Заслуженный мастер спорта, стремившийся получить высшую награду – шахаду…

Чагиев Беслан, более известный среди муджахидов как Харун, человек, пробывший почти 5 лет на джихаде… Он пришел в тот момент, когда многие стали утрачивать веру в победу, когда толпы бывших «боевиков» уже наводнили Европу.

Что заставило человека, который достиг высот и славы в спорте, оставить предложенную ему должность министра спорта Ингушетии и выйти на смерть против всего кафирского мира? Я был с ним бок о бок в тяжелых ситуациях и трудностях, и еще больше убедился в том, что его стремление было только к довольству Аллаха.

Кафирам так и не понять его поступка, ведь в нем не было денежной мотивации, а это главное для воинства Иблиса. Когда наши братья взяли в плен зимой 2007-2008 одного кафирского офицера около селения Чишки вилаята Нохчийчо, кафир не мог поверить, что муджахиды не получают никакой зарплаты, они воюют в таких условиях из-за веры.

Когда ему предложили принять Ислам и перейти на сторону муджахидов, он поинтересовался, сколько у вас платят? – и, получив отрицательный ответ, честно предпочел смерть Исламу и джихаду без денег. И своей честностью этот кафир заслуживает уважение, ведь он не стал лицемерно принимать Ислам, чтобы позднее сбежать, но все же отправился в свою обитель Ада.

Точно также, как кафиры и муртады не поняли выход Харуна на джихад, точно также они не поняли и его последний подвиг, но его поступок взбесил даже видавшего виды мистера Л. Кафырова, который отменил амнистию для «боевиков» из-за Харуна. Да, это он устремился к шахаде в середине мая в центре Грозного возле здания МВД. Именно он, взорвавшись, унес жизни многих муртадов, а сердца остальных содрогнулись от ужаса, который вселил в них Аллах. Лично я замечал эту закономерность кафирского страха каждый раз, когда муджахиды идут на смерть, чтобы продать свои души Аллаху и выполнить свой завет с Ним.

Я хорошо помню, как после истишхада (операции по подрыву кафиров с использованием муджахида) в Нохчийчо, совершенной несколько лет назад Хавой Бараевой, кафиры были деморализованы не только на Кавказе, но и за тысячи километров от места взрыва. Тот «камаз» сдетонировал ужас в кафