Рассказ почетного старика Алдинского аула Темболата Ботаева, поведавшего в 1856 году об экспедиции генерала Булгакова в Чечню, через Ханкалу, зимою 1807 года. Он свой рассказ начал так:
«Слушайте! Я был тогда очень молод, но конем уже управлял, даже в игрищах военных из ружья тогда стрелял, когда весть по селениям громом страшным пронеслась, что русские идут с Кизляра беспощадно громить нас. Все селения всполохнулись и начали совещаться – что им – биться ли с русскими или в горы убираться!
Время мчалось, а весть чаще и все чаще повторялась, что идут, идут русские, и что даже показалась часть отряда за Сунжею, где Чертугай-аул стоит, что его уже разорили, и что он уже горит.
То случилось в зимнюю пору, и было холодно тогда, а снег лежал по колено, что бывало не всегда. В ту же пору Сунжа стала и льдом толстым покрылась, а потому переправа везде на ней открылась, как нарочно, на беду нам, что нас очень тревожило, и тем самым опасности втрое больше умножило.
Суетились все чеченцы, и бегали, и скакали, и на совет, в аул Чечан людей почетных созывали все, конечно, достойнейших и умнейших стариков, слывших прежде за бесстрашных и отважнейших бойцов.
Совет собрался в Нана-Чечан, на площади, пред мечетью, где хоть было людей много, но были все убиты вестью, что Чертугай-аул горит, что Сунжу русские перешли, и что даже до Шавдона отряд казаков уж дошел.
Судили долго и решили: «Лучше русским покориться, чем в такую стужу где бы ни было нам биться». И тогда же пять почетных стариков народ избрал, просить мира у русских, и при этом так сказал: «Но если русские не захотят миролюбия принять, тогда все – и стар и мал, пойдем русских тех встречать – в Ханкале ли, в другом месте, это все равно для нас, с врагами биться научиться, его громили мы не раз».
Когда так совет решил и послов уже избрали, тогда из толпы двое юношей очень гордо выступили – один из них Атагинский, его звали Магомат, а другой был Чахкиринский, его звали Бей-Булат.
Они оба вошли в Совет и старикам так сказали: «Мы стояли безмолвными вас слушали и молчали, а теперь уж позвольте нам пред вами говорить, по поводу тех русских, что нас хотят разорить, – вы решили просить мира, и послов уже избрали, да разве это делать нам деды наши завещали?
Когда мы, как и они, жизнь ведем в тех же лесах где оружие тупили они не раз на врагах, какие силились проникнуть через Ханкалу, в Нана-Чечан, и где кости врагов лежат в грудах страшных по сей день! Да разве мы того не можем с русскими совершить, что сделали деды наши, чтобы насмерть их побить, как избили они крымцев и калмыков много раз, и с той поры все боятся показаться нам на глаза?
Или мы уж не те нохчи и не внуки тех дедов, что беспощадно врагов били и нас учили бить врагов, тех, какие посягают селения наши разорять, пленять женщин и скот от нас, как добычу, угонять? Не вы ли русских отряд целый, с Шейх-Мансуром, истребили, пушки взяли и тысячу одних солдат перебили? Для нас стыдно решение о мире с русскими принять, оно позорно и бесчестно, о нем стыдно нам сказать женам, сестрам, матерям, они на нас уповают и защитою своею испокон веков называют».
Совет тогда составляли аулов разных старики. Из Чечана и Мартана, Гехи, Гойты и Атаги – старцы в думу погрузились и как воды в рот набрали, сидели, думали и речь тех двух парней обсуждали. Наконец, один из них, лет восьмидесяти старик, он был житель Атагинский, а звали его Борз-Барик, ставши в центре всего круга, народу так сказал: «Отрадно видеть дух отваги, – так он речь свою начал, – тех двух парней удальцов, что речь сейчас говорили и отвагу во мне, старце, как в юноше пробудили – повинуясь чувству долга завет предков исполнять, с врагом драться, сколько сил есть, и без стона умирать.
Нам не нужно теперь мира у русских хлопотать и к ним послов за тем миром, для нас постыдным, посылать, а нам нужно всем, и старым, и малым отправляться, врагов встретить в Ханкале, чтобы насмерть с ними там драться как дрались предки наши, когда крымцев истребляли, и две орды калмыцкие Ханкалу костьми устлали, или как бились с русскими двадцать лет тому назад, в лесу Алды, при Мансуре, и истребили весь отряд – пушки взяли, солдат много и казаков в плен набрали, и потом их, тем же русским, мы за деньги продавали. Теперь меня вы слушайте, я вас в битву поведу, и там, на месте, в Ханкале, что вам делать прикажу, а теперь, на коней садитесь и спешите все за мной, ибо сам Аллах мне путь указует».
На призыв старца народ громко закричал: «все готовы!», и, сев на коней, как буря в Ханкалу они поскакали.
II
Вечер был и дул ветер, и мороз сильнейший был, когда русский отряд из казаков и пехоты подступил и версты за три от Ханкалы встал на ночлег, там и выстрел заревой из пушки громко прогремел. Ночь тогда была безлунна, лес от ветра бушевал и тем самым безотчетную грусть на душу навевал.
