«Мирная революция» растеряла сторонников и проиграла в конкуренции с силовой альтернативой
В тылу
— Маску, маску быстрее надень, — дергает меня за рукав девчонка-волонтер с красным крестом на каске. — Я уже лимоном смазала. Бери скорее, будь ласка!
— А зачем, — говорю. — Мы практически в тылу.
— Надевай, дурак!
В нескольких метрах от нас прокатился безобидный с виду черный мячик. А потом еще один и еще. Молоденькая волонтерка, зажмурившись, тут же закрыла лицо руками. В следующую секунду мячики рванули искрами, и по земле во все стороны пошел белый туман. В тумане этом мы успели, наверное, вдохнуть только раз. Обжигающим «чили-перцем» обдало во рту, в носу, опухли веки, а из глаз текло не переставая еще полчаса. Зажав рот и нос, мы бежали от расползающегося тумана, а со стороны спецназа летели в спины новые гранаты с газом. В самом тумане оказываются телевизионщики из «Интера». Кто-то из них, захлебываясь слюной, решает облить горящее лицо водой, и через пару секунд у него уже не лицо, а красная отекшая масса. «Ты че делаешь, идиот? — выталкивает его из облака молодой ультрас. — Беги отсюда».
То, что казалось тылом, — тротуар, примыкающий к скверу на Грушевского, — был, наверное, самым простреливаемым пятачком. Сюда отбегали передохнуть боевики из вооруженного авангарда протестующих и мы, журналисты, по которым целились точно так же. Заходили в тыл и люди, оказавшиеся на Грушевского впервые, подходили они как раз сюда, чтобы осмотреться.
Эти зеваки, которые пришли на хлопки и взрывы, еще не поняли, что милиция палит по всем без разбора. И как только тротуар в сквере заполнялся людьми, из-за милицейского оцепления по нему шарахали гранатами. От пылающих автобусов, по которым проходила граница между спецназом и вооруженным авангардом протестующих, было отсюда, наверное, метров 100. И, по моим прикидкам, в «тылу» этом пострадало не меньше людей, чем там, на линии столкновения.
Вернувшись после первой газовой атаки, мы, уже не споря, надеваем маски. Где-то впереди молодые боевики закидывают спецназ «коктейлями» и камнями. Слышится трескотня, напоминающая пистолетную стрельбу. Все это кажется не очень близко. И в наш тыл снова прибывает народ. Вот под руки ведут подростка лет 17 — ранило вернувшимся от милиции камнем выше лба. Медики-волонтеры хотят обработать рану прямо «в поле». Но парень, морщась от боли, трясет головой: «Нормально я, все нормально».
— Слышь, пацан, в «скорую», что ли, хочешь? — не выдерживает молодой врач-волонтер.
— Нет, не надо только в «скорую»!
— Тогда сиди!..
— А почему нельзя в «скорую»? — спрашиваю врача.
— Можно, — отвечает, перевязывая. — Только его там примут, а потом сдадут в милицию за участие в беспорядках.
— И вы, значит, сдаете?
— Нет, — нахмурился медик. — Я ушел в отпуск за свой счет.
Метрах в тридцати разрывается газовая граната. Не сговариваясь, натягиваем маски и закрываем ладонями глаза. Врач прикладывает к лицу раненого марлю. Но ветер уносит слезоточивое облако в сторону.
— Герой, потому что не объединился с мусорами! — вопит подросток. — Смерть диктатору!
— Сиди! Гроза диктаторов, — заканчивает перевязку врач.
Человек сорок методично выдалбливают брусчатку и разбивают потом камни на небольшие куски, передавая их по живой цепи в авангард. Вот два низеньких мужичка рабочего вида разливают тут же по пивным бутылкам масло и бензин — для «коктейля Молотова». «Побильши лити, братки, — командует женщина лет 55 в поношенной телогрейке, с морщинистым лицом и грубыми мужскими руками. — Щоб хлопчики як годитися мусорам засандаливали».
— А сама че не засандаливаешь, женщина? — хмурятся мужички.
— Да засандалила я ж разик, так спина таперь не хоче розгинатися!
