Чеченский правозащитник Оюб Титиев, осужденный по «наркотической» статье, вышел из колонии месяц назад. В «Мемориале» решили закрыть отделение в Грозном, потому что там невозможно обеспечить безопасную работу сотрудников, и теперь Титиев перебрался в Москву.
В интервью Настоящему Времени он рассказал о сделанных в СИЗО наблюдениях и поведении сотрудников ФСИН, о знакомстве с Натальей Эстемировой и ее гибели, а также об особенностях правозащиты в Чечне в годы зачисток и при Рамзане Кадырове.
— Вы знаете, когда привезли ее тело из Ингушетии, его пронесли на специальных носилках по центральной улице. Эта улица была забита людьми, ее сопровождали, люди плакали.
— Сейчас это проспект Владимира Путина?
— Да.
«Родственники требуют, чтобы мы дальше не работали». Каково быть правозащитником в Чечне
— Решение о закрытии «Мемориала» в Грозном принято окончательное? Вообще скольких людей это решение коснулось? Сколько людей у вас работало?
— Сколько людей работало – об этом не будем говорить. Но решение принимали вместе со мной коллеги. Пока не будет гарантии безопасности для работы правозащитников в Чечне, мы решили закрыть этот офис, представительство. Но я надеюсь, что в ближайшем будущем мы сможем все-таки там наладить работу.
— Сколько вообще людей к вам приходило, можно это как-то оценивать? И с чем они обращались?
— Оценивать я сейчас уже не могу, в разные годы разное количество людей. Когда в Чечне или в республике происходили какие-то моменты негативные: вылазки боевиков, задержания, аресты, исчезновения – после этого люди приходили, их больше было. Потом когда тишина, спокойствие – обращений меньше. Обращений по похищениям я имею в виду. По вопросам оказания юридической помощи люди каждый день приходили.
Были случаи, например, человек исчез. Обратились ко мне родственники, не могли его найти. Принимаем заявление, начинаем работать. Потом его находят: где-то сидит, возбудили дело. Но родственники идут ко мне и просят отдать обратно их заявление: мы нашли своего [родственника]. Не то что нашли, они говорят, что он пришел домой. На самом деле я знаю, что он не вернулся, он не пришел домой. Но родственники требуют, чтобы мы дальше не работали.
— Почему?
— Видимо, их заставили такое заявление [забрать]. Заявление я им, конечно, не мог отдать, потому что мы уже начали работать. Но мы сказали: мы дальше работать не будем по этому делу, пожалуйста, делайте, что хотите. Были случаи, когда исчезли люди, два месяца неизвестно где находятся. После нашего вмешательства они нашлись и действительно вернулись домой.
— В Москве и в Петербурге к правозащитникам часто власть относится как к маргиналам, «иностранным агентам» так называемым: вы работаете на деньги Запада, вы пытаетесь раскачать лодку. Какое отношение к правозащитникам в Чечне? Я даже не имею в виду только условную власть. У людей какое отношение?
— У людей отношение нормальное. Люди никогда не говорят, что мы западные, что нас кормит Запад. Такого нет. А то, что представители власти так кричат, так отзываются о правозащитниках, – тут ничего странного нет. Власть не любит, когда ее критикуют.
Большинство правозащитных организаций получают гранты из фондов европейских. До 2011 года в Чечне больше всего наших проектов финансировало Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев. Но в 2011-м власть сказала, что у нас нет беженцев, и УВКБ пришлось выехать. После этого у нас есть финансирование из разных источников. Я этим не занимаюсь, я не в курсе, из каких [именно] источников, но есть и зарубежные фонды.
Было время, по-моему, один год только нас финансировал президентский фонд, но дальше уже нам отказали в этом финансировании. Разумеется, власть не будет нас финансировать. Где-то мы должны брать деньги для сотрудников, люди должны есть что-то, семью кормить.
— Властям не нравится, наверное, что люди ходят к правозащитникам? Тем, кто написал заявление, угрожают?
