Александра Матвийчук: Мы нашли смертные приговоры, подписанные едва ли не Стрелковым
Зачем украинские юристы отправляют в Крым и Донбасс волонтеров, и что те им привозят.
Когда завершаются боевые действия, начинается работа для следователей и юристов. Наледие современной войны — это сотни судебных дел как против рядовых преступников, так и против организаторов преступлений, целых организаций и государств. В Украине эта работа уже ведется — хотя само государство принимает в ней вялое участие.
Несколькими мобильными группами, которые ездили по только что оккупированному Крыму и сейчас ездят по освобожденному Донбассу, десятками информаторов, которые передают информацию о преступлениях с неподконтрольных сегодня Украине территорий, занимается киевский «Центр гражданских свобод». Об этой работе, а также почему Украина медлит с ратификацией Римского статута и почему «дело Евромайдана» расследуют столь медленно, INSIDER рассказала директор центра и соординатор инициативы «Евромайдан SOS» Александра Матвийчук.
— Что делают ваши мобильные группы на Донбассе?
— Основная их задача — документирование преступлений, совершенных во время оккупации. Мы понимаем, что здесь и сейчас эффекта это не даст. Хотя бы потому, что многие подозреваемые в преступлениях люди сейчас находятся на оккупированной территории. Но рано или поздно это закончится. Тогда собранный нами материал поможет восстановить правосудие.
Так было во времена Евромайдана. Уже обновленной власти внезапно понадобились материалы, собранные сообществом «Евромайдан SOS». В Генпрокуратуре сказали: «У нас нет информации, все уничтожено». Ведь с 24 по 26 февраля там во внутренних дворах горели костры из документов. Исчезло, по нашим подсчетам, около 70% информации. Часть была уничтожена в киевских клиниках во исполнение принятого тогда закона об амнистии. Он требовал «ликвидировать все данные, касающиеся участников протеста», и больницы очень оперативно это выполнили. Вот и понадобилось собранные нами, хотя мы и пользовались преимущественно открытыми источниками.
Так же и с этой войной. Когда она закончится, восстанавливать надо будет не только здания с дорогами, но и веру людей в то, что справедливость возможна. Военные преступления — например: похищение, пытки, принуждение гражданских людей, использование их в качестве живого щита, насильственный отбор собственности, разрушение гражданских объектов — ничем не оправдываются и срока давности не имеют. Наше государство в деле документирования, к сожалению, не очень эффективно. И мы поняли: война закончится и может так оказаться, что у нас не будет доказательств, а не будет пострадавших и, соответственно, виновных.
Вот конкретный пример: во время оккупации Славянска бандой, которую возглавлял гражданин России Игорь Гиркин с псевдо «Стрелков», в подвалах города удерживали несколько десятков человек. Их пытали. Мы знали этих людей по именам, часть удалось освободить еще тогда благодаря переговорам. Как только город освободили, наши люди отправились туда. Зашли в этот подвал и увидели такую картину: все вокруг валяется, какие-то работники замывают подвал от «вещественных доказательств». В составе той группы была адвокат, и среди хлама она увидела кипу документов.
Понял: если их прямо сейчас не заберет, то все разрушится. Когда же она забрала бумаги, то оказалось, что это — смертные приговоры, подписанные едва ли не самым Стрелковым. А также «ликвидационные списки» местных, которых надо похитить и посадить в подвалы. Линия фронта тогда еще колебалась, поэтому мы обзванивали этих «особо опасных» историков и журналистов, чтобы были осторожны. Сейчас все эти данные при нас.
— Кто эти люди, которые осуществляют мониторинг и документирование?
— Это обычные волонтеры, просто они основательно подготовлены. Ведь для того, чтобы интервьюировать человека, который был в плену, надо пройти тренинг, съездить несколько раз на Восток, проникнуться всем этим и иметь психически устойчивое здоровья. Ведь к тому, что люди рассказывают о своем опыте, привыкнуть нельзя никогда. И работать надо так, чтобы и человеку во время разговора повторную травму не нанести, и самому потом с этим жить.
Нам очень помогли профессиональные следователи, однако они ездить в составе групп не соглашались. Хотя неофициально помогают — например, для исследования расстрелов «зеленых коридоров» нам нужна была баллистическая экспертиза. Люди предоставили профессиональную оценку.
Фото: Facebook / Ugspl
— Как вы работали в Крыму
— У нас было три вида мобильных групп. Первая группа документировала нарушения прав человека. Неправильно говорить, что Крым сдался без крови: с самого начала оккупации там похищали и незаконно задерживали людей. Только за первый год было похищено 20 человек, по меньшей мере шесть из них подвергали пыткам. Трех нашли мертвыми, местонахождение девяти до сих пор неизвестно.
