В 1980 году на летних каникулах я устроился на работу в Оргкомитет московской Олимпиады. Должность моя называлась «инспектор службы табло». Делать на ней было совершенно нечего, ни к каким табло я близко не подходил, зато мне выдали казенное обмундирование: итальянские джинсы под названием Jesus, кроссовки «Адидас» и тенниску из какого-то жуткого полимера ядовито-зеленого цвета. Тенниску я тотчас выбросил, а остальное надел. Кроме того, мне выдали пропуск на все олимпийские объекты. В службе табло были красивые девушки, и я ходил с ними на соревнования по конному спорту и в олимпийский пресс-бар.
Москва обезлюдела. В гастрономах появились йогурты. На улицах скучали группы милиционеров, все в белых форменных рубашках, каких я ни до, ни после Игр на них не видел. Трибуны главного стадиона в Лужниках были полупустые, причем добрую половину зрителей составляли солдаты, слегка замаскированные одинаковыми полотняными кепками с пластмассовыми козырьками. Когда умер Высоцкий, я с подругой поехал к театру. Бесконечная очередь стояла вдоль Котельнической набережной. Это было самое массовое мероприятие, на котором мне довелось присутствовать в олимпийские дни.
Сейчас все это выглядит провинциально по сравнению с нынешней помпой. Говорят, Эрнст там евромайдан учинил: Петр, окно в Европу… Массовых зрелищ я не люблю и не смотрел открытие никакой Олимпиады. Но я вполне понимаю их духоподъемное назначение. Это ведь очень древняя традиция. Римские триумфы и гладиаторские бои отлично выполняли свою пропагандистскую функцию. Август записал себе в поминание точное их число, а также число гладиаторов и затравленных африканских зверей (три с половиной тысячи) и отдельно – высшее достижение римской шоу-индустрии:
Зрелище морского сражения народу я дал за Тибром,.. выкопав землю в длину на тысячу восемьсот футов, а в ширину на тысячу двести. Там тридцать кораблей с таранами, триремы или биремы, множество также мелких судов между собой сражались. На этих судах бились, кроме гребцов, около трех тысяч человек.
О празднествах времен Людовика XIV написаны книги и эстетические трактаты. Так называемая Карусель Тюильри 1662 года стала крупнейшим культурным событием эпохи барокко. Именно в его честь получила свое название площадь, где оно происходило, а Людовик стал называться Королем-Солнцем. Это было нечто среднее между рыцарским турниром (спортом Средневековья) и карнавалом. О масштабе представления Филипп Боссан в своей книге «Людовик XIV, король-артист» пишет:
Между Лувром и Тюильри сооружали скамьи и трибуны, вмещавшие 15 000 человек. Карусель продолжалась два дня: это составляет, если не ошибаюсь, 30 000 зрителей. Прибавим к этому предшествовавшую карусели бесконечную кавалькаду по улицам города, весь Париж у окон (места сдавались за деньги), на крышах и всюду, где только можно. С какой спортивной или политической манифестацией в наше время, падкое на массовые развлечения, с какими цифрами мы должны сравнивать это, разумеется, в пропорции к росту населения? Часто ли сегодня зрелища вызывают такое немыслимое возбуждение, собирая 10, 15, 20 процентов населения парижской агломерации на трибунах, в окнах и на крышах?
Молодой король предводительствовал римским войском в образе римского императора со щитом с золотым изображением солнца. «Именно на большой карусели 1662 года, — говорит Боссан, — в некотором роде родился Король-Солнце. Не в Версале. Не в Лувре. Имя ему дали не политика и не победы его армий, но конный балет».
Праздники петровского царствования тоже производили неотразимое впечатление на публику. Вот одно из описаний:
Торжественные процессии, празднества с триумфальными арками, фейерверки, фигуры ложноклассические: Купидо, Венус, Бахус — двигались сплошь и рядом по улицам Москвы по случаю какого-либо торжественнаго события. То праздновалась виктория выступлением членов всешутейшаго и всепьянейшаго собора, то воздвигались блестящия мишурой сооружения в виде кораблей и замков. Особенно великолепны были гулянья по поводу мира со шведами в 1722 и коронования Екатерины I в І724 годах. На первом торжестве был устроен маскарад и катанье на санях, запряженных разными зверями. На полозьях поставлен был целый флот, за ним следовали представители всепьянейшаго собора: князь-папа, Бахус в бочке и суффреганы; за ними — Нептун с трезубцем, везомый двумя сиренами. Шествие замыкал огромный корабль, который тянули 16 лошадей. На нем находился Петр; рядом ехала золоченая гондола императрицы. Процессия шла через Тверския ворота в Кремль к неописанному удовольствию народа. Празднество кончилось затейливым фейерверком.
