Политзаключенные – боль общества, зримый укор его временному благополучию. Многие сознают это и пытаются бороться с политическими репрессиями всеми доступными им средствами. Редко кто осудит такую деятельность разве что какой-нибудь отмороженный гражданин, считающий каторгу полезным времяпровождением для будущих писателей.
Власть существованию политзаключенных рада. В стратегическом смысле это угроза обществу, метод террора. В тактическом – способ отвлечь общественные силы от реконструкции системы. Власть вполне прозрачно намекает: «Мы сажаем, а вы спасайте и больше ни о чем не думайте. Хотите кого-то вытащить – идите на уступки. Поговорим, пообсуждаем». Фактически политзаключенные – заложники у власти в ее борьбе с оппозицией.
Предложения власти подхватываются на лету. Темой политзаключенных можно вооружиться для многозначительного похода в Кремль и разговора с воришкой, укравшим на выборах мандат президента. Темой освобождения политзаключенных можно умело подменить требование демонтажа политической системы.
А еще темой политзаключенных можно прикрыться как щитом, защищая свое партийное или чекистское прошлое. Это метод проверенный. Его с успехом использовал еще прораб перестройки, покойный Александр Яковлев. В свое время он возглавил президентскую комиссию по реабилитации жертв политических репрессий, но при этом ни разу не выразил раскаяния в своем участии в организации в 1966 году суда над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем. Под стать ему оказался и другой «демократический» активист — генерал-майор Олег Калугин, в 1978 году принимавший участие в организации убийства болгарского диссидента Георгия Маркова.
В наше время темой политзаключенных успешно прикрываются отставники КГБ — полковник Геннадий Гудков и генерал-лейтенант Алексей Кондауров. Один таскал диссидентов на допросы и проводил у них дома обыски, другой вылавливал распространителей антисоветских листовок и писем. Теперь оба публично защищают политзаключенных, «забыв» хотя бы выразить сожаление о своем чекистском прошлом. Для них это нормально: тогда были одни времена, теперь другие.
Другие времена наступили и для правозащитников. При тоталитарном режиме правозащитники считали политзаключенными всех, кто был осужден по политическим мотивам за ненасильственную деятельность. «Международная амнистия» определяла их как узников совести. Идеология не имела значения. Среди политзэков были люди разных убеждений – либералы, националисты, социалисты, религиозники, даже «истинные коммунисты». Существенным считалось их право иметь собственные убеждения и беспрепятственно их распространять. Фонд помощи политзаключенным помогал всем в равной степени. Общественная защита была, конечно, различной, и это зависело от многих причин, но по крайней мере в статусе политзаключенного им никто не отказывал.
То ли дело сегодня! Последний всплеск дискуссии связан со списком политзаключенных, составленным «Мемориалом». Он демонстрирует странную ангажированность и непоследовательность. Речь не о том, что среди фигурантов списка люди, обвиняемые в убийстве, мошенничестве, распространении наркотиков и насилии. В конце концов, они могли совершать свои поступки по политическим мотивам или их дела могли быть сфальсифицированы. Речь даже не о том, что среди политзаключенных почему-то оказались люди, находящиеся на свободе. В конце концов, термин «заключенные» можно наперекор грамматике понимать расширительно. Но каковы критерии, по которым одни попали в этот список, а другие нет?
Среди критериев, упомянутых «Мемориалом» в списке политзаключенных, есть совершенно удивительные. Например, «применение содержания под стражей, непропорционального вменяемому деянию». Под этот критерий попадали или попадают, я думаю, не меньше половины всех российских заключенных, то есть примерно полмиллиона человек. А под критерий «нарушение права на справедливое судебное разбирательство» попадают и вовсе все поголовно заключенные России. У кого в российских судах не было нарушено право на справедливое судебное разбирательство? Покажите такого человека — мы занесем его случай в книгу рекордов Гиннесса!
Слава богу, среди критериев есть и такой, как уголовное преследование «исключительно в связи с ненасильственным осуществлением права на свободу получения и распространения информации». Это, так сказать, кристально чистый критерий. Если бы такой была и практика! Ведь это надо обладать болезненной фантазией и совершенно извращенным правозащитным сознанием, чтобы занести в список политзаключенных экологов, штурмовавших частную собственность, но при этом оставить «за бортом» Бориса Стомахина, которого сейчас судят за написание текстов в газете, выходящей тиражом в пару сотен экземпляров. Конечно, экологи пользуются международной поддержкой, а Стомахин – ярый русофоб, и сторонников у него здесь раз-два и обчелся. Но правозащитникам какое до этого дело? Их ли забота копаться в идеологических различиях? Или, может быть, они уже не очень и правозащитники, а вполне себе политически ангажированы?
В развернувшейся в интернете полемике составители списка апеллируют к европейскому опыту, резолюциям ПАСЕ. Совсем как наши власти, постоянно ссылающиеся, что там у них на Западе так же и даже хуже. Но, во-первых, чаще всего это неправда, а во-вторых, это вовсе не аргумент. У Запада свои ошибки, и там случаются преследования за высказывания своего мнения, например, по законам об ответственности за отрицание Холокоста. Не стоит следовать именно дурным примерам.
Похоже, нынешние отечественные правозащитники пытаются для пущей надежности вписаться в какую-нибудь систему – немного в государственную, немного в международную. При отсутствии собственной убежденности это вполне понятный путь. А политзаключенные и для них становятся не болью общества, а средством манипулирования.
Источник: grani.ru
25.11.13.