20 мая 2011 года глава Республики Ингушетия встретился в республиканском представительстве в Москве с журналистом Александром Буртиным и со мной. Предметом встречи было дело о пытках Зелимхана Читигова, который был задержан в апреле 2010 года и, выдержав страшные муки, все же не взял на себя ни одного из навязываемых ему преступлений. Тогда в помещении промжилбазы в Карабулаке, где жила семья Зелимхана, покинувшая Чеченскую Республику во время военных действий, был проведен обыск и якобы обнаружено взрывное устройство. Устройство, как следует из протокола, было найдено в пеленках двухмесячной дочери Зелимхана и немедленно уничтожено без всякого исследования, потому что могло вот-вот взорваться. По факту хранения этого устройства было возбуждено уголовное дело, по которому Зелимхан был привлечен как подозреваемый. Но состояние подозреваемого было таким, что его из зала суда, где решался вопрос об избрании меры пресечения, немедленно пришлось госпитализировать. По факту пыток было также возбуждено уголовное дело и привлечены сотрудники МВД Ингушетии.
В январе 2011 года 21-летнего Зелимхана привезли в Москву в инвалидной коляске с диагнозом, из которого следовало, что он никогда из нее не поднимется. Травма позвоночника, ушиб спинного мозга, посттравматическая киста головного мозга, перфорация барабанной перепонки и гнойный отит, тревожно-фобический синдром – и это не весь список последствий четырех дней общения молодого чеченца с нашей правоохранительной системой. «У больного отсутствует разговорная речь, и больной не может самостоятельно передвигаться» — гласила последняя фраза медицинского заключения ингушских врачей от июня 2010 года.
Случилось чудо – менее чем за месяц врачи московской больницы имени Боткина поставили Зелимхана на ноги. Его речь и интеллектуальные способности полностью восстановились, но острое постстрессовое состояние сохранилось, поэтому для дальнейшего лечения Зелимхана положили в клинику неврозов. Два следователя — по делу о пытках и по обвинению Читигова в хранении взрывного устройства – хотели, чтобы он вернулся в Ингушетию для допроса.
Но врачи никак не могли допустить его возвращения даже на несколько дней. Мы настаивали на том, чтобы допрос Читигова проходил в Москве и ему не пришлось снова погружаться в обстановку, в которой все лечение могло пойти насмарку.
Президент Ингушетии сообщил нам о ходе дела о пытках, обещал взять под контроль расследование обвинения Зелима в хранении взрывного устройства. Однако никак не соглашался верить в полную невиновность нашего подопечного. «Я не могу не доверять правоохранительным органам» — говорил он.
Мы договорились о том, что вскоре я приеду в Ингушетию и Юнус-Бек Евкуров представит мне доказательства того, что Зелимхан был связан с вооруженным подпольем. Его заверили в этом следователи, и он обещал позвать их, чтобы они и меня убедили, что это правда.
На 1-2 июня был назначен круглый стол в Дагестане по общественному примирению. Я решила сначала приехать в Ингушетию, а потом и в Чечню, встретиться с нашими сотрудниками. Перед отъездом я отправила Юнус-Беку Евкурову SMS-сообщение о том, что могу приехать рано утром 30 мая, чтобы встретиться с ним и поговорить о деле Читигова. Глава республики перезвонил мне, и мы договорились встретиться в 11 утра.
В 6.30 утра я приехала в аэропорт и обнаружила, что мой рейс отменили — просто отменили, без всяких извинений и объяснения причин. После некоторого замешательства я решила лететь рейсом той же компании в Нальчик. Мне продали билет по какой-то повышенной цене за дополнительное обслуживание, которого я так и не заметила. В Нальчике наши сотрудники встретили меня и сообщили, что встреча с президентом состоится в час дня.
До тех пор у меня было несколько встреч с Евкуровым, и все они проходили в простой, непринужденной обстановке. Мы сидели в креслах в его кабинете и разговаривали без всяких формальностей и посторонних лиц.
Но в этот раз все проходило совсем иначе. Когда нашего адвоката Тому Цечоеву и меня привезли в Магас, нас встретил уполномоченный по правам человека в РИ Джамбулат Оздоев и повел в резиденцию президента. Я предполагала, что мы идем в кабинет Евкурова. Однако нас привели в большой зал заседаний.
