопросы в Армии я тоже знал не понаслышке. И в-третьих я просто был уверен, что, если ситуация изменится и полевому командиру Лечи придётся куда-то уходить с этих мест, он точно не будет таскать с собой заложников. Это была реальная картина сложившейся ситуации и я должен был, что-то делать. Мне срочно надо было доставить кассету Лечи, таскать её с собой было очень опасно и легкомысленно, поэтому я сразу поехал на пост. К моей великой радости они уже про меня знали, и я этот-же день увидел Лечи и отдал ему кассету. Время было послеобеденное и видя абсолютно не заинтересованное выражение лица у Лечи, я приготовился к очередным сюрпризам и не зря. Лечи сказал, что у них тут как-то видеомагнитофоны на каждом углу не валяются, да и света в селе нет. Поэтому он завтра поедет куда-то, где все это есть, все выяснит и потом через Тауса сообщит своё решение. Сказал приезжай дня через три. Я судорожно думал, как мне в этой ситуации поступить и кому я могу доверять. Понял, что никому. Главе Администрации в с. Шатой через которого мы нашли жильё и так общались при каждом приезде я сказал, что после того как меня задержали продолжать свою миссию нет никакого смысла и распрощавшись с ним окончательно мы уехали.
После длительных рассуждений я пришёл к выводу, что можно перемудрить если уж всё усложнять и решил через три дня поеду уже окончательно решить вопрос и если нет, то буду сворачивать свою аферу. Приготовил вещи, которые могли бы подойти Сергею, у меня был с собой паспорт моего сына старшего, взял у своего родственника машину даже не говоря зачем и взяв с собой надёжного сопровождающего поехал через три дня в Шатой. Благо на дальних блок постах меня уже узнавали и пропускали без проблем, хотя я все же переживал, что им могут про меня дать какую-нибудь команду. Но пока всё шло благополучно. Особо не мелькая по селу, я сразу поехал по условленному адресу на встречу с Таусом. Где он мне подтвердил, что они вместе с Лечи смотрели эту кассету и в принципе Лечи согласен отдать парня и это известие конечно меня обрадовало.
Я привез кое какие подарки для Тауса, заранее приобретённые и попросил его об одной услуге. Мне нужно было, что бы хотя бы до выезда из с. Дуба- Юрта с нами поехал его родственник из прокуратуры. Таус отнёсся к этому с пониманием и меня так же попросил не общаться ни с кем и стараться поменьше мелькать и в с. Шатой и в с. Асламбека – Шарипова. Прибыв в с. Асламбека Шарипова мы поехали ещё выше в горы на какое-то поселение, так называемое «Ирзо», ну это такие времянки, самостроки в горах, ограждают кусок земли и сажают там деревья, овощи, ставят пасеки и.т.д. Всю дорогу меня Таус опять расспрашивал про деньги, заплатил я кому ни будь или нет. Он так и не избавился от уверенности, что руководство, я уж не знаю кого именно он имел ввиду, за их спинами использует эту ситуацию с заложниками в своих целях.
Наконец мы добрались. Там нас ждал Лечи с его людьми. Поговорили. В основном речь шла о том, что они не бандиты и не собираются наживаться, торгуя заложниками. Они для них не заложники, а пленные, которые издевались над их родными и то, что они подчиняются своим командирами отдают мне этого пленного, это знак доброй воли, и я это должен понимать. Потом Лечи предупредил меня, что за все дальнейшее он ответственности не несет и если у нас его русские на блок посту заберут, то отвечать придётся мне. Как отвечать и чем отвечать мне придётся, я так и не понял, да и вряд ли это понимал сам Лечи. Потому, что если это произойдёт, то отвечать будет некому. Во всяком случае мне это ничего хорошего не сулило.