Вторая мобильная группа нарабатывала сеть контактов. Правозащитники, журналисты и общественные активисты почти сразу начали выезжать с полуострова. Это понятно, для их свободы и жизни там была серьезная угроза. Но мы понимали: если этот отток продолжится, а оккупация утвердится, у нас не останется «контактных» людей. Поэтому мы знакомились с теми, кто себя как-то проявлял, брали их контакты, чтобы потом быстро узнавать, что там происходит.
Третья мобильная группа в основном документировала то, что происходит в военных частях. Неравнодушные львовские фирмы купили простое оборудования для прямой видеотрансляции в интернете, и наши люди объездили военные части, передавали это снаряжение и учили им пользоваться. Чтобы военные сами могли, не дожидаясь журналистов, фиксировать, что происходит вокруг.
Сейчас мы уже в Крыму не работаем, последняя мобильная группа ездила туда прошлым летом.
— Почему решили больше не ездить?
— Поняли, что ставим под угрозу не просто себя, а и тех, с кем волонтеры встречаются. Там за людьми активно следят, активная парамилитарная «Крымская самооборона». Сейчас мы сотрудничаем с едва ли не единственной инициативой, которая осталась в Крыму — Комитетом защиты прав крымскотатарского народа. Они отслеживают все случаи политических преследований — не только по крымчакам, и передают нам. Это простые люди, организация не зарегистрирована: в Крыму это невозможно. Руководители уже из Киева работают. Но работа продолжается.
Осталось и много наших источников на полуострове, помогают российские правозащитники из «Крымской полевой миссии». Это дает нам возможность ежемесячно делать подборку нарушений прав человека в Крыму — «Хроники оккупации».
То, что в Крыму нет войны, — иллюзия и пропагандистское клише. Есть там война. Тихая и без оружия, но гражданское общество полностью зачищается. Люди остались один на один с оккупантом.
Фото: Елена Медведь
— Страх крымчан понятен. А в Донбассе люди готовы говорить?
— Тоже боятся. Есть случаи, когда причастные к похищению людей правоохранители до сих пор работают в милиции. Конечно, при таких условиях тревога будет. Я понимаю, что по мановению волшебной палочки людей в государственной машине не заменишь, но хоть что-то уже можно было бы сделать.
Этой ситуации касается еще одно направление нашей работы — реформа законодательства. Прежде всего того, что касается правоохранительных органов и судов. Мы работаем с парламентом и пытаемся повлиять на качество новых законов.
Например, есть такая ситуация: Верховная Рада приняла заявление об отступлении от некоторых обязательств Европейской конвенции по правам человека на оккупированных территориях. Так государство признало, что не может защищать права людей в Крыму и на оккупированной части Донбасса и вынуждено ограничивать некоторые права на смежных территориях, потому что там иногда идут боевые действия. Это понятно и правильно, надо адаптировать законодательство к условиям войны.
Но надо и уберечься от злоупотреблений, возложить дополнительные обязательства на различные органы государственной власти на этих сопредельных территориях. Например, можно было бы уже восстановить работу местных судов, чтобы они выдавали санкции на арест.
Конечно, когда город обстреливают «Градами», некогда искать здание суда. Но так не по всей же территории, и это точно не причина не работать в этом направлении. Есть что улучшить и в работе правоохранительных органов, и в сборе доказательств, и в документировании военных преступлений, и реакции на правонарушение со стороны украинских вооруженных формирований.
Последние очень негативно влияют на местное население, даже один такой безнаказанным случай очень сильно настраивает людей против Украины. Они и так российскую пропаганду слушают, а тут — раз — и имеется этому наглядное подтверждение.
— Вы активно выступаете за ратификацию Украиной Римского устава. Что это может нам дать?
— Право обратиться в Международный уголовный суд в Гааге. Он обладает юрисдикцией в отношении самых тяжких нарушений прав человека — военных преступлений, преступлений против человечности, геноцида и, если все будет хорошо, с 2017 это будет еще преступление агрессии. Это не какие-либо убийства или пытки — должна быть доказана целенаправленная, системная политика, направленная на их массовое совершение. И должна быть тяжесть, которая выносит эти преступления в ранг вызывающих беспокойство всего международного сообщества.
Это, конечно, вопрос, откроет ли Международный уголовный суд дела в отношении Украины. У нас, слава Богу, не сотни тысяч погибших, как в других делах, которые суд сейчас рассматривает. Но шансы на рассмотрение немалые.
