Три сценария для России

— Вы заявляете, что власть, созывая митинги в поддержку Путина и обвиняя Болотную в «оранжевой» угрозе, раскалывает общество и провоцирует гражданское противостояние. Но, следуя этой логике, Болотная раскалывает общество в не меньшей степени…

— Болотная не раскалывает и не провоцирует. Что происходит с этими митингами: в условиях тоталитарного подавления всех иных механизмов они являются единственной возможностью выразить свое мнение о происходящем со страной. Иных возможностей повлиять на власть просто не осталось, потому что Владимир Владимирович довел до совершенства ельцинскую Конституцию, которая и так была написана под царя. У нас установился режим единоличной власти или власти небольшой группы лиц.

— Но ваши походы на Болотную не дают результата. А результатом могло бы быть выдвижение единого кандидата, за которого проголосуют недовольные Путиным.

— Я думаю, что следующий митинг примет резолюцию: голосовать за любого оппозиционного кандидата, я буду настаивать на этом лозунге.

— Но это распылит голоса. За любого — значит, ни за кого…

— Нужно понимать, что митинги сформировались не по причине президентской кампании…

— Но именно выборы дают возможность что-то изменить…

— Абсолютно ничего подобного. Эти митинги — не попытка выиграть выборы, которых нет. Это массовый стихийный протест, который прорвался в обществе как реакция на все ужасы нашей жизни. В том числе и на то, что механизм выборов уничтожен.

— Но если впадать в такой крайний пессимизм и говорить, что выборов вообще нет, то и по улицам ходить тоже бесполезно…

— Стихийный массовый протест возник не с какой-то конкретной целью. Он просто возник. У него есть причины: невостребованность поколений, закрытость власти, подавление активности, разворовывание страны. Все это питательная среда для протеста.

В обществе накопилось раздражение еще до декабрьских выборов. Но когда люди увидели, что их лишают еще и последнего права — проголосовать, страсти по фальсификации выборов вышли на пик, они обиделись окончательно. И эта эмоциональная обида подтолкнула их к выходу на улицы. Мы — оргкомитет — не вожди, не лидеры этого протеста. Мы всего лишь координаторы. Вы говорите о едином кандидате, но он нам не нужен. Лидерами Россия нахлебалась. А вот людей, способных работать в команде, объединять и объединяться, действительно не хватает.

— Но у этой вашей команды нет общей цели. Или цель координаторов только в том, чтобы стихийный протест не закончился давкой?

— Это неправда! Мы, члены разных партий, будучи координаторами стихийных настроений, умышленно демонстрируем надпартийность этого процесса. Это как раз и есть настоящий народный фронт.

Но у нас есть общие желания. Мы хотим договориться о совместных действиях по реформированию политической системы в стране. Добиться реформы, которая позволит создать полноценный парламент с правом контроля над исполнительной властью. В самой исполнительной власти навести порядок. Изменить судебную систему, обеспечить ее независимость от исполнительной власти. Дать свободу прессе. И главное — глубинная реформа избирательного законодательства, чтобы смена власти носила рутинный характер, а не характер катастрофы. А нам сейчас навязывают точку зрения, что смена власти — это катастрофа. Договорились до того, что тот, кто критикует «Единую Россию», посягает на целостность и суверенитет российского государства! Вот в Америке есть хоть один идиот, который бы заявил: если не выберете Обаму — наступит катастрофа? Да он в тот же миг перестанет быть политиком.

И вот когда наш народный фронт добьется нормальной политической атмосферы в России, когда мы дойдем до этого предела, когда будет создана политическая конкуренция, механизм смены власти — после этого мы расходимся по партийной принадлежности. И каждый двинется своим путем, в зависимости от взглядов.

Сначала надо заложить общий фундамент, а потом мы разойдемся по индивидуальным квартирам.