— Угрозы всегда были. И не только в Чечне – по всей России, по всей стране. После моего ареста ингушский офис сожгли, машину сожгли дагестанскую, машину нашего представителя. Руководителя представительства в Дагестане избили. Много таких случаев, так что отношение власти негативное везде, не только в Чечне.
Последствия поджога офиса «Мемориала» в Ингушетии
«Все происходит с одобрения Кремля». Страх, извинения и Владимир Путин
— Одна из тенденций последнего времени в Чечне – постоянные извинения. На прошлой неделе мальчик 16 лет 46 минут в эфире грозненского телевидения извинялся за то, что он в соцсетях высказался о властях Чечни. Это откуда вообще появилось?
— Не знаю. Это ненормально, это вообще какой-то беспредел. Это поддержание страха, только и всего. Чтобы люди боялись, чтобы никто не смел ругать власть.
— К вам не обращались с такими случаями?
— Не только к нам, ни к кому не обращаются люди после таких случаев. Люди боятся, их запугивают. Поэтому они стараются оставить это все в тайне, не афишируют это.
— Как это происходит? Человек что-нибудь написал в соцсетях – дальше к нему кто приходит?
— Это обычная практика. Если человек написал что-то в соцсетях, его выявили – его забирают силовики и дальше пытают, избивают, заставляют говорить.
— Они совершенно не переживают за законность? Ну написал человек в соцсетях что угодно, за это же нельзя задерживать. Они же не возбуждают никаких дел?
— Конечно, нет. Никто не следит за этим – ни прокуратура, ни Следственный комитет, они не работают практически, никто не контролирует, никому дела нет до этого. Пока били – человек извинился. Одно то, что он там плачет, извиняется, его все видят… Но ни один следственный орган, я уверен, его даже не допросил: почему ты это делал, как тебя заставили? Никому до этого дела нет.
— Вам не предлагали сделать то же самое после того, как задержали с [марихуаной]?
— Со мной никто не говорил. Даже если бы говорили, я бы не стал, мне не о чем извиняться, я никакого преступления не совершал и никого не оскорблял. Я работал, когда люди к нам обращались, пытался помочь этим людям. Все.
— Вы можете объяснить, как люди реагируют на эти публичные извинения? Как это обсуждается, условно, на кухне?
— Никто не поддерживает это, никто, даже сами силовики. Но публично они никогда этого не скажут.
— Каково реальное отношение людей в Чечне к Рамзану Кадырову? Его поддерживают или все держится на страхе только?
— Разное [отношение] есть, но никто открыто не скажет, какое у него отношение. Вон иностранные журналисты были [в Чечне] на прошлой неделе, по-моему. Они говорят: мы проводили опрос на улицах, спрашивали [людей], как они живут. Все говорят: прекрасно, хорошо живем. Нет свободы мысли даже, не то что свободы слова.
— Сейчас образ у республики достаточно пугающий, туда даже, мне кажется, журналисты боятся ездить работать. Может ли Чечня представлять какую-то опасность? Не люди, конечно, – но может ли чеченская власть представлять какую-то опасность, например, после ухода Владимира Путина?
— Даже при Владимире Путине. Если он даст указание, никакой опасности там не будет. Все зависит от желания Кремля, от желания самого президента. Все, что происходит в Чечне, – это с одобрения Кремля. Все будет зависеть от того, кто придет на смену Путину.
— 9 августа будет ровно 20 лет, как Владимир Путин находится у власти, 9 августа Борис Ельцин назначил его премьер-министром. Вы как правозащитник, работающий в Чечне, можете как-то обобщить работу Владимира Путина? Он хороший президент или нет?
— Для меня за эти 20 лет прошла «Чеченская война», и эта война пришла в каждый дом, практически каждый дом пострадал. Не обошла эта война ни один населенный пункт без бомбардировок, без артиллерийских обстрелов. Исчезли люди похищенные – от трех до пяти тысяч. Как я могу сказать, что он хороший президент? Это ответ.
https://www.kavkazr.com/a/30097008.html
Chechenews.com
07.08.19.