…Этот дед мелькал у меня перед глазами за вечер и ночь много раз. Высокий, жилистый, на вид должно быть за 60. То он раздавал в тылу чай, то помогал перетаскивать в Дом профсоюзов на носилках раненых. Имени его никто, конечно, не спрашивал. И в какую его самого увезли клинику, тоже непонятно.
Когда разорвалась светошумовая граната, он был в пяти шагах от меня. Рванула она где-то среди нас, в толпе. Мгновенная яркая вспышка, и через секунду оглушительный грохот, от которого мы все непроизвольно присели на корточки и закрыли лица руками. А через полминуты я увидел деда, который тоже закрылся руками, и по синтетическим лыжным перчаткам у него текла кровь.
Он стоял ко мне спиной и вдруг резко отвел ладони от себя, будто рассматривая их с недоумением, и снова схватился за лицо. «Ох, господи, твою мать!» — закричал дед, опустившись на землю. И, подбежав, все увидели, что у него разорвало щеку и осколок чего-то влетел в правый глаз.
С волонтерами мы быстро забинтовали ему лицо и наложили повязку на глаз. Через пару минут деда уже отправляли на носилках к «скорой», и я решил проводить их до безопасного участка. «Жить буду, буду жить, поживу еще, наверно, даст Боженька», — негромко успокаивал сам себя дед, и от этого становилось совсем жутко.
Как ни странно, но безопаснее было передвигаться в первых линиях атаки. Молодые боевики быстрыми вылазками нападали на спецназ, который вмертвую держал оборону правительственного квартала. Запустив в них по три-четыре «коктейля», парни, прикрывшись щитами, отбегали назад. Чтобы предупредить атаку, милицейские войска палили светошумовыми. Причем целились так, чтобы граната разорвалась над головами атакующих. Каждый взрыв выводил из строя по два-три человека. В состоянии шока и полной дезориентации — люди мотали головами и не могли идти — их выводили в тылы.
Нескольким парням пластиковой оболочкой гранаты порезало лица — думаю, осколком такой же оболочки пробило глаз и нашему деду-волонтеру. Позже выяснится, что за эти несколько дней боев частично лишились зрения еще три человека — в каждом случае врачам пришлось удалять пробитые глазные яблоки.
 |
| Резиновые пули, которые я собрал со своей одежды Фото: Павел КАНЫГИН — «Новая» |
В понедельник ранение в лицо получил и наш коллега, оператор из ICCTV Роман Малко. С угрозой потери глаза его доставили в Александровскую больницу Киева. Малко рассказывает, что в лицо ему резиновой пулей выстрелил спецназовец. Официальные заявления милиции о том, что это случайность, а журналистам гарантирована безопасность, вызывают нервный смех. Но нервно смеяться можно было только до вечера понедельника, когда стало известно, что «резинкой» целились в голову оператору украинского «5 канала» — но попали в камеру. Позже светошумовая граната прилетела в ноги репортеру РЕН ТВ Станиславу Григорьеву, наговаривавшему в камеру репортаж, — у него перелом. Лицемерие спикеров МВД после этого можно прочитывать лишь так: журналистам гарантированы прицельные травмы, человек в жилете «Пресса» — особая мишень. В понедельник ночью на Грушевского резиновыми пулями два раза попало и по мне. Небольшие твердые шарики оставляют синяки на ногах, но гораздо слабее чувствуются через два свитера и куртку.
При этом за сутки боев националисты как-то научились игнорировать и резиновые пули, и ослепляющий свет, и оглушающие хлопки. Прикрываясь самодельными щитами, на которых выбит то ли крест ордена тамплиеров, то ли красный крест, радикальная молодежь третьи сутки жмет спецназ.
Самодельная протестная катапульта. Фото: Евгений ФЕЛЬДМАН — «Новая»
На холме скопилась пара сотен зевак. Хотя больше всего они напоминали несозревшую до участия группу поддержки. До холма не долетали ни пули, ни газ. И молодые пары, и студенты хипстерского вида, и мужики с перекинутыми через плечи барсетками спокойно, иногда переговариваясь, наблюдали за атаками националистов. «Ганьба, ганьба!» — кричали они в ответ на атаки спецназа. «Молодец, молодец!» — встречали меткий бросок огненным коктейлем по бойцу МВД. За вечер понедельника националисты «подожгли» около десяти силовиков. Соорудили катапульту. Что удивительно, не повредили ни одной витрины в округе. Третий день нетронутым стоит чей-то припаркованный в 100 метрах от рубежа черный «Лексус».