Так –же Лечи сказал, что пленного спустили в село, как спустили и на чём спустили я не уточнял, но он уже в селе и его там как он сказал приготовят. А мне нужно ехать туда и отвезти ту одежду, которую я привез. Ещё мне посоветовали хорошенько проинструктировать парня, как ему себя вести в дороге. Что имелось ввиду под словом парня приготовили, я понял, когда приехал в сопровождении в указанный двор. Серёжа мылся в душе и во дворе было несколько людей. Суетились женщины по дому, старики очевидно старшие по тейпу ждали меня. Мне ещё раз напомнили, что здесь никто не торгует заложниками и если будут какие-то последствия или преследования, то это будет на моей совести. Я как мог в той ситуации пытался объяснить, что никто никому не желает зла и моя задача вывезти этого парня из Республики и что я сам заинтересован, чтобы никто не пострадал. Когда все было готово, мы попрощались с хозяевами этого дома и поехали к родственнику Тауса.
Там ещё раз проинструктировали Серёжу, что ему делать и как себя вести. Таус предложил вариант что бы Серёжа поехал в машине с его родственником из прокуратуры раньше нас, если все будет нормально следом поедем мы. Но потом не знаю почему и объяснить это тоже не могу я решил ехать сразу в моей Волге всем вместе. Мой родственник за рулем, работник прокуратуры рядом, мы с Серёжей сзади. Очевидно мне помогал Господь, по-другому это не объяснить, но мы без сучка и задоринки проехали все блог посты и выехали из с. Дуба –Юрт. Сопровождавший нас родственник Тауса сказал, что он сойдёт в с. Чири –Юрт навестит родных, высадив его мы в дальнейшем благополучно добрались до с. Курчалой. Через три дня мы втроём, я, мой младший сын Руслан и Серёжа, с паспортом моего старшего сына Рустама, прилетели на Камчатку. А там я передал Серёжу его родителям в пос. Рыбачий.
А дальше я в 1998 году выслужив пенсию, за 25 календарных лет своей службы на флоте, из них 19 лет чисто на подводных лодках уволился в запас и уехал к себе на Родину в г. Грозный. Там меня дожидалась моя мама, которой тогда было 65 лет. Потом работа по приглашению Масхадова, сначала в военной инспекции, а затем в одночасье стал Начальником Главного штаба. В 2002 году арест, получил 12 лет строго режима, отсидел 10лет и 6 месяцев. Вышел в 2012 году. Как все это произошло?
Как и почему я 2 года бегал по лесам, под артобстрелами и ударами авиации, выполняя указания Масхадова? — Это отдельная тема и может быть я когда-нибудь и об этом напишу, если будет угодно Аллаху. Но вот, что я хотел сказать тем, кто в 1997-1999 годы были ближайшими помощниками у А. Масхадова и не отходили от него ни на шаг и очень ревностно охраняли любое приближение к нему. Тем, которые потом разбежались, кто по спецзаданию якобы, кто за налаживанием финансирования, кто вроде как по ранению, а кто и просто откровенно сбежал. – Имена и фамилии называть не надо, о них и так все знают и самое главное они сами это знают. И когда одного из них, который сегодня больше всех кричит о своей преданности А. Масхадову спросили, что вы знаете о судьбе Начальника Главного штаба- Хасуханове Исламе, сказал -» … а я вообще о таком нач. штаба ничего не знаю.
Я только знаю, что он с началом войны сразу потерялся где-то». Во-первых, не сразу — «потерялся», а через 2 года. Это в теплой Европе про эти два года, можно сказать –«сразу», здесь в Чечне, в те годы, это была целая вечность. А во- вторых, когда я был нужен и меня об этом попросили обе стороны, активно участвовал в переговорном процессе и я никуда не убежал. И легенды всякие про себя не сочинял. Аллах вам судья и он рассудит справедливо- who is who.
Завершая свое длинное повествование, я хотел сказать вот о чём. Серёжа, которого я привез и отдал родителям пошел работать в ОМОН в Хабаровском крае. Во время второй чеченской войны, Серёжа опять приехал в Чечню (2 командировки, как они говорят) и продолжал своё любимое дело.
Значит не дошло до мозга, а жаль…….
Chechenews.com
20.01.21.