Возможно, Путин еще всерьез не принялся за Латвию, — позитивно оценивая в целом царящее социальное спокойствие в латвийском обществе, задумывается о его причинах руководитель меджлиса крымских татар (запрещенная в России организация — прим. ред.), депутат украинской Рады Рефат Чубаров. Семья родившегося в 1957 в ссылке в Самарканде Рефата вернулась в Крым в 1968 году, но после окончания института в Москве его в Крым больше не пускали.
В 1983 году начался латвийский этап в жизни Чубарова. С 1984 по 1991 год он был директором Центрального архива Октябрьской революции и социалистического строительства Латвийской ССР, с 1988 по 1990 годы — президентом Латвийской ассоциации национальных культурных обществ, с 1989 по 1994 годы — депутатом Рижской думы во фракции Народного фронта, а затем возвратился в Крым. После реализованной Путиным аннексии Крыма Рефату снова запрещено приезжать туда, но он уверен, что когда-нибудь это произойдет, и видит важную миссию Латвии в приближении справедливой победы.
Diena: Вы родились в ссылке в Самарканде. Родители рассказывали вам о том, что в сталинские времена произошло с крымскими татарами?
Рефат Чубаров: В каждой семье крымских татар всегда говорили, что мы в ссылке и должны вернуться на родину. Когда мы стали старше, примерно к 4-му классу, родители брали нас с собой на собрания крымских татар. Там собирали подписи, и эти петиции возили в Москву. Тогда уже родители рассказывали нам подробности о высылке.
Но больше всего родители рассказывали о Крыме, и эти рассказы были такими красивыми, что у меня, пока мы еще не вернулись туда (моя семья попала в Крым рано — еще в 1968 году, когда мне было 11 лет, а де-факто татары стали возвращаться в Крым только в конце 80-х годов), сложилось впечатление, что Крым — это что-то, похожее на рай.
Я не знал, что такое рай, но представлял, что там есть горы, леса, реки и озера, много животных, все они пасутся вместе, и никто ни на кого не нападает… Когда мы на пути из Самарканда пересекли Керченский пролив и оказались в Крыму, я увидел солончаки — черную, пыльную землю и острую траву на отдельных участках. Наши старшие мужчины отбежали подальше в поле и начали целовать землю.
Я был удивлен: это же не рай, который я представлял! Подошел к отцу, увидел на его глазах слезы и спросил, что случилось. Отец сказал: целуй эту землю, это наша земля. Мои родители рассказывали мне о своем детстве, а они выросли в горах, где действительно есть леса и дикие звери, хотя и не больше, чем в других местах. В моем сознании все эти красоты сконцентрировались.
— Будь я с Марса, то мог бы спросить у вас: когда крымским татарам жилось лучше — в составе Украины или России?
— Я бы ответил, что в мире все относительно, но свободолюбивым народам нигде не может быть хуже, чем в России. Во всяком случае, из всех известных мне государств только в России притесняют целые народы, которые хотят достойной жизни.
— Аннексия Крыма была для вас неожиданностью?
— Для меня это стало полной неожиданностью. Более того, 18 марта, спустя два дня после незаконного шоу, которое они назвали референдумом, я по-прежнему думал, что Россия создаст в Крыму ситуацию, аналогичную такой, как в Абхазии, и будет торговаться с Украиной и международным сообществом за Крым и вокруг него. Однако оказалось, что у Путина — совсем другие представления насчет его дальнейших отношений с миром. Он отрезал себе путь к отступлению и загнал всех в тупик, аннексировав Крым и включив его в состав России.
— Значит, Путин загнал в тупик и себя?
— Можно только гадать, какие циничные сценарии зарождаются в голове Путина, но мне кажется, что он иногда сожалеет, что нарушил все мыслимые границы, аннексировав Крым. На мой взгляд, он был бы в лучшей ситуации, контролируя Крым и торгуясь за него, но не нарушая до конца международное право.
— Как Путин мог бы контролировать Крым, на нарушая международное право? Экономически?
— В Крыму были его войска, которые находились там в соответствии с действующими договорами с Украиной. Он ввел дополнительные войска, ввел в прямом смысле слова бандитов, оформленных, как разного рода паравоенные структуры, к примеру, казаки. Этих бандитов вербовали во всем Ставрополье и Краснодарском крае, на Кавказе. Путин мог бы держать Украину на крючке, как он теперь пытается это делать при помощи Донецка и Луганска.
— Почему он все-таки выбрал вариант аннексии?
— Думаю, верх одержало предположение, что вся Украина рухнет у его ног. Во всяком случае, Путин был убежден, что вся дуга, которую они называют Новороссией — от Харькова до Одессы и Приднестровья, будет российской или пророссийской. Путин, как и любой хищник, гонится за очень большим и жирным куском, но он им подавился — не донца, а так, что больше не может наступать. Это произошло в конце 2014 года, после Иловайска и больших боев у Донецкого аэропорта. Украинские вооруженные силы сумели организоваться, пока батальоны добровольцев держали фронт, приостановили продвижение Путина вперед.
— Может быть, Путин просто промедлил с наступлением? Говорят, что вначале украинская армия действительно была близка к краху.
— Я тоже в марте, апреле и мае 2014 года тревожился за судьбу южный областей. Там, за исключением Одессы и нескольких мест в Запорожской области, не было крупных украинских центров, смешанный состав населения, многие были поселены из России после Второй мировой войны. Не знаю, промедлил ли Путин, но после Крыма он пребывал в эйфории и думал, что эти области ему преподнесут на блюдечке, и, возможно, поэтому потерял темп.
Сегодня никто не будет спорить, что можно только гадать, какая часть жителей Украины вступила бы в партизанскую войну, если бы Путин предпринял вооруженное наступление с любой стороны. Но то, что боеспособной армии не было, признают все. Одно из публичных объяснений военных, почему Украина отдала Крым, — угроза захвата всей Украины, этим оправдывается то, что Крым был быстро отдан.
— В Риге довольно много пропутински настроенных жителей. В Риге правит партия, у которой есть договор о сотрудничестве с партией «Единая Россия».
— Несколько лет назад я сказал в интервью: если бы я не был крымским татарином и не считал целью своей жизни возвращение на родину, то никогда не покинул бы Латвию. Приехав в Латвию молодым человеком, я нашел здесь много родственных чувств в отношении произошедшей трагедии и внутренний протест. Настоящее и будущее Латвии мне небезразлично. Знаю, где корни многих проблем Латвии, что нестабильность связана, в том числе и с насильственным изменением демографически-этнического состава.
24.04.17.