Поэтому обращение в Международный уголовный суд — не единственная возможность отдать виновных в руки международного правосудия. Важно понимать, что в Гааге акцентируют внимание не просто на рядовых исполнителях. Он не будет разбирать, кто конкретно и что делал во время всех месяцев конфликта. Вместо этого он акцентирует внимание на тех, кто отдавал приказы.
Раскручивает эту цепь к высоким «топ-менеджерам», заказчикам. И мы знаем, в какой стране сидят эти заказчики. То есть, для нас это возможность реализовать мечту украинцев: «Путина — в Гаагу». Никто не говорит, что это просто. Но это действующий правовой механизм, и Украина должна использовать все возможные средства для защиты своих людей.
Верховная Рада приняла постановление о признании юрисдикции МКС в настоящее время с 23 февраля 2014 по февраль 2015-го. Но почему-то так и не прислала суда официального сообщения. В течение полугода с момента принятия документа до сих пор не нашла времени.
Фото: Facebook /Центр политико-правовых реформ
— Почему власть сопротивляется?
— Такое впечатление, что она не понимает природы Международного уголовного суда. Мы с такими абсурдными стереотипами встречались! Например, народные депутаты серьезно говорят: «Ну как же, мы не объявили войну, а наши солдаты убивают людей. Следовательно, их тоже будут судить».
Мы подготовили для народных депутатов информационные материалы, что это не так, ответы на различные вопросы: например, имеет ли смысл ратифицировать Римский статут, если Россия его не ратифицировала. Да, имеет. А потом мы организовали круглый стол совместно с представителями МКС. Наши же парламентские оппоненты просто не нашли времени, чтобы на него прийти. Очевидно, им это просто неинтересно.
Собственно, если юрисдикцию МУС распространено на период с февраля 2014-го по февраль 2015 года, то действия украинских военных также надо расследовать. Какой смысл тогда не ратифицировать устав полноценно? Его нет.
Вообще государство так и не разработало стратегии защиты наших граждан на международном уровне. Есть обращения в Европейский суд по делу Надежды Савченко, но это не та инстанция, которая может в этом случае потребовать немедленного освобождения человека из-под стражи. Европейский суд эффективен в других вещах — например, возмещении морального и материального ущерба.
Зато есть другие механизмы, которые никогда не использовали. Например, так называемый «суд мира» — Международный суд ООН. Не понимаю, почему Украина до сих пор не подала судебный иск против Российской Федерации и не получила решение этого суда о том, что состоялась аннексия Крыма, и это незаконно. Это очень простой и понятный юридический кейс, мы должны иметь это решение. Конечно, Крым это автоматически не вернуло бы, но любые спекуляции на эту тему закончились бы.
— Сейчас мы полагаемся только на фразы иностранных политиков: сказали «аннексия» или нет.
— А наши политики, такое впечатление, сыплют разными словами просто «для внутреннего потребления», без последствий. Например, бросаются фразой, что «ЛНР» — «ДНР» — террористические организации. Но за этими словами должны быть конкретные правовые шаги, потому что есть конвенции ООН, которые посвящены именно признанию организаций террористическими.
Чтобы запустить этот механизм, необходимо заполнить специальные формы. Если это сложно сделать Министерству иностранных дел — обращайтесь, мы поможем. Возможно, стоит начинать не с ООН, а с США или ЕС. Возможно, это вообще не наш путь. Но тогда не обманывайте нас! Нам не удалось найти ответственных за эти вопросы в МИД.
— Вы как правозащитница много видите различий между новой властью и бывшей?
— Это не власть моей мечты — но, конечно, лучше авторитарного режима, который пытался выстроить Янукович. С 2010 года я писала ежегодные отчеты о политических преследованиях в Украине. Из года в год наблюдала, как количество людей, которые становятся жертвами таких преследований — это не только известные политики, но и журналисты, общественные активисты, борющиеся против незаконных застроек, экологи и просто граждане, которые выходят на мирные собрания.
Из года в год против них со все большим охватом применяли арсенал средств государственной власти — от фабрикации дел до пыток. Можно вспомнить, сколько раз «Дорожному контролю» жгли машины, или резонансное убийство Владислава Гончаренко после выступления днепропетровского эколога, руководителя общественного движения «За право граждан на экологическую безопасность» убили в августе 2012-го, — INSIDER).
Сейчас, несмотря на системные проблемы, которые остались и которые новая власть не способна эффективно решать, она не столь жесткая. Как по мне, ее основная задача — не сделать ситуацию хуже и демократически передать власть новым политическим силам, которые в обществе уже формируются. В Украине еще недавно был цикл задержаний, которые мы сейчас изучаем — это и «дело равликов», и дело подозреваемых в убийствах Олега Калашникова и Олега Бузины. Мы стараемся отследить объективность процессов. Видим нарушения, но пока не можем сказать, это недостатки системы, или что здесь есть политический умысел.