А тут еще, как нарочно, любители мертвецов, появились во множестве в Ханкале, со всех концов. Это гнусные шакалы, что детским голосом кричат, они вестники несчастья, так все люди говорят. Криком своим пронзительным на нас тоску нагоняли, мы слушали их пение и так себе рассуждали: «Битва еще не открылась, а шакалов, есть убитых, цела стая уж явилась – чует сердце, не быть добру…»
В завалах тихо разместясь, мы всю ночь тогда не спали, все русских к себе в гости поминутно поджидали. Прошла ночь, заря явилась, уже можно было различить предметы ясно, – а народ молитву начал уж творить, как в эту самую минуту, солдат увидели в лесу, они шли очень скоро, по глубокому снегу, они шли, не стреляли и уж близко подошли, до завала, где сидевших нас до тысячи нашли.
Без выстрела пошли на штурм и ура все закричали, мы залп дали и шашками завал от них защищали – здесь бой страшный, рукопашный с русскими совершился, он длился минут десять, и редкий из нас не облился тогда кровью от штыков, ибо бились беспощадно, как русские, так и мы, даже смотреть было страшно на те горы людей убитых, где лежали друг на друге и русские, и чеченцы на огромном полукруге, что завал наш бревенчатый на то время составлял, и собою сажень двести он пространства занимал.
Правый фланг русские сразу в свои руки захватили, зато левый фланг три раза штурм русских отразил. И долго, долго он крепился, пока русские не пошли в обход фланга и внезапно с двух сторон на нас пошли. Тогда только мы отступили и завал другой заняли, какой тоже те русские тотчас штурмом брать начали, и так же точно, как и в первом, резня страшная была, где и наших и русских много смерть тогда взяла. Так завал за завалом, а их девять всех было, мы русским отдавали, и там множество легло, людей именитых и отважных, и из наших и русских. И, что важно, из наших там не было тогда трусов.
Все рубились, насмерть бились, и без стонов умирали, и в плен себя из чеченцев никто тогда захватить не давал.
С зари ранней до полудня бой тот страшный не смолкал, пока русские и последний завал от нас не отняли, и хотя тогда мы в Нана-Чечан отступили, с потерею огромною, но мы мира не просили и хотели снова драться с теми нашими врагами, но русские на другой день… тем же путем все за Терек возвратились».
(Источник: ЦГИАГ, ф. 1087, оп. 1, д. 301)
________________________
Вот что о штурме Ханкалы говорится у историка В.А. Потто в «Кавказской войне», том I, вып. 4, стр. 652:
«Место это, отлично укрепленное природою, лежит в Чечне, в семи верстах от нынешней крепости Грозной, между реками Аргуном и Сунжей. Две отдельные высокие горы образуют теснину известную под именем Ханкальского ущелья. И горы, и теснина покрыты были дремучими лесами, издавна служившими притоном для хищнических партий, собиравшихся на Сунже против Линии.
В половине февраля генерал Булгаков, с небольшим отрядом*, в составе которого был и полк Лихачева, подошел к Ханкальскому ущелью и потребовал его сдачи. «Только по нашим трупам русские пройдут чрез теснину», – отвечали горцы. Булгаков выдвинув вперед 16 егерский полк и приказал Лихачеву штурмовать ущелье. Позиция горцев, расположенная в теснине, среди дремучего леса чинар, была прикрыта с фронта целым рядом завалов, обнесенных канавами и рвами. За нею грозно возвышалась сплошная стена, сложенная из каменных глыб и целых утесов, а далее шли бревенчатые срубы с пробитыми в них бойницами.
Но ни природная крепость позиции, ни искусство ее обороны, ни отчаянная храбрость чеченцев, поклявшихся умереть с оружием в руках, – ничто не могло остановить егерей, предводимых отважным Лихачевым; после кровопролитнейшей девятичасовой резни, доныне еще не забытой на Кавказе, большая часть упорных защитников Ханкальского ущелья легла на месте и русские знамена впервые водрузились среди неприступной твердыни».
Далее, на стр. 661 В.А. Потто пишет: «В 1807 году войска вступили в Чечню с трех разных сторон под начальством: Булгакова, графа Ивелича и Мусин-Пушкина. Но ошибка Булгакова в том именно и заключалась, что все эти части были недостаточно сильны, чтобы в трудных местах действовать решительно.
Они часто останавливались и прерывали общую связь операции. Сам генерал Булгаков имел дело с главными силами чеченцев в Ханкальском ущелье, и хотя он взял его штурмом, но огромная потеря, понесенная при этом русскими, только утвердила чеченцев в мысли о неприступном положении их родины.
Вот почему грозный штурм Ханкальского ущелья, открывший путь в самое сердце Чечни и памятный на Кавказе доселе, окончился таким ничтожным результатом, как покорение двух независимых обществ: Атаги и Гехи».
_____________
*Примечание: «небольшой» (по словам Потто) отряд ген. Булгакова насчитывал 8 тыс. человек при 29 орудиях против 1 тыс. чеченцев.
Khasan Bakayev
Chechenews.com
06.03.24.