В октябре 1715 года по случаю рождения наследника царевича Петра Петровича в Петербурге были устроены празднества, продолжавшиеся восемь дней кряду, с фейерверками и угощением для народа. «Трудно себе представить, — сообщает важное военное сведение датский посланник Юст Юль, — какая масса пороху настреливается за пирами, увеселениями, при получении радостных вестей, на торжествах и при салютах, ибо в России порохом дорожат столько же, сколько песком, и вряд ли найдешь в Европе государство, где бы его изготовляли в таком количестве и где бы по качеству и силе он мог сравниться со здешним».
«Самое замечательное на этом празднике, — рассказывает брауншвейг-люнебургский резидент Фридрих Христиан Вебер об одном из парадных обедов, — составлял пирог, из которого вышла довольно красивая карлица, совершенно нагая и украшенная красными лентами и фонтанжем».
«Обращаясь к обществу, — продолжает шотландец на русской службе капитан Питер Генри Брюс, — она произнесла речь, и пирог унесли. На стол дамам таким же образом подали карлика. Из третьего пирога, поданного на стол дворян, стаей выпорхнули 12 куропаток, так шумно хлопавшие крыльями, что переполошили общество».
Карлики и живые птицы в пироге – это была такая специальная петербургская фишка. В Европе она вышла из употребления в XVII веке.
О Ледяном доме Анны Иоанновны очевидцы рассказывали из поколения в поколение. Иван Лажечников в одноименном романе пользуется именно таким изустным рассказом своей бабушки, запомнившей торжество на всю жизнь.
Шествие открывал слон – подарок персидского шаха, за ним следовала «дружба народов» — специально для шутовской свадьбы свезенные в столицу представители народностей России:
Глядите, глядите, что за странный поезд тянется за экипажем новобрачных! Честь первых за ними принадлежит остякам, или, лучше сказать, оленям, на которых они едут. Красивые животные дрожат и упираются; от страху по шерсти их перебегают тени. За ними новгородцы на паре козлов, малороссияне на волах, чухонцы на ослах, татарин с своею татаркою, на откормленных свиньях, на которых посадили их, чтобы доказать, как можно преодолеть натуру и обычаи. Тут и рыжеволосые финны на крошечных конях, камчадалы на собаках, калмыки на верблюдах, белорусцы под войлоком колтуна, зыряне, которых честность могла бы поспорить с немецкою, ярославцы, взявшие верх на этой человеческой выставке статью, красотою, щегольством наряда, и так далее, все сто пятьдесят разноплеменных пар, каждая в своем народном костюме, на отличной паре животных, в различных санях и салазках. Блеянье, лай, мычанье, рев, ржанье, звон бубенчиков и колокольчиков — какая чудная музыка при этом диковинном поезде! Опять скажу, только в России можно было составить такой богатый этнографический праздник. На одной площадке собрались весь север Азии и почти весь восток Европы: для этого стоило только русской царице махнуть платком из окна своего терема.
Как видим, ничего нового с тех пор не придумано, меняются лишь технологии и повод. И я понимаю восторг публики, ее упоение величием державы.
Чего я не могу понять, так это внезапной метаморфозы критиков режима, которые, как сговорившись, вдруг стали призывать не портить праздник. «Что-то стал жутко раздражать тотальный фейсбучный мазохизм по поводу того, как всё позорно, нелепо и по-хамски организовано в Сочи, — пишет один из них. — Ну да, наверное. Но чего мы с таким сладострастием этим упиваемся-то?.. Может, как-то разделить две темы? Про разворованное и отпиленное – отдельно, а про «праздник спорта» – отдельно?»
«А нельзя как-нибудь вот это все по отдельности? – вторит ему другой. — Спорт, пожалуйста, отдельно, и ни в коем случае ни на одну минуту не забудем о спорте, и не забудем о людях, за которых мы болеем, и о людях, которые нам симпатичны на этой Олимпиаде, и о тех, кому мы желаем победы. А политика и коррупция, пожалуйста, отдельно».
«Я считаю, что этот гогот туповатый, мнимое остроумие, этот стеб стадный он не делает чести тем, кто это делает, — учит приличному поведению третий. — Я буду болеть за нашу сборную, вообще за то, что это происходит. Даже пушки замолкали, ну что же мы не можем хотя бы, принимая гостей, придержать язык… ну все уже гости приехали на день рождения, хорош хамить».
