Был конец декабря 1994 года. Уже две недели шла война, бронированная армада российских войск расползлась по всей равнинной территории Чечни и вгрызалась, в еще не промерзшую землю, круша и сминая на пути «упрочения целостности государства» ухоженные чеченскими крестьянами фруктовые сады и виноградники. Демарши и блицкриги российского военного командования один за другим терпели сокрушительное фиаско.
Над Грозным день и ночь полыхало зарево, отсветы которого были видны в самых отдаленных уголках республики, непрерывные взрывы авиабомб и артиллерийских снарядов сливались в один сплошной непрерывный гул.
Люди уже рассредоточились по дальним селам и горным хуторам, взяв из своего дома только то, что смогли унести в руках. Мир рушился, и вместе с ним превращались в пепел надежды, проекты и даже само ощущение жизни. Многие не знали, где находятся их близкие и жадно ловили любые известия из столицы, вслушивались в описание сгоревших автомашин со скрюченными черными силуэтами людей внутри, которых было много вдоль обочин дорог, боясь «узнать» по этим скудным приметам кого-то из родных или друзей.
Страха не было. Как не было и отчаяния. Реальность, обрушившаяся на людей не находила в их сознании какого-то ассоциативного механизма, который бы позволил принять войну как факт. Каждый искал в себе какие-то объяснения происходящему, пытался выстроить логическую цепочку причин и следствий, сообразно своему личному жизненному опыту и знаниям.
В народе бродили всевозможные «откровения» и «предсказания» и варианты их художественных интерпретаций. Появлялись и исчезали, ввиду очевидной профессиональной несостоятельности, новые оракулы.
Интуиция давала сбои, шестые, седьмые и прочие тонкоматериальные чувства откровенно и даже вызывающе атрофировались. Было ясно одно – ты всего лишь маленький кусочек плоти, вся ценность которого определяется цифрой 60-70, это — столько килограммов и столько же лет жизни, (без вмешательства в эти сроки извне). На что ушла большая часть этого лимита, думать не хотелось, потому что получалась одна суета и пустая трата сил и времени. Но, страха все равно не было. Было абсолютное ощущение ирреальности происходящего, так, словно ты смотришь бесконечный, тягучий и липкий сон, и никак не можешь проснуться.
В селе, где мы находились, каждая семья приняла по три-четыре десятка беженцев, и уже ощущалась серьезная проблема с продовольствием и топливом. Газопровод по всей республике был уничтожен, а поход в лес по дрова был чреват подрывом на шальной мине или встречей с кем-нибудь из оголодавших разведывательно-диверсионных российских парнишек, игравших в «Рихардов Зорге , заброшенных в глубокий тыл врага».
— Скоро война закончится, — со знанием дела повествовала, не успевшая эмигрировать российско-чеченская бизнес-мелочевка в длиннополых кашемировых пальто, тоскливо подсчитывая в уме стоимость итальянского кирпича и консервной жести, угробленной на строительстве помпезной (назло соседям) коробки в Грозном. — Да, кто там будет воевать! С кем! Кучка фанатов? Да, их перещелкают в пять секунд… — показывая друг другу, обремененную массивными золотыми перстнями «распальцовку», горячились «беженцы».
А блокада становилась все плотнее и жестче, бомбы падали все ближе и ближе к населенным пунктам в горах, вокруг которых уже не осталось ни одного целого «стратегического» моста или автомобильной трассы. Кольцо вокруг столицы сжималось, и было невероятно, что разрушенный до основания испепеленный город сможет сопротивляться. Иностранные информационные агентства тревожными голосами дикторов оповещали мир о том, что российские войска несут чудовищные потери. Репутация командования «непобедимой и легендарной» российской армии недвусмысленно попахивала… Не спасали положение даже, озвученные на весь мир, первые легенды этой войны о «хорошо подготовленных» чеченских профессионалах и «необстрелянной» российской армии дилетантов.
В этой ситуации угрожающе прозвучало решительное обещание военного командования «подарить» министру обороны России строптивую чеченскую столицу на день рождения, который, к тому же, удачно совпадал с празднованием Нового года. Какие еще крапленые ресурсы подлости прятались в шулерском рукаве российских политиканов, можно было только гадать.
Во всех населенных пунктах жители использовали на ночь примитивную светомаскировку, хотя, электричества и так не было. И, села погружались в беспросветный мрак и тишину, а в ясную погоду (которой, по известным причинам, люди не очень — то и радовались), темноту чуть рассеивали, бесстрастно мерцающие в декабрьском небе, холодные звезды.
…Я проснулась от настойчивого стука в окно, который, судя по всему, никто, кроме меня, не слышал. Решив, что показалось, я попыталась вернуться в более мирное и безопасное, нежели реальность, пространство сна. Стук настойчиво повторился.
