В сообщениях о нападениях на журналистов и правозащитников на Кавказе, на фотографиях плакатов, которые держали пикетчики, пришедшие поддержать коллег, я обратил внимание на один устойчивый оборот — оборот, который стал обыденностью для россиян, но обязательно заинтересует каждого, кто не включен в российские государственные и цивилизационные реалии.
Этот оборот — «на чеченской границе». Журналистов и правозащитников избили на административной границе Чечни и Ингушетии. В позднее советское время здесь и такой границы-то не было, это была одна автономная республика. Но сейчас эта граница обладает магией государственной. Не верите? Попробуйте произнести «на брянской границе». «На тульской границе». И даже «на татарстанской границе». Не получается? А потому, что с этими субъектами федерации границ нет — несмотря на то что тот же Татарстан в конце 80-х — начале 90-х добивался суверенитета не менее энергично, чем Чечня. С Татарстаном — по крайней мере в истории с избиением российских и зарубежных журналистов и правозащитников — границы нет. А с Чечней — есть.
Спору нет, в России людей, которые пытаются критиковать режим, могут избить где угодно. Под кремлевскими стенами могут даже убить — впрочем, не без участия все того же образования за границей. Но что именно на административной границе Ингушетии и Чечни начинается территория чужой вседозволенности — этого отрицать сегодня не будет никто. Ни оппоненты путинского режима, ни его защитники. Потому что отнюдь не только журналисты, расследующие происходящее на территории Чечни, не могут спокойно въехать на территорию этого субъекта Российской Федерации. Российским силовикам, как известно, тоже приходится не просто. А почему?
А потому, что чеченская война проиграна. И Чечня никакой не субъект Российской Федерации. Эта территория, удерживаемая в составе России исключительно посредством личной унии, обеспеченной взаимоотношениями Владимира Путина и Рамзана Кадырова. И эта уния еще и подкрепляется огромными финансовыми вливаниями со стороны проигравшей стороны. При этом проигравшей стороне приходится не просто закрывать глаза на действия силовых структур победителя на собственной территории, но даже прибегать к услугам этих структур для решения своих проблем. А вот победитель никогда не пользуется услугами силовиков побежденного — по крайней мере на своей земле.
Да, Кремль смог уничтожить очаги чеченского сопротивления, ликвидировать структуру государственного управления Ичкерией, убить ее законно избранного президента Аслана Масхадова, в легитимности избрания которого не сомневались даже в Москве. Но установить собственный контроль над самой территорией не смог. После короткого переходного периода, когда Чечней управляли как оккупированной страной с помощью присланных менеджеров, независимость была по сути восстановлена. Да, это другая независимость. Не дудаевская, не масхадовская. Кадыровская. Без деклараций. Без заявлений о стремлении выйти из состава России. Без полемики с российским руководством (нет, не так — без полемики с российским президентом). Но от этого независимостью она быть не перестает.
Что такое независимость? Это прежде всего суверенитет на определенной территории, осуществляемый государственными структурами. Мы прекрасно понимаем, что на чеченской границе власть федерального центра заканчивается. На проспекте Путина Путиным и не пахнет. Зато там пахнет Кадыровым. Его властью. Его силовиками. Его ведомствами. Его бизнесом. Я вовсе не буду утверждать, что Кадыров осуществил мечту чеченского народа о собственной стране. Вполне возможно, что многие чеченцы мечтали — и продолжают мечтать — о другом государстве. Демократическом. Цивилизованном. В конце концов — провозглашенным и признанным, признанным всеми, в том числе и бывшей метрополией. Но от несоответствия реальности их ожиданиям кадыровская Чечня не перестает быть состоявшимся государством. Куда более состоявшимся, чем какая-нибудь ДНР или Южная Осетия. Ведь в ДНР или Южной Осетии вовсю хозяйничают российские силовики, «кураторы», чиновники-проходимцы. А в Чечне — нет. Гораздо проще увидеть чеченского силовика хозяйничающим в Москве, чем российского — в Грозном.
Самый главный вопрос — что будет дальше? Владимир Путин, как известно, не вечен — и с каждой новой грубой политической ошибкой эта «невечность» становится все ощутимее. Но может ли быть сохранен союз с Кадыровым без Путина? И — самое главное — может ли быть сохранен союз с Кадыровым без денег? О союзе с Кадыровым без Кадырова я даже не пытаюсь спрашивать. Если даже теоретически представить себе, что в Москве решат заменить чеченского лидера кем-нибудь поновее и поспокойнее, все сведется к двум вариантам.
Либо этот поновее сохранит статус-кво чеченской границы — и тогда просто окажется реинкарнацией Кадырова. Либо он решит, что граница больше не нужна, — и тогда может начаться новая кавказская война, после которой мы вновь вернемся к вопросу о том, какой будет чеченская независимость — скрытой или открытой. А это означает, что Российское государство будет продолжать оставаться государством понарошку — с чужим Крымом, в котором распоряжаются кремлевские эмиссары, и своей Чечней, куда въезд им заказан.
Поражение в кавказской войне и фактическая независимость Чечни — это и есть один из главных итогов многолетнего правления Владимира Путина.