Все было, как Она просила. Утро, на часах — без десяти девять, и Он стоит у двери Ее квартиры. Еще мгновение, и Он впервые увидит своего сына, которому уже шесть лет. Зовут его Антоном, и вчера они даже поговорили по телефону. Вернее, Она дала сыну трубку, и Он сказал: «Пожалуйста, будь хорошим мальчиком…» И больше ничего — папой не представился. Зачем мальчика травмировать? Надо сначала разобраться, кого он считает папой.
Ладно, еще только минутку, чтобы перевести дыхание, — сердце-то мечется. Почему старший брат не хотел пускать его сюда? Говорил: тут что-то не так, мы Ее приглашали к себе, а Она только: «Он пусть ко мне…»
Так, звоню? Звоню. Она открыла дверь, растерянность первых пустых фраз. Пара минут взаимного неудобства после разлуки в несколько лет. «А где твоя мама?» — «Ушла». — «Хочешь выпить?» На столе початая бутылка водки. «Не хочу». И Ее бьет дрожь, будто без пальто на морозе. «А где сын?» — «У соседей…»
И это было всё. В 9.05 жизнь пошла вспять. Дверь в смежную комнату открылась, и оттуда вылетел отряд, человек десять — с оружием, но в гражданском. Его ловко скрутили, бросили на пол, врезали. Она ушла на кухню. Заплакала? Он не слышал… Сначала братва представилась местной группировкой. Один говорил, что он — брат Ее мужа и не позволит рушить их семью. Потом все дружно стали Его лупить, и это продолжалось минут сорок.
— Вы спрашивали, за что?
— Нет. Я сразу понял — за Нее. Бьют, чтобы я больше никогда к Ней не приезжал.
В конце первого часа местная группировка внесла ясность: они — из 4-го отдела РУБОПа.
— А вы что в это время делали?
— Лежал на полу, и как раз был перерыв между побоями. Впустили одного с видеокамерой, наверное, их журналиста.
Его попытались поставить на ноги, но Он упал — пятки уже отбили, сознание в тумане. Тогда Ему придали форму стоящего на коленях, придерживая со всех сторон. И сказали: «Ты можешь решить эту проблему за две минуты. Ты должен признаться в камеру, что ты боевик, приехал сюда из Грозного совершать террористические акты, а Ее завербовать в снайперши и украсть ребенка, чтобы воспитать его воином Аллаха».
— Да вы с ума сошли, — выкатил Он из себя вместе со слюной алого цвета. — Можете застрелить меня, но я этого не скажу.
Потом Его били долго — до самого вечера, без перерыва на обед. Методично, скрупулезно, по очереди отдыхая от тяжелого физического труда. Все это время молчаливый человек с камерой был где-то в квартире. Несколько раз «журналиста» заводили в комнату, где Его били, тот включал камеру, Он не признавался, и человек опять уходил за дверь…
…Два следующих дня сразу по трем каналам демонстрировали эти кадры: Он — на коленях, а Она рассказывает, что Он — боевик и приехал украсть их сына… Плюс комментарий за кадром: вы, мол, видите «чеченского террориста», схваченного РУБОПом в ночь с 29-го на 30-е на одной из квартир в подмосковных Химках, спите спокойно, ваша милиция, в натуре, вас бережет…
…Они познакомились в 1989 году: Он, парень из Грозного, служил в армии в Подмосковье, в Шереметьеве. Она же — химкинская. И это была первая любовь для обоих. В 1991 году, демобилизовавшись, Он все-таки уехал домой. Созванивались, Она просила приехать, жить семьей. В 93-м Он так и сделал. Они сняли квартиру и были счастливы там несколько месяцев. А потом у Него в Чечне тяжело заболел отец, и надо было ехать. Дальше отец умер, и надо было быть с матерью. Началась первая война, и надо было выживать.
А между войнами Он женился на грозненке, на очень красивой и умной чеченке, и у них родился сын. И снова началась война, и Он стал знаменит в своем городе — тем, что даже под обстрелами проводил людям газ, этот единственный грозненский шанс выжить…
Летом этого года Она позвонила Его брату, давным-давно живущему в Москве, и сказала, что в феврале 94-го родила сына, и это — Его сын. Сначала Ему не говорили, но когда Он все-таки узнал, собрался и поехал в Москву.
И сразу — за телефон. Номер — наизусть, будто врезался… А Она: «Не спеши. Я сама позвоню, когда тебе приехать. У меня муж». Он: «Я тоже женат. Я только посмотрю на сына. Хочешь, ты приезжай… И с мужем, и с сыном».
Вдруг наотрез отказалась. Разочарованный голос протянул: «Жди. Сама позвоню»… И Он просто ждал Ее звонка, хотя надо было бежать.
29 октября очень поздним вечером Она, плача, позвонила и наткнулась на Его брата: «Пусть приедет… Пожалуйста… Сейчас же… Я так хочу его видеть…» Брат отрезал: «Нет». И даже не позвал Его к телефону. Ночью Она звонила несколько раз и снова умоляла: «Хочу видеть, пожалуйста. Прямо сейчас. Люблю. Я всех отправила из дома. С мужем поругалась, мама поехала к тетке».
Но теперь уже Он сказал: «Нет». Брат и жена брата были тверды: «Чеченцу без регистрации ночью в Москве никак нельзя. Ты подумай!»
В конце концов сговорились на 9 утра. Она сказала, что это будет удобно, муж уйдет на работу… Он ночью попросил постричь Его, жена брата все отгладила. И в 8.50 Он стоял перед Ее дверью…
…За окнами уже темнело. Люди, которые вытрясали из Него душу на полу Ее квартиры, переговаривались между собой: «Устали. Со вчерашнего вечера ждем. Всю ночь тут просидели…» Вот тебе и ночные слезы, вот и любовь, вот и «прямо сейчас».