«Нам все равно, кто будет проводить реформы»

— Но как вы этого добьетесь? Ну собрались вы на улице, померзли, потом разошлись. И все, ничего не происходит…

— Я вам рассказал о наших целях и о времени, до которого немцовы, навальные, акунины и гудковы работают вместе. Следующий момент. Митинги имеют потрясающее влияние на изменение общественного сознания. Огромное влияние оказывают на точку зрения людей. И мы, честно говоря, ожидаем, что, оценив масштаб протеста, власть пойдет на переговоры с протестующей частью общества. Мы рассчитываем, что власть все-таки обладает трезвым умом и согласится на уступки, на проведение реальных политических реформ. Вместо этого пока нам подсовывают пустышки в виде непонятных губернаторских выборов с президентским фильтром. Эти полумеры никого не удовлетворяют.

— И вас это удивляет? Вы ожидали, что власть испугается и сделает все, что вы хотите? В лепешку перед вами расшибется?

— Мы ожидали, что власть будет более адекватна. Потому что во многих странах все начиналось с небольших акций протеста. К сожалению, наша власть оказалась глуха и слепа. Мало того что она не в состоянии разглядеть на Болотной 150 тысяч и говорит, что это 30 тысяч. Она еще и не понимает, что требования митингов меняются, они становятся более радикальными. Первый митинг требовал отставки Чурова, третий уже носил жесткий антипутинский характер. Неадекватность власти всегда приводит к трагедии для страны.

— Вы предсказываете трагедию уже много лет, даже сроки называли. Они прошли, ничего не происходит.

— Ну, во-первых, я предсказал массовые народные волнения 18 ноября, выступая на пленарном заседании Государственной думы. Все смеялись. И — вот они. Я считал, что экономический кризис 2008 года, который я точно предсказал, перерастет в системный. К счастью, этого пока не произошло, потому что запас прочности власти, основанный на конъюнктуре цен на углеводороды, оказался большим. Нам опять сказочно повезло со спросом на нефть.

— Вы говорите «к счастью», «нам повезло». То есть цель Болотной не свержение власти?

— Цель Болотной — чтобы власть менялась. Очень существенно менялась, если не хочет рухнуть.

— То есть Болотная принимает Путина, если в течение ближайших шести лет он будет меняться?

— Мы хотим демократических политических реформ, и нам все равно, кто их будет проводить. Если Путин готов к этому — пусть будет Путин. Если не он, то появится другой человек, это вопрос времени, причем очень короткого, не шести лет.

— А откуда он возьмется?

— В нашей стране возможно все. И человек такой может появиться. Была бы ситуация, а лидеры найдутся. Нашим руководителям было бы неплохо изучать чужой опыт, хотя бы Восточной Европы. Как в Чехии сначала возникло движение, а потом появился Гавел; в Польше сначала появилась «Солидарность», потом ее возглавил Лех Валенса. Я уже говорил, что оргкомитет Болотной не хочет лидера. Но улица может выдвинуть его сама. И на месте власти я бы пошел на переговоры немедленно, пока улица не выдвинула такого лидера, который не захочет что-то обсуждать и искать компромиссов.

Поэтому сейчас, кто бы ни стал президентом, наша задача — принудить его к диалогу. Иначе будет гражданский конфликт.

Пока власть этого не понимает, а, сгоняя альтернативные митинги в свою поддержку, только усиливает противостояние в обществе, конфронтацию.

«Думу переизберут в ближайшие два года»

— Но давайте перейдем к вашему коньку — прогнозу. Как будут развиваться события до и после выборов?

— Я вижу три сценария. Первый: почти научно-фантастический. Владимир Владимирович Путин просыпается и говорит: «Что же я натворил? Надо начинать новую жизнь». Звонит всем своим и говорит: «Формируйте группу по диалогу, проведите предварительные переговоры. Я готов сесть за стол с оргкомитетом Болотной, со всеми. Обсудим принципы формирования нового правительства, политическую реформу, сформируем новый ЦИК, накажем всех, кто фальсифицировал выборы. В разумных пределах накажем, потому что это мы их заставляли». Болотная формирует рабочую группу, приступаем к переговорам, две недели ругаемся и потом до чего-то все-таки договариваемся. Тогда можно будет уйти от негативных сценариев. К сожалению, вероятность такого развития событий невелика, я ее оцениваю в 5–10%.