— Народ возмущается, что за время работы новой власти нет никаких приговоров ни организаторам насилия во время Евромайдана, ни тем, кто разжигал ситуацию на Востоке, ни основным людям Януковича. Власть не может или не хочет быть активной в этих вопросах…
— Я и сама хотела бы знать ответ на этот вопрос. Как юрист я понимаю, что провести за год все расследования и судебные слушания невозможно. Но хотелось бы увидеть, по крайней мере, какие-то промежуточные результаты. Также, например, моменты, когда следователям не хватает информации.
Но еще в феврале мы вместе с адвокатами Небесной сотни проанализировали каждое уголовное производство еще с 25 ноября, до избиения студентов. По каждому производству были названы ошибки. Они были конкретные: например, 23 января 2014-го было избиение активистов Автомайдана на улице Щорса и Крепостном переулке. Они узнали 14 нападающих. Эти люди до сих пор служат в переименованном «Беркуте», им не предъявлено подозрение. Почему?
— То есть, это не вопрос профессионализма?
— Есть и проблемы, касающиеся профессионализма, но этот случай не об этом. Или еще один пример. 29 декабря была акция Автомайдана под Межигорьем. После нее власть распространила разнарядку преследовать участников Автомайдана, составлять против них сфабрикованные административные протоколы и отнимать у них водительские права. Во исполнение этой разнарядки было задействовано несколько сотен гаишников, которые составили 615 сфальсифицированных рапортов.
Сейчас Автомайдановцы потребовали наказания людей, которые подделывали эти протоколы. Закономерное требование, ведь многие из них потеряли водительские права, когда суды, как под кальку, выносили решения об их лишении. А теперь, если верить нашей прокуратуре, оказывается: несколько сотен этих гаишников внезапно — видимо, из мотивов личной неприязни — сфальсифицировали эти протоколы.
Именно так сейчас рассматривается дело — ни слова о том, что это была организованная преступная схема. Мало доказательств? Да нет, львовские активисты нашли документ, который присылали главе каждого областного ГАИ: как надо фальсифицировать эти протоколы. Адвокаты принесли документ следователем, но те почему-то отказываются приобщать его к делу.
Вот эти вещи не объясняются. Вообще же понятно, что «дело Евромайдана» — сложное и изначально неправильно расследовавшееся. Другой вопрос — почему? Почему единое управление по расследованию этого дела в Генпрокуратуре было создано лишь в декабре, когда под Виталием Яремой зашаталось кресло? Это тоже негативно повлияло на расследование, потому что каждый следователь знал только свое дело, а ведь там все переплетено.
Источник: ccl.org.ua
На фоне этого хочу подчеркнуть: если сейчас общество махнет рукой и не потребует расследования и справедливого суда, если оставит эту борьбу только на адвокатов Небесной сотни — ничего не будет. Если люди не будут интересоваться состоянием дел, писать обращения и не задавать вопросы прокурорам — в суде мы получим совсем не те решения, на которые надеемся.
И это означает, что этот урок истории мы не усвоили, потому что это вопрос не только наказания конкретных людей, совершивших эти преступления своими руками или отдававших приказы. Это предупреждение на будущее — ведь ненаказанное зло растет. И если мы сейчас не поставим тут точку — это четкий сигнал, что потом подобный террор можно будет повторить.
— Можете сказать, кто конкретно сопротивляется делу?
— Я же не в системе, плохо ее знаю. Должна сказать, что очень много следователей добросовестно выполняют свою работу. Все адвокаты отмечают, насколько профессионально работает руководитель этого новосозданного управления ГПУ Сергей Горбатюк. Но результат — такой, как есть. Вообще же необходимо расследовать бездеятельность отдельных должностных лиц в расследовании преступлений против Евромайдана. Потому что с созданием управления в ГПУ отдельные следователи за несколько месяцев сделали больше, чем вся прокуратура Киева за целый год.
Помню, как мне не раз звонили из Управления (ГПУ — Ред.) в январе этого года и говорили: передайте, пожалуйста, фото и видео, которые у вас есть. Я удивилась, ведь год назад уже передавали. «Вероятно, эти данные у вас уже где-то есть», — говорю. Мне отвечают: если бы они у нас были, мы бы вам не звонили бы. Как понимаю, следователям, пришедшим в то управление, пришлось начинать работу с нуля. До сих пор парламент вопрос о саботаже расследования преступлений не рассмотрел. Но ничего, будем бороться. В конце концов, люди, которые сейчас покрывают эти преступления, — так же является их соучастниками.
—
Антон Семиженко, опубликовано в издании INSIDER
22.07.15.