Решив, что это кто-то из соседей пришел за сердечными каплями, парафиновыми свечами или керосином для кого-нибудь из беженцев, которые прибывали обычно по ночам, я с неохотой поплелась, лавируя между спящими повсюду людьми, к входной двери. За окном длинной застекленной веранды маячили белые, словно призрачные, силуэты. Боясь перебудить весь дом, я задала постыдный для чеченского человека вопрос (хотя, по этикету, возбраняется любое проявление любопытства на протяжении первых трех дней пребывания гостя в доме). Я трусливо поинтересовалась, кто стучится.
Незнакомый голос вежливо спросил, где дислоцируется сельский штаб самообороны. Поскольку вопрос был задан на чеченском языке, я без опасений открыла. Это был мобильный разведывательный отряд в белых маскхалатах, они попросили быть настороже и немедленно предупредить людей о том, что уже несколько дней в высокогорных районах действует несколько специальных диверсионных российских отрядов, которые могут предпринять любые акции в отношении мирного населения.
Они очень торопились, поскольку шли буквально по следам одной из таких групп, которая двигалась практически бесшумно, не заходя в населенные пункты и не разжигая костров. Пришлось будить соседских мальчишек и, вместе с ними (хоть какая-то безопасность!) обходить дома и передавать сонным людям распоряжение запирать покрепче на ночь двери и держать под рукой имеющееся в доме оружие.
К слову сказать, ни удивления, ни тревоги мое сообщение ни у кого не вызвало, что лишний раз говорит о массовом состоянии перманентного психологического шока у населения. Люди не только не верили в реальность существования невидимых злодеев в наших лесах, но, даже не хотели признавать самого факта военного вторжения. Мне в лицо грубили и советовали «с этой пропагандой к умным людям» не соваться, и называли сроки, когда война должна закончиться — «ближайшие несколько дней».
Справедливости ради надо заметить, что как раз через несколько дней господа скептики все же принесли мне свои извинения, поскольку, один из отрядов российских диверсантов был захвачен в плен в окрестностях селения Алхазурово этой самой группой чеченских бойцов. Но это произошло позже.
…Через два-три дня после визита ночных гостей и моего бесплодного информационного вояжа по спящему селу, я опять была разбужена звуками реальной и очень близкой войны. Перестрелка шла где-то в самом центре села, в небе вспыхивали и гасли осветительные ракеты, отовсюду слышались крики. Все на зависть крепко спали. Взрослых мужчин в доме не было, только старушка, женщины помоложе и дети.
Что с ними будет, было страшно представить, судя по шуму на улице — отряд, ворвавшийся в село был довольно крупным, а штаба самообороны, к позору жителей района, в селе не было. Не было у жителей и оружия, не считая пары охотничьих берданок, с которыми наши местные русские ходили, к удовольствию чеченцев, на зловредных кабанов, охочих до молодой кукурузы.
…Было ясно, что ситуация безвыходная. Старая деревянная дверь закрывалась на символическое устройство из металлического, довольно изящного крючка с веревочкой, выполняющей функции цепочки — изобретение нашей бабушки. Оружия в доме, само собой, не было, да и, кроме символических знаний по разборке-сборке автомата Калашникова на школьных уроках начальной военной подготовки, представлений об этом не было вообще никаких.
Где-то в доме должен был быть газовый баллончик — презент одной из моих подруг, которой, ввиду ослепительно яркой внешности ретро-актрисы, приходилось носить в сумочке всякие страшилки для острастки назойливых женихов. Сердце сжалось при виде беззаботно сопящих детей, которые были совершенно беззащитны перед чудовищным миром, готовым безжалостно ворваться в их маленькие жизни. Я могла только попытаться что-то для них сделать, и было стыдно и страшно за эту жалкую, заведомо обреченную попытку.
К счастью, металлический цилиндрик нашелся довольно быстро. Теперь надо было найти удобное место у входной двери, чтобы успеть ткнуть этим баллончиком с газом в лицо первому, кто вломится в дом. Воображение рисовало совсем невыгодную для меня картину последующих событий: — А, если не подействует? Или, подействует не сразу? А, если «он» будет не один?
Как всегда, в трудную минуту на помощь пришла классика, и, кляня про себя Достоевского, я отправилась, крадучись, через двор за оружием Родиона Раскольникова. Большой колун, которым обычно разбивали сверхпрочные дубовые и буковые узлы «годовых колец» поднять достаточно высоко не удалось, да и был реальный риск, замахнувшись, «улететь» куда-нибудь вглубь дома по инерции, ввиду неподъемной тяжести моего подручного холодного оружия. Еще страшнее было представить, что твоя рука сможет, вот так, механически сделать это ужасное движение и опустить на голову живому человеку приспособление, изобретенное еще первобытными людьми для добычи тепла и пропитания. Наверное, механизмы быстрого убийства люди, как раз, и придумали для того, чтобы пуля успевала достичь своей жертвы раньше, чем голос совести достигнет сердца убийцы. Интересно, с какими мыслями корпели над чертежами изобретатели быстро — и много — стрельных аппаратов, придуманных специально для умерщвления людей?