В зале за большим столом с именными табличками сидело человек 25, видимо, сотрудников правоохранительных органов в разных чинах. Кресло президента – теперь он именуется главой Республики Ингушетия – было пусто. Мне место было приготовлено по правую руку от него, и рядом со мной сидел прокурор Ингушетии Юрий Николаевич Турыгин. Ну, а дальше – в большей или в меньшей степени мне знакомые люди, в том числе Джамбулат Оздоев, и.о. министра внутренних дел. Было приготовлено место и для Томы Цечоевой. Остальные – прокуроры, сотрудники МВД, оперативники и прочие; как раз рядом с Томой Цечоевой сидела дознавательница Анна Косенко в милицейской форме. Та самая, которая уговаривала Зелимхана признаться в хранении взрывного устройства, угрожая, что иначе это обвинение падет на его жену или мать. Мне рассказали, что с Косенко и с кем-то еще Евкуров с утра уже встречался, и было заметно, что Анна пребывала в совершенно растерянном состоянии.
Почти сразу после моего прихода вышел секретарь и торжественно провозгласил: «Глава Республики Ингушетия Юнус-Бек Евкуров!» И тоже торжественно – в первый раз я его видела в такой роли – вошел Евкуров.
Тут я поняла, что разговор пойдет не просто и не только о деле Зелима. Евкуров подошел ко мне и, когда я ему протянула руку, сказал: «Нет-нет, давайте по-нашему». И мы с ним поздоровались по-вайнахски – полуобъятием почти без касания. Он пожал руку прокурору и сел в кресло во главе стола.
Очень серьезно и очень внушительно Евкуров объявил тему нашей встречи: «Права человека и их соблюдение правоохранительными органами». В воздухе стояло напряжение, все ждали, что же он скажет.
К сожалению, мне не удалось записать его речь полностью, на входе у меня отобрали сумку. Но смысл ее таков.
Требование соблюдать права человека относится ко всем. Если кто-то думает, что это его не коснется, то он ошибается. Евкуров настроен доверять правоохранительным органам и понимает, что не всю их работу можно делать в белых перчатках. Поэтому, когда я обратилась к нему с просьбой защитить Зелимхана Читигова от произвола, он предположил, что по излишней доверчивости я введена в некоторое заблуждение и не обладаю полной информацией. Но, изучив дело, он пришел к убеждению, что это не так. Евкуров попросил присутствовавших рассказать о деле Зелимхана Читигова.
После паузы прокурор взял это на себя. Юрий Николаевич Турыгин начал говорить так, как будто ничего незаурядного не произошло. Но хотя он старался держаться легко и покровительственно по отношению к остальным, его волнение также было заметно. «Ну, давайте я изложу фабулу», — сказал он и коротко рассказал первоначальную официальную версию, закончив тем, что дело по обвинению Зелимхана Читигова по ст. 222 УК РФ (хранение оружия или взрывчатых веществ) пока в суд не передается и что «к сожалению, мы прекрасно знаем, что по Читигову были нарушения». А дело по пыткам расследуется, против двух человек оно уже передано в суд.
Дальше он сказал, что шире это обсуждать нельзя, дознание имеет право не давать информацию, и передал слово дознавателю Анне Косенко.
Турыгин говорил сидя, но Косенко встала, как школьница, вызванная отвечать урок, который после двойки выучила наизусть. Она изложила дело во всех подробностях и деталях. Несколько раз Турыгин ей напоминал, что существует тайна следствия. Каждый раз, когда он это говорил, она замирала с полуоткрытым ртом, но потом как будто снова кто-то посторонний включал звук и она продолжала говорить дальше. Остановить ее было невозможно. Когда Косенко закончила, прокурор Карабулака спросил ее насмешливо и раздраженно: «Все выдала?»
В том, что «выдала» Косенко, было для меня и кое-что новое. Оказывается, неоднократно проведенные экспертизы почвы с того места, где якобы было взорвано найденное у Читиговых самодельное взрывное устройство (СВУ), ни разу не показали наличия пороховых частиц. Согласно протоколу СВУ представляло собой подобие гранаты без чеки, поэтому и было немедленно уничтожено. (Можно ли поверить, что кто-то мог такую штуку хранить в комнате, где спят его жена, трое детей от двух месяцев до трех лет и пятилетний младший брат Зелима?) Дело было приостановлено из-за состояния подозреваемого, настолько острого, что невозможно было провести психолого-психиатрическую экспертизу. По словам дознавателя, Зелимхан на допросах отказывался отвечать, воспользовавшись в соответствии со ст.51 УПК правом не давать показаний против себя и своих близких.