— Ну, давай фоткаться уже, а то че пришли, — говорил хипстеровидный парень своему другу.
— Селфи, мля!– отвечал тот. — Без вспышки только давай, а то засветит, и это, что ли… ты вверх два пальца подними!
Через минуту, натянув маски, оба побежали к куче с разломанной брусчаткой, взяли по камню и влились в первые ряды боевиков.
Кто участвует в столкновениях
Изготовление «коктейлей Молотова». Фото: Евгений ФЕЛЬДМАН — «Новая»
Назвать этих двоих «Правым сектором», конечно, не повернется язык. Да и мужичков из Донецка, разбодяживающих «коктейли» у колонн стадиона «Динамо». Но даже украинское общественное мнение, подготовленное местной пропагандой, начинает судить о событиях на Грушевского как о попытке фашистского переворота. Впрочем, в России страшилки о разветвленном подполье «Правого сектора» и вовсе передают по новостям. «Мощная подпольная структура фашистов» на деле — горизонтальная организация, членами которой являются несколько националистических группировок. Впрочем, в эти дни к «Правому сектору» стали примыкать и сочувствующие с Майдана. Боевое ядро на Грушевского — молодые киевляне и националисты из регионов, ушедшие с площади. При этом авторитет Майдана в глазах этой молодежи улетучился еще в воскресенье, когда со сцены палаточного лагеря решили осудить силовые методы активистов, а Кличко пытался мешать штурму правительственного квартала. Теперь же с Майдана уходят на Грушевского и демонстранты постарше.
В дни уличных столкновений Майдан, на котором по-прежнему продолжают читать молитвы, исполняют песни украинские барды, а лидеры толкают в уже опустевшее пространство неизменные речи, — выглядит особенно жалко. «Мирная революция» растеряла сторонников и спустя два месяца проиграла в конкуренции с силовой альтернативой. В этом споре двух подходов время в общем-то работало на радикалов.
Революция в Киеве уже не пахнет безобидным костром. Теперь она жжет глаза, оглушает до беспамятства. И в воздухе — запах серы. Но Майдан все еще сопротивляется радикализации. С бойней на Грушевского он вообще существует будто в параллельных плоскостях. Хотя расстояние между ними — 300 метров и полторы минуты ходьбы быстрым шагом. Здесь все так же разносят чай и бутерброды, со сцены поют «Червону руту», а кто-то пританцовывает, и кругом застоявшийся запах костра. Но стоит отойти немного за баррикады, как туманом в воздухе возникает эта сера. И там, где дышать становится совсем нелегко, людей еще больше. Навстречу, прихрамывая, идут трое парней в касках с дубинками. Разодранные куртки, розовые щеки, совсем молодые лица, на шеях висят респираторы. «Перекурим и назад», — говорит кто-то из них. В общем, на Майдан теперь идут только за едой и погреться, возвращаясь затем на Грушевского.
Каждый день тут собираются 7—8 тысяч вооруженных демонстрантов, готовых прямо сейчас смять спецназ. И еще тысяч пять наблюдателей, выбегающих на кураже. И все, чего им не хватает, кажется, что мелочи — чтобы возник лидер и указал, куда прорывать.
Людей здесь не трогают ни переговоры с Януковичем, даже если бы они состоялись напрямую между президентом и лидерами протеста. Ни возможные договоренности. Пусть это будут даже досрочные выборы в Раду, что было бы, конечно, победой.
…Два с половиной дня, пока продолжается уличная война, я пытаюсь понять требования этой новой яростной революции. Но прихожу к выводу, что все требования — они остались на Майдане. А здесь, на Грушевского, уже не осталось терпения, а только голые нервы.
P.S. Когда подписывался номер стало известно, что в ночь на вторник были задержаны шестеро студентов театрального института — просто на улице, далеко от Грушевского. Также поступают сообщения о многочисленных задержаниях по всему городу людей в касках и тех, кто скрывает свое лицо.
Читайте также:
Источник: www.novayagazeta.ru
21.01.14.