Политики часто выступают с публичными заявлениями о преимуществах беспилотников, однако лишь немногие из них знают, как на самом деле это работает
Когда я читаю комментарии политиков, отстаивающих Программу использования беспилотников класса Predator и Reaper — или дронов — я часто испытываю желание задать им несколько вопросов. Я бы начала так: «Вы когда-нибудь видели, как ракета Hellfire живьем сжигает женщин и детей?» Или: «Вы когда-нибудь видели, как люди с оторванными ногами ползут по полю, пытаясь добраться до ближайшего укрытия и оставляя за собой кровавый след?» Или конкретнее: «Вы когда-нибудь видели солдат, погибающих на обочине дороги в Афганистане из-за того, что наши наинадежнейшие беспилотники оказались неспособны обнаружить самодельные взрывные устройства, ожидавшие их конвой?»
Политики часто выступают с публичными заявлениями о преимуществах беспилотников, однако лишь немногие из них знают, как все происходит на самом деле. Между тем, я видела все эти ужасающие картины собственными глазами.
Я знала имена некоторых молодых солдат, которые умерли от потери крови на обочинах дорог. В Афганистане я видела, как десятки мужчин призывного возраста гибли на опустевших полях, на берегах рек или даже у дверей собственных домов, где их семьи с нетерпением ожидали их возвращения из мечети.
Американские и британские военные настаивают на том, что эта программа разработана чрезвычайно грамотно, однако меня удивляет то, что они чувствуют необходимость сообщать нам заведомо неверную информацию, не подкрепленную никаким статистическим данными, о количестве погибших из числа мирного населения, и предлагать нам ложные технические доклады о возможностях беспилотников. Случаи гибели мирных жителей вовсе не единичны, и число жертв среди гражданского населения совсем не изменилось, несмотря на все заверения со стороны представителей нашего министерства обороны.
Общественность должна знать, что видеоданные с камер, которыми оснащены беспилотники, далеко не всегда являются достаточно четкими, чтобы военные могли точно определить человека с оружием в руках — даже в самый ясный день в условиях идеального освещения. Это в значительной степени затрудняет работу аналитиков, в задачи которых входит обнаружение людей с оружием в руках. Мне на ум приходит один пример: «Картинка очень мозаичная — что если это лопата, а не оружие?» Я постоянно испытывала сомнения точно так же, как и мои коллеги-аналитики. Мы всегда задавали себе вопрос, убиваем ли мы тех, кто этого заслуживает, не ставим ли мы под угрозу тех, кто этого не заслуживает, не разрушаем ли мы жизни невинных людей только из-за некачественного изображения на экране или из-за неверного угла съемки.
Общество также должно знать, что все видеоданные, поступающие с камер беспилотников, анализируют люди. Я это точно знаю, потому что я сама была одной из тех, кто этим занимается. Я хорошо знаю, что нельзя быть полностью готовым к тому, чтобы практически ежедневно следить за полетом разведывательных беспилотников над зоной боевых действий. Сторонники дронов утверждают, что военные, которые выполняют такого рода работу, не страдают от того, что им ежедневно приходится видеть картины боевых действий, потому что их собственной жизни ничто физически не угрожает.
Но вот что я вам скажу: конечно, сама я ни разу не была на поле боя в Афганистане, но я каждый день видела картины боев в мельчайших деталях на экране. Я знаю, что чувствует человек, наблюдающий за тем, как кто-то умирает. Это чувство не передать словами. А когда вы вынуждены наблюдать подобное снова и снова, эта картина отпечатывается в вашем сознании, причиняя вам психологическую боль и страдания, которых я никому бы не пожелала. Военнослужащие, работающие с беспилотниками, не только становятся жертвами своих навязчивых воспоминаний, с которыми они не расстаются ни на минуту, они также ощущают свою вину за то, что порой, возможно, они допускают ошибки в процессе идентификации врагов.
Разумеется, мы проходим специальную подготовку, где мы учимся не испытывать подобных чувств, мы с ними боремся и в результате становимся более жестокими. Некоторые военные обращаются за помощью в психиатрические центры при военных госпиталях, но мы очень ограничены в том, где и кому мы можем рассказывать о своих переживаниях, из-за секретности наших миссий. Мне кажется довольно любопытным то, что никто не ведет статистику самоубийств среди военнослужащих, выполняющих подобные задания, и что нет никаких данных о том, скольким военнослужащим приходится принимать сильнодействующие препараты для лечения депрессии, расстройств сна и панических атак.
Недавно Guardian опубликовала комментарии министра обороны Британии Филипа Хэммонда (Philip Hammond). Мне бы очень хотелось с ним поговорить о двоих моих товарищах и коллегах, которые приняли решение уйти из жизни спустя всего год после завершения военной службы. Я уверена, что никто не посчитал нужным уведомить его об этой незначительной детали программы использования беспилотников — в противном случае он, несомненно, постарался бы более внимательно изучить факты, прежде чем отстаивать ее.
На Ближнем Востоке дроны используются в качестве оружия, а вовсе не средства защиты, и, пока наша общественность продолжает пребывать в неведении, ничто не сможет защитить человеческую жизнь — ни за рубежом, ни в нашем собственном государстве.