Одним словом, расслабьтесь и получите удовольствие.
«А давайте будем болеть против России! – саркастически предлагает четвертый. — Давайте тогда болеть за то, чтобы наши фильмы не побеждали на фестивалях. Чтобы наших артистов освистывали на заграничных гастролях. Ведь своим фильмами и спектаклями они, получается, тоже прославляют режим. Давайте радоваться прорванным трубам, упавшим спутникам, авариям и катастрофам».
Тут уже пахнет обвинением в госизмене, саботаже и вредительстве. Того и гляди начнут привлекать за клевету на Олимпиаду и за оскорбление чувств болеющих.
Да ведь и нацистские Игры 1936 года производили сильное впечатление даже на убежденных противников нацизма. Вот цитата из романа очевидца — американского прозаика Томаса Вулфа, изданного в 1940 году:
…организационный гений немецкого народа, который так часто бывал направлен на столь благородные цели, теперь проявился с необычайной, волнующей силой. Истинно языческая пышность превосходила все, что только можно вообразить… Было во всем этом что-то зловещее. За громадной объединенной мощью всей страны ощущалось колоссальное сосредоточение усилий, невероятная слаженность и порядок. И зловещим это казалось оттого, что для самих Олимпийских игр ничего подобного не требовалось… Изо дня в день здесь планомерно и с грозной внушительностью демонстрировалось, какой вышколенной и дисциплинированной стала вся Германия. Было похоже, что игры обращены в символ новой объединенной мощи, в средство наглядно показать миру, какова она, эта новая сила…
А вот что написано в «Берлинском дневнике» журналиста и историка Уильяма Ширера:
Вокруг много эсэсовцев и военных, но пейзаж Баварских Альп, особенно на восходе и закате, великолепен, горный воздух опьяняет, румяные девушки в лыжных костюмах в основном весьма привлекательны, сами игры захватывают, главным образом опасные прыжки на лыжах с трамплина, гонки на санях (тоже очень опасные, иногда воспринимаются как вызов смерти), хоккейные матчи и фигуристка Соня Хени. А в общем-то нацисты проделали великолепную пропагандистскую работу. Они произвели огромное впечатление на иностранных гостей тем, с каким размахом и как гладко провели эти игры, а также понравились своими хорошими манерами, которые нам, приехавшим из Берлина, конечно, казались наигранными.
Неужели процитированные выше российские авторы не понимают, что их апология сочинских Игр – то же самое, что аргументы типа «да, Петербург стоит на костях, но зато какую красоту построили!» или «да, Сталин душегуб, но какую державу создал!» Какое отношение к России, ее достоинству имеет Олимпиада? МОК – общественная организация, таковой же в нормальных странах является и национальный олимпийский комитет. Фильмы и спектакли создает не государство, а отдельные талантливые люди вопреки казенному убожеству и скудоумию чиновников, поставленных руководить ими. Артист, художник, спортсмен – гражданин мира по определению, а весь этот спортивный шовинизм – проклятие эпохи массовых коммуникаций.
Я смотрю фотографии и кинохронику ранних Олимпиад. В них совершенно не было нынешней помпезности и национальной спеси. Скромными были церемонии открытия и закрытия, особенно на зимних Играх. Спорт был хобби. Собирались любители, соревновались, смотрели друг на друга, получали удовольствие от общения. В петербургском Юсуповском саду трижды – в 1896, 1903 и 1908 годах – проходили чемпионаты мира по фигурному катанию, но надо долго рыться в газетах, чтобы найти упоминание о них. Великий князь Дмитрий Павлович в 1912 году участвовал в олимпийском турнире по конному спорту в Стокгольме, но я не вижу сообщений о том, что страна его провожала как на ратный подвиг, вспоминала по этому случаю Чудское озеро, Полтаву и Бородино. А сегодня Олимпиады – это большой бизнес и пропагандистский проект, нужный только вождям, спортивным чиновникам, строительным подрядчикам и различным официальным поставщикам. Никакой он давно не «посол мира», этот спорт, и Олимпийская хартия превратилась в мертвую букву.
Лет десять назад в Арлингтоне, где я тогда жил, открыли каток, и мы с дочерью пошли кататься: она – впервые в жизни, а я – впервые после долгого перерыва. На открытие приехала съемочная группа телевидения, и корреспондентка, понаблюдав за нами, спросила меня на камеру: «Где вы научились кататься?» Я сказал: «Мы из России, а главный русский роман начинается на катке».
Но как раз Кити с Левиным в программу сочинского открытия, говорят, не попали. Не прошли кастинг.