Маленький, почти игрушечный топорик для колки щепок на растопку был ужасно холодным, пальцы нестерпимо мерзли и немели, в перчатках было невозможно удержать мое грозное оружие — деревянная рукоять предательски выскальзывала. На всякий случай, в качестве резервного средства самообороны, к стене было прислонено довольно нелепое кухонное приспособление – полутопорик-полумолоток с квадратными металлическими шишечками для антрекотов.
Я не знала, что будет страшнее: если мой план защиты удастся или же, если мне сразу повезет пасть смертью храбрых, чтобы, уж, отмучиться и отбояться, раз и навсегда. Устыдившись позорных пораженческих мыслей, на единоличном военном совете было принято решение — драться тем, что есть, и до конца! Теоретически, был шанс раздобыть подручными средствами трофейный автомат, а может, и парочку гранат. Остальное время тихого примерзания к двери в ледяном коридоре ушло на попытки вспомнить, как заряжается оружие и где находится предохранитель, еще я вспомнила, что должно быть какое-то кольцо, которое надо выдернуть, прежде чем бросить гранату, и, что у лимонки такого приспособления не бывает. Я реально боялась, что у потенциального врага, которого (я уже была в этом уверена), мне обязательно придется обезвредить, окажутся, по закону подлости, именно они, бесполезные с моими знаниями военного дела — лимонки.
В процессе размышлений выявилась еще одна проблема, теперь уже безвыходная. Он же, тот самый диверсант, который должен ворваться в дом, будет не один! Их же — отряд! С ним-то я справлюсь, какие сомнения?! А, вот куда его спрятать, нервно-паралитического и молотком для отбивных шлепнутого? Подвала нет, на чердак не дотащу, в сарайчике — найдут… Надо будить всех, одевать детей и эвакуировать их прямо через речку, напрямую, дальше, в горы! Успею или нет? И, где сейчас идет бой?
Стрельба доносилась все ближе и ближе, в небе каждую секунду вспыхивали шипящие огоньки ракетниц, мимо дома, громко топая, пробежали какие-то люди… К соседнему забору метнулась темная фигура с фонарем, послышался женский голос, который звал кого-то по имени. Осторожно разобрав свой арсенал, не выпуская из рук спасительного баллончика, я тихо открыла дверь и выглянула через забор на улицу. Это была наша соседка — студентка университета, так и не дождавшаяся своей первой зимней сессии, и приехавшая к родителям, вместе с грозненскими родственниками-беженцами.
— Почему ты на улице? — спросила я, с трудом шевеля онемевшими от холода губами: — Что случилось? Почему стреляют?
Ее ответ вверг меня в состояние ступора: — Ты что, спишь? Да ты что, действительно ничего не знаешь? Новый год!!! С праздником!!! Проснись! Грозный не отдали! Они его не могут взять! Даже президентский дворец — не могут! Бои идут в центре города!!! Они сегодня проиграли! Они не могут победить, не могут! Слушай радио! С Новым годом!!!
…Я сидела на ледяном полу в прихожей нашего промерзшего насквозь старого сельского дома и плакала, размазывая, как в детстве, по лицу нестерпимо горячие и ужасно соленые, слезы. А, измученные тревогой женщины и беззаботные малыши мирно спали, совершенно не подозревая, какими страстями, еще несколько минут назад, был обуреваем бессильный и трусливый отряд самообороны, в лице единственного зареванного бойца, простоявшего на «боевом посту» всю последнюю ночь первого года войны. Им, как и мне, еще предстояло узнать о тех, кто защищал в эту ночь их и меня, о триумфе мужества и чистой веры над злобой и подлостью, об эфемерности диктата силы и самоубийственной прозорливости русского правителя, впервые, на свою голову, назвавшего крепость на Сунже — Грозной!
Это была победа, отнять или ославить которую не сможет уже никто и никогда. Даже разрушенный и сожженный, заваленный трупами и залитый кровью, занятый врагами и их приспешниками, оболганный и оскверненный — Грозный будет городом-победителем теперь и всегда. Он примет, поддержит и укроет своих, будет опасен каждым проемом окна и фрагментом руин для чужих. Он не торопится, впереди у него долгая и славная история, которой он, почти за 200 лет, ни разу не изменил. Враги не живут в городах, которые их отторгают, они не могут находиться там, где некуда повернуться спиной, куда ночь приходит, как хищный зверь, гнездо которого разрушено, а детеныши убиты…
…Уже 30 минут новой эпохи, еще только «ноль» часов 1995 года — первого года последней военной кампании кровавой империи против моего несломленного народа.
— С Новым годом, тебя, Грозный!!!
Ф. Шамилева, The Chechen Times, 28.12.03г.
Chechenews.com
31.12.15.