…Потом рубоповцы развели наркотики в бутылке с водой.
— Мне вставили палку в рот, чтобы не закрывал, и опустили горлышко бутылки глубоко-глубоко, чтобы я не смог выплюнуть. Но меня тошнило, рвало. Я терял сознание.
— А как же Она?
…Она смотрела, как Его бьют. Как выворачивают руки. Как Его отливают водой. Как Его рвет. Как Он теряет сознание. И в пятый, шестой, десятый раз Ему диктуют текст для камеры: «Я приехал завербовать Ее как снайпера и забрать сына, чтобы воспитать его воином Аллаха».
…Наконец привели понятых, которых ничуть не удивил истерзанный вид задержанного. Из Его карманов рубоповцы вытащили гранату РГД-5, взрыватель к ней, надорванный пакетик с героином, газовый пистолет, 800 фальшивых долларов.
— А почему фальшивых?
— Они мне так сказали: эти доллары — фальшивые.
Составили протокол, и уже совсем стемнело. Его приволокли в какое-то казенное помещение. Там били еще часа два — свежими силами хозяев помещения. Новенькие палачи, видимо, воевали в Чечне. Они лупили и приговаривали: «Это тебе за Минутку. За наших братьев, которые там полегли. За Заводской район, за Старопромысловский…»
Наконец Его тело оттранспортировали в ИВС — изолятор временного содержания города Химки. Челюсть болталась на мышцах. Он не мог вздохнуть — болели грудь, спина, бока. Дежурные в ИВС отказались принять Его в таком виде. Сказали: «Айда в травмопункт Восьмого Марта». Это тут же, в Химках, на улице Восьмого Марта их знакомые доктора. Его бросили в коридоре, а сами пошли в кабинет, из которого врач так и не вышел посмотреть на нуждающегося в помощи. Вскоре братва вернулась со справкой. Наверное, той, что нужно, — в ИВС Его вскоре взяли. Но по дороге туда Его завезли в другой химкинский травмопункт, неподалеку от первого, и там костоправ вставил Ему челюсть на место.
В двенадцать ночи Он познакомился в ИВС со «своим» следователем и «своим» делом №20006.
— Следователь не удивился, что вы в таком виде?
— Нет. Зачем ему удивляться, если они все одним одеялом крытые люди?
К следователю Его водили только три дня за почти три месяца заключения. К Нему больше не было интереса — статья за «похищение» ребенка отвалилась, потому что Она забрала свое заявление.
— Вы просили очной ставки с Ней?
— Да. Мне сказали: а зачем она тебе? Она и на суде фигурировать не будет, раз забрала заявление. Теперь только 222-я и 228-я статьи. Героин, пистолет, граната…
В первых числах ноября Его вдруг повезли в Москву. За Ним пришли те самые, кто бил у Нее на квартире. Они сказали: надо ехать на наркологическую экспертизу. Спустя столько дней? Но все повторилось, как 30-го: он опять долго сидел в коридорчике какого-то больничного учреждения, а потом вышли со справкой, что Он — в состоянии наркотического одурманивания. А потом привезли на Шаболовку, где рубоповский главный штаб. Пристегнули к батарее в кабинете и были очень вежливые. Купили Ему сока, булочек и стали Ее крыть матом — мол, обещала террориста-боевика, а ничего не получилось. «Мы тебя, мужик, понимаем…» И вернули в химкинский ИВС…
19 января ему вдруг объявили, что по решению Можайского городского суда Его отпускают под залог, который заплатили московские родственники. До суда. Он подумал: сейчас еще что-нибудь подбросят для верности в карманы прямо у ворот тюрьмы… Но Ему выдали справку об освобождении, в которой было написано, что Он может следовать к «месту жительства — в г. Грозный, Чечня». И увидел брата и его жену.
20 января Он приехал к следователю — пообщаться впервые с начала ноября, и тот был искренне поражен: тебя отпустили? и ты еще не сбежал?.. «Нет, — объяснил Он, — никуда не хочу бежать и даже ехать. Хочу одного — суда».
Он мечтает о том часе, когда их глаза встретятся. Он хочет слышать, что же Она будет говорить под присягой о лжесвидетельстве.
— Как вы теперь думаете, за что с вами все это произошло?
Он выдавливает неожиданное:
— Я бы ввел новую статью в Уголовный кодекс. Пять лет за то, что ты по национальности чеченец. Вот и все, что со мной произошло.
— А как же Она? Ее подлость?
— Ее надоумили. Не было бы нашей войны — не было бы ничего.
— Видите, он и сейчас ее выгораживает, — роняет жена брата, опустив голову.
Остается открыть имена. Он — Зайнды Магомадов. Она — Наталья Доценко. Могли бы стать современными российскими Ромео и Джульеттой, да не судьба. Брат — Магомет Магомадов. Жена брата — Анжела Рогожина. Следователь — старший лейтенант Михаил Дубовой (11-е отделение следственной части Главного следственного управления ГУВД Московской области).
А теперь о главном герое. О сыне — 6-летнем Антоне, обреченном расти в мире, стремительно скатывающемся к привычной с 37-го года модели межличностного общения. Тогда ведь тоже «стучали» не только по убеждениям… Советский ХХ век уверенно шагает в российский ХХI. Ура нам, товарищи, ненадолго сходившие в господа.
Анна Политковская
Источник: www.novayagazeta.ru 05.02.2001