«Архивы — это власть», — однажды сказал мне Кирилл Михайлович Андерсон, бывший директор Российского государственного архива социально-политической истории в Москве, пишет американский исследователь, главный редактор серии «Анналы коммунизма» издательства Йельского университета Джонатан Брент в статье для The New York Times.
«Он говорил о первом директоре Института Маркса и Энгельса, основанного в 1919 году: у старого большевика Давида Рязанова не хватало терпения по отношению к чиновникам коммунистической партии, которые постоянно требовали документы либо для того, чтобы укрепить свои идеологические позиции, либо чтобы очернить врагов», — уточняет автор.
Однажды он вытащил письмо Карла Маркса, помахал им перед лицом пораженного партийного босса и прокричал: «Вот вам ваш Маркс. А теперь убирайтесь!» «Рязанов не поладил со Сталиным в 1931 году, был арестован в 1937 году и расстрелян в следующем году», — добавляет Брент.
«Как и большинство других иностранных издателей, ученых и журналистов, устремившихся в Москву в январе 1992 года, я явился в государственный архив после заявления Бориса Ельцина в декабре 1991 года о том, что он откроет секретные советские архивы, — вспоминает автор. — Власть, упомянутая Андерсоном, присутствовала там в полном масштабе».
Брент отмечает, что открытие архивов, в первую очередь, пролило свет на природу сталинского террора.
Хотя приемлемость политического насилия рано утвердилась в российском революционном движении, политика Ленина и партии большевиков не сразу стала опираться на террор, пишет он.
Неоперившемуся большевистскому режиму нужно было зерно, чтобы предотвратить голод в городах, и, не видя другой возможности, Ленин опубликовал в августе 1918 года следующий приказ, позже обнаруженный в секретном архиве: «Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не меньше ста заведомых кулаков, богатеев, кровопийц».
Он заключил это жуткое письмо директивой: «Найдите людей потверже».
«Ленин использовал террор против заклятых врагов государства. Сталин обратил его против государственных институтов и самого советского общества. Сталин последовал за Лениным, но превзошел его», — пишет Брент.
7 ноября 1937 года, в годовщину Октябрьской революции, Сталин произнес тост на приеме для руководства Политбюро, записанный болгарским коммунистом и лидером Коминтерна Георгием Димитровым в его опубликованном дневнике.
«Русские цари сделали много плохого. Они грабили и порабощали народы. Но они сделали одно хорошее дело. Они сколотили огромное государство до Камчатки. Мы получили в наследство это государство», — заявил Сталин.
Он продолжил: «Мы объединили это государство таким образом, что каждая часть, которая была бы оторвана от общего социалистического государства, не только нанесла бы ущерб последнему, но и не могла бы существовать самостоятельно и неизбежно попала бы в чужую кабалу. Поэтому каждый, кто пытается разрушить это единое социалистическое государство, кто стремится к отделению от него отдельной части или национальности, — он враг, заклятый враг государства…»
Одним из таких врагов стал Николай Бухарин, ветеран большевистского движения и редактор газеты «Правда», пишет автор. Он приводит предсмертное письмо Бухарина Сталину, в котором он только подтвердил сказанное вождем.
«В политической идее всеобщей чистки есть что-то великое и смелое, — писал Бухарин. — Эта чистка охватывает 1) виновных, 2) подозрительных и 3) потенциально подозрительных».
«По одной из версий, Сталин хранил письмо Бухарина в верхнем ящике письменного стола, где оно было обнаружено после его смерти, но опубликовано только после распада Советского Союза», — говорится в статье.
Сталин мстил старым, привычным способом: настаивая на физических пытках как методе борьбы с политическими врагами, распространяя паранойю, страх и недоверие в обществе, изобретая врагов и представляя себя как единственного способного руководителя в такие смутные времена, пишет автор статьи. Он называет «дело врачей» кульминацией сталинской тирании.
«Когда Молотов не нашел своего имени среди предположительных жертв врачей-евреев, он понял, что обречен на смерть. Он был не один. Анастас Микоян, Климент Ворошилов и другие бывшие сталинские приспешники боялись, что их время пришло», — говорится в статье.
«Только он, Сталин, мог возглавить нацию, потому что только он, Сталин, мог видеть врага. Только смерть Сталина в марте 1953 года спасла очередных товарищей от уничтожения — и, возможно, остальной мир. Пять месяцев спустя Советский Союз взорвал свою первую водородную бомбу», — пишет Брент.