В Чечне, где уже не ведутся активные военные действия, насилие не исчезло, а стало повседневной реальностью. Как люди живут с тем, что продолжают исчезать их близкие, родные и друзья в Чечне, которая после попытки стать независимой, была силой «притянута» тогдашним президентом России обратно? На этот вопрос попытался ответить режиссер Мантас Кведаравичюс в своей документальной картине «Барзак».
После окончания Второй чеченской войны наступил период антитеррористических операций. Вертолеты в небе, блокпосты, проверки документов – повседневная реальность жителей этой российской республики. Власти России вкачивают в нее миллиарды, пытаясь создать видимость благополучия. Во главе Чечни – их же ставленник Рамзан Кадыров, который при каждом удобном случае признается в любви и уважении к Владимиру Путину, приглашает бразильских футболистов, чтобы «погонять» в футбол, разъезжает на шикарных автомобилях.
Литовский режиссер Мантас Кведаравичюс попытался заглянуть за фасад этого «благополучия», проникнуть в повседневную жизнь людей, живущих в Чечне, которые каждый день ожидают известий о близких, родных, некогда пропавших. Одна из героинь фильма говорит: «Eсли мне, хотя бы сказали, что он (ее сын) умер и показали могилу, мне стало бы легче». Но ни сведений о местонахождении могилы, ни известий, да, в общем, судя по фильму, и надежды у этих людей нет.
«Барзак», согласно философии суфиев, это порог между жизнью и смертью, отделяющий два этих мира, не являясь ни одним из них. (…) Как невидимый барьер между сладким и соленым морем, отражение человека, которое заставляет его сомневаться в своем собственном существовании», — приводит режиссер слова философа Ибн Аль-Араби в своей картине.
Именно в таком состоянии и находятся герои фильма. Кто-то постоянно пишет в правоохранительные органы, где ему говорят, что пропавший человек жив, но где он, сказать не могут. Кто-то вынужден покинуть Чечню из страха, что его ждет судьба Натальи Эстемировой, других правозащитников – то есть похищение и смерть. Кто-то вспоминает о пытках, которым подвергался, со стороны «людей в черной униформе». «Они отрезали мне ухо и сказали, что сейчас отрежут голову, только сходят покурить», — рассказывал один из героев ленты.
К его счастью, после перекура «они» не вернулись, и человек остался жив, остался жить со своими воспоминаниями.
Фильм Мантаса Кведаравичюса получил крайне лестные отзывы на Берлинском кинофестивале. Его премьера состоялась в Финляндии, поскольку появление фильма стало возможным благодаря поддержке финского режиссера Аки Каурисмяки. На прошлой неделе в рамках кинофестиваля «Весна кино» состоялась его литовская премьера в Вильнюсе. Зал был полным, пришли политики, известные лица Литвы, а после премьеры режиссер ответил на вопросы зрителей.
На премьеру пришел и профессор Витаутас Ландсбергис, известный симпатиями к стремлению чеченцев к независимости. После фильма он довольно долго общался с режиссером фильма.
В своей картине М.Кведаравичюс ни разу не назвал тех, кто может быть повинен в похищении людей, фигурируют только абстрактные чиновники, некие властные структуры. Войны нет, но есть выживание в условиях современной Чечни. Режиссер показывает и будни, и праздники.
Выбор Чечни режиссер объяснил просто. «Чтобы понять, что происходит, нужно показать место, где это происходит», — говорит он. На пресс-конференции он признался, что в этом российском регионе ему было проще, поскольку он владеет русским языком и у него есть опыт жизни на постсоветском пространстве.
«Я не думал о зрителе или национальности зрителя, когда снимал фильм, — сказал он Delfi после показа картины. — Это фильм для всех, и делить на национальности было бы неправильным. (…) В Чечне страх висит в воздухе и давит на тебя».