Разумеется, невозможно проводить экспертизу и допрашивать подозреваемого, если у него отсутствует разговорная речь! Наш ингушский коллега Тимур Акиев приходил к Зелимхану в больницу, где тот находился под охраной после решения суда о применении к нему в качестве меры пресечения заключения под стражу. Тимур рассказывал, как от звука мужского голоса Зелимхан полез на стену и завыл зверем. О том же говорил Джамбулат Оздоев, который, когда Зелим уже встал на ноги и начал учиться английскому языку у наших волонтеров, спросил меня, как мы объясняемся с Читиговым. Я поняла вопрос, только вспомнив рассказ Тимура. Что же надо было делать с человеком, чтобы довести его до такого состояния? Как судья мог не замечать этого состояния, когда принимал решение об избрании меры пресечения? Как мог поверить, что Зелимхан хранил взрывное устройство в пеленках новорожденной Амины? Да никто этому и не поверил. Задача была простой: волки должны быть сыты -во что бы это ни стало овцам!
Когда дознаватель Косенко остановилась, Евкуров спросил:
— Кто нашел СВУ?
— Не, знаю. Все были в масках.
Тогда Евкуров поднял двух сотрудников оперативного отдела:
— Вы проводили обыск?
— Мы. Но обнаружили СВУ не мы. С нами был прикомандированный из Белгорода.
Евкуров снова обратился к Косенко:
— Он допрошен? Что он показывает?
— Он показывает, что лично он не обнаружил СВУ – он его вынес.
Бессмысленно было задавать вопрос, кто же все-таки нашел СВУ.
— Ладно, — сказал Евкуров, — хватит. Скажем прямо: вы знаете прекрасно, что не было там никакой взрывчатки! Даже если это и было бы правдой, из-за вас вместо одного такого парня в лес уйдут десять
. После этого Евкуров стал поднимать тех, кто так или иначе был замешан в том, что Юрий Турыгин так мягко назвал «нарушениями по Читигову». Он обратился к сотрудникам, оформлявшим протокол задержания.
— Откуда к вам доставили Читигова? Вы что –не видели в каком парень был состоянии?
Отвечать было нечего, все поднимались, отчитывались, как школьники, и садились в полной растерянности. Кажется, сотрудники правоохранительных органов впервые услышали, что фальсификация уголовных дел и выбивание признания не относятся к их основным служебным обязанностям. К сожалению, среди присутствовавших не было тех, кто непосредственно пытал Зелимхана.
Руководителя отдела собственной безопасности Евкуров спросил, как же они работают с кадрами, и напомнил, что недавно один из их сотрудников был привлечен к уголовной ответственности за участие в криминальном бизнесе.
— Никто не мог предположить такого,- сказал ответственный за кадры. – Это был наш лучший офицер, он имел государственные награды. На него было покушение.
После этого я взяла слово, чтобы обратить внимание на противоречия в официальной версии дела Читигова. По этой версии задержан он был на основании показаний Плиева, который уже признался в организации террористического акта в Карабулаке и назвал Читигова как соучастника. Однако на момент нашей встречи Плиева и Гарданова уже оправдали по делу о взрыве в Карабулаке, а следовательно, и причастность Зелимхана к этому теракту исключается. Кроме того, есть детализации звонков Зелима, которому удалось позвонить матери до обыска в их жилье и до его официального задержания. Детализация подтверждает, что он во время звонка находился в районе размещения отдела по борьбе с экстремизмом.
Плиев был осужден и отбыл небольшой срок по той же ст. 222 УК за хранение оружия, которое ему тоже скорее всего было подброшено. Зачем? Да все для того же – чтобы волки были сыты. Плиев оказался более покладистым, хранение оружия признал и рад был, что выбрался живым и отделался небольшим сроком.
При этом у Плиева хватило мужества после освобождения согласиться официально дать показания адвокату Цечоевой. Протокол опроса был приобщен к делу, а диск с его видеозаписью я передала прокурору. В своих показаниях Плиев признается, что оговорил и себя и Зелима под пыткой.
Такая практика «раскрытия» преступлений давно уже превратилась в норму. Того же ожидали и от Зелимхана, но система дала сбой, натолкнувшись на его абсолютную неспособность лгать. Самые жесткие пытки и даже реальная угроза расстаться с жизнью не могли его заставить признать не только хранение взрывного устройства, но даже кражи двух кур. Почему? Да просто потому, что он кур не крал. Такой уж у парня характер.
«Едва ли, вынося жестокие мучения, он думал, что способен изменить систему, но мы должны сделать все, чтобы она изменилась, – сказала я. — Он встал на ноги, начал учиться. И я этого парня вам не отдам».
В заключение встречи глава республики произнес очень важные слова. «Пора уходить от отчетов о том, сколько боевиков уничтожено. Важно, сколько предотвращено преступлений. Кто из вас привел боевика и вернул его к мирной жизни? Число преступлений против сотрудников правоохранительных органов в республике резко упало. Война закончилась — началась мирная жизнь. Работы для оперативников хватает: налоговые преступления, наркомания, нелегальная торговля алкоголем, незаконный игорный бизнес. Работайте и не ссылайтесь на борьбу с терроризмом. Что, у вас дел других нет, как мальчишку чеченского пытать? Берегите честь и достоинство — и погоны, в конце концов».