Вариант №2: власть, получив некую легитимность после президентских выборов, говорит: «Так, бандерлоги, сколько вас там, 200–300 тысяч? А у нас за спиной 60 миллионов, или 40 — не важно. Все равно в 20 раз больше, чем вас. Кто вы такие есть? Так, МВД, вперед! Водометы, слезоточивый газ. Какие там марши? Так, маршируйте за МКАД, там в овраге есть хорошее место, митингуйте на здоровье». Закручиваются гайки, идут репрессии, придумываются уголовные дела, ваш покорный слуга уезжает в лучшем случае в Магадан или Шушенское вместе с Немцовым, Рыжковым, Чириковой и Борисом Акуниным, который не успевает эмигрировать во Францию. Никаких компромиссов больше быть не может, и все это года через два взрывается, когда политический фактор совпадает с экономическим. И тогда судьба власти — незавидная. Очень негативный для обеих сторон сценарий. Я его вероятность оцениваю в 20%, не больше, но не потому, что у нас такая умная власть, а потому, что у нее денежки за рубежом, активы за рубежом. Многие планируют туда уехать, чтобы спокойно дожить старость с детьми и внуками. И кто же их после этого туда пустит?

Третий вариант — наиболее вероятный. Власть будет маневрировать, отделываться обещаниями, полумерами. Протестное движение продолжит расширяться, недовольство — расти. Через некоторое время это наложится на экономические трудности, и тогда под давлением народных масс власть уйдет. Потому что не уйти будет себе дороже.

— Вы имеете в виду, что она уйдет через шесть лет?

— Я не думаю, что при сохранении статус-кво у власти есть шесть лет. Я, например, предсказываю, что Дума будет переизбрана в ближайшие полтора-два года. Потому что эта Дума никогда не будет пользоваться авторитетом, а «Единая Россия» в ней оказывается в роли загнанного в угол зайца: с одной стороны, от нее открещивается власть, с другой — давят конкуренты. В этих условиях фракция «медведей» совершает все больше ошибок.

— Оргкомитет находится в двусмысленном положении: с одной стороны, вы собираете людей, чтобы давить на власть. Но при этом сначала уговариваете власть, чтобы она разрешила вам собраться. Нет чувства неловкости?

— Мы не уговариваем. Мы исполняем требования российского закона. Мы показываем, что это мирный протест, что мы цивилизованные люди, готовы в разумных, естественно, пределах прислушаться к мнению власти, что мы не экстремисты, не отморозки. Мы показываем, что это не бунт, не подготовка к гражданской войне, а мирная акция, направленная как раз на предотвращение гражданской войны. Это массовое выражение отношения к действию или бездействию власти.

— В Кремле убеждены, что митинговая активность после выборов пойдет на спад…

— Я мониторил и докладывал начальству ситуацию на митингах с 89-го по 92-й год, работа была такая. Так вот, по моим оценкам, старого опера: первый митинг на Болотной — не менее 70 тысяч человек, проспект Сахарова — около 100 тысяч, третий митинг — не менее 150 тысяч. И во время третьего митинга подобные акции прошли еще в 30 городах. Мода на протестные мероприятия охватывает все больше людей, и это просто так не рассосется. На последнем митинге я видел плакаты такого содержания: «Я учитель, но я здесь, на Болотной». То есть к нам примыкают бюджетники, а они традиционно были путинским электоратом.

А Поклонная, мне кажется, сильно разозлила бюджетников. Там все организовано было плохо, людей загнали, куча народу перемерзла, многие из них больше за Путина голосовать не будут. У Путина есть свой электорат, и достаточно было просто его не распугать, но в Кремле и этого тоже не понимают.