Фильм снимался с 2006 до 2010 год, снимался большей частью скрытой камерой, поскольку режиссер отнюдь не стремился показать успехи руководства республики в ее развитии. В съемках фильма М.Кведаравичюсу помогла известная российская правозащитница Наталья Эстемирова, которой и посвящена картина. Она свела режиссера с людьми, героями фильма. В финальном кадре без обиняков говорится, что Н.Эстемирова была похищена и убита по приказу главы Чечни Рамзана Кадырова.
После премьеры режиссер дал короткое интервью Delfi.
— Что Вам было важнее, показать человеческую трагедию или то, что она происходит в пределах России?
— Нужно понять одно. В первую очередь, мы должны показать место, где это происходит. Только когда у нас есть конкретное место и конкретные люди, мы можем понять, что это может произойти везде. Это человеческая трагедия в общем смысле, но чтобы ее показать, нужно докопаться до мельчайших деталей: где это происходит, как построен мир этих людей, включая быт. Нужно докопаться до самого мелкого, чтобы показать большое.
— Ваши впечатления от того, что Вы увидели в Чечне? Как там живут люди, и каков их взгляд на мир?
— Эти люди пережили столько горя, боли, неведения о завтрашнем дне, что это с ними что-то делает. Я думаю, что в таких ситуациях, их нравственность, мораль, человечность становится гораздо чище, искреннее, обостреннее. У нас здесь нет условий, в которых мы могли быть настолько людьми, насколько они там являются ими в тех ситуациях. И злость, и добро проявляются с самых крайних формах.
— Для своего фильма Вы выбрали Чечню, однако и в других регионах России – Ингушетии, Дагестане — происходят подобные вещи. Ваш выбор как-то связан с тем, что чеченская тема в принципе в Литве воспринимает особенно?
— Я не думал о зрителе или национальности зрителя, когда снимал фильм. Это фильм для всех, и делить на национальности было бы неправильным. Вопрос в другом: в каких ситуациях мы можем это показать. В Ингушетии и Дагестане происходят похожие вещи. Но там не происходит того, что я показал в своем фильме. Там страх другой, там ты от него не зависишь. В Чечне страх в воздухе и давит на тебя. Если ты выезжаешь в Ингушетию, где реально может быть опаснее, чем в Чечне, ты чувствуешь облегчение.
— Вряд ли Вы могли свободно ходить по Чечне с камерой на плече, и открыто снимать. У Вас возникали сложности со съемками фильма?
— Конечно, большую часть съемок мы делали скрытой камерой. Если бы мы хотели снимать, как развивается Чечня или какие-то страшные вещи, то работали бы как журналисты. Но мы пытались понять суть страха у людей, страха и насилия, которое находится за пределами видимого. Ясно, что в Чечне нет войны в прямом смысле, насилие не происходит в каждый момент времени, но оно происходит. Как люди живут, когда видимого насилия нет, что происходит за эти фасадом отстроенного города (Грозного – прим. Delfi) , что происходит внутри человека – это мы хотели показать.
— Как сказала одна из героинь Вашего фильма, она не может узнать, мертв ее сын или нет, что было бы для нее облегчением…
— Да.
— Сами люди, с которыми Вы провели много времени и разговаривали, на Ваш взгляд, понимают, почему происходят исчезновения? Они верят в то, что когда-то это должно закончиться?
— Зависит от того, когда человек исчез. Если он исчез пять лет назад, значит, он где-то в России, говорят эти люди. Может, вернется, может, не вернется, а может быть убит. Если человек исчез год-два назад, то показывают в сторону Гудемреса или, если человек смелый, то указывают в сторону Хасавьюрта. Люди, которые говорят правду, другую правду, настолько в себя все впитали, что согласно этому уже и говорят.
— Вы не называете конкретную структуру, не персонифицируете зло. Вы не считаете нужным этого делать?
— Нет. Зачем? Просто нужно показать то, что есть.
— Вы говорили, что хотели бы показать фильм в России. Вы верите, что это возможно?
— Посмотрим.
28/03/2011