Однако дело, возбужденное по ст. 222 против Зелимхана Читигова, до сих пор не закрыто. И, насколько нам известно, сопротивляется этому прокуратура. А ведь Юрий Турыгин, прощаясь со мной 30 мая, заверил меня, что «надзор будет осуществляться в полном объеме». Что же он имел в виду, говоря это?
Мне понятны проблемы прокурора: снятие с Читигова обвинения влечет за собой автоматическое привлечение к ответственности целого ряда сотрудников правоохранительных органов. Но, может быть, это и есть подходящий случай от них избавиться? Набрать других, по крайней мере не столь бесчеловечных. Неужели в Ингушетии нет таких, кто бы и «в лесу» не воевал, и пытками не запятнал честь мундира?
Очевидно, что систему необходимо менять немедленно, пока/если уже не поздно. Это понимают глава Республики Ингушетия Юнус-Бек Евкуров и глава Республики Дагестан Магомедсалам Магомедов.
Пока же система продолжает работать. И недавно мы снова увидели результаты этой работы.
20 июля около 22 часов был похищен Зураб Албогачиев. Как сообщает «Кавказский узел», в это время Зураб вместе с товарищем сидел в своей машине «ВАЗ-2110» около таксопарка на улице Картоева в Назрани. К молодым людям на двух машинах Lada Priora и «ВАЗ-2109» без опознавательных знаков подъехали мужчины в камуфляже. Они потребовали от Зураба предъявить документы, разрешающие ему носить травматический пистолет. Когда Албогачиев полез в сумку за бумагами, то один из мужчин ударил его по голове, остальные приехавшие начали избивать лежачего ногами. В это время другу к виску приставили оружие и сказали «не рыпаться». После этого Албогачиева затолкали в один из автомобилей и увезли в неизвестном направлении. При этом, как отметил родственник пропавшего, неизвестные также угнали «десятку» Албогачиева.
В то же время в доме Албогачиева был проведен обыск, но ничего предосудительного не нашли. Сценарий событий очень напоминал дело Зелимхана Читигова, однако оружия не подложили.
Родственники Зураба сразу же обратились во все возможные правоохранительные органы и правозащитные организации. Однако несколько дней ничего не происходило. Дело о похищении было возбуждено, но никак не продвигалось.
26 июля Евкуров собрал совещание правоохранительных органов и поставил перед ними задачу к девяти вечера найти похищенного. Ночью 27 июля Зураб Албогачиев позвонил родственникам.
Зураба вывезли в район Серноводска в Чечне и бросили. Он держался на ногах, но был весь в синяках, со следами пыток током, с залитыми кровью глазами и плохо застиранными пятнами крови на одежде. Зураб не знает, где он находился, рассказывает, что его били головой об пол. Как и у Зелимхана Читигова, у него все время на голове был пакет.
Чем закончится это дело? Решатся ли прокуратура и следственные органы провести серьезное расследование и наказания виновных? Или по каждому такому делу будут приниматься полумеры и только личное участие главы республики сможет остановить запущенный механизм?
По образцу описанной встречи в Назрани мы на заседании Совета по содействию развитию гражданского общества и правам человека 5 июля предложили президенту РФ Дмитрию Медведеву поручить главам субъектов РФ регулярно проводить подобные совещания при участии правозащитников с представителями правоохранительных органов по конкретным случаям нарушений их сотрудниками прав человека. Мы предлагаем, чтобы проведение таких совещания президент взял под свой контроль и установил по ним отчетность. Но чтобы это произошло, федеральной власти также необходимо сменить парадигмы. Хватит «мочить по всей поляне», пора перейти к мирным установкам соблюдения правопорядка. От отчетности по числу убитых боевиков пора перейти к отчетности по возвращенным к обычной жизни.
Постскриптум. Мы надеялись на то, что уголовное дело против Зелимхана Читигова будет закрыто сразу после его допроса ингушским дознавателем. К сожалению, этого не произошло. Более того, ходят упорные слухи, что дело о пытках может быть сведено к формальностям, и об этом уже есть договоренность. Такой оборот дела представляется нам опасным для Зелима и его семьи. Поэтому мы сочли, что Читиговым необходимо покинуть Россию. Зелимхан проявил незаурядное мужество в борьбе с системой произвола, к несчастью, исходящего от тех, кто обязан охранять закон. Теперь наша очередь сделать все, чтобы его мучители не ушли от ответа и больше ни с кем не смогли сделать то, что они сделали с Зелимханом Читиговым.
grani.ru/blogs/free/entries/190722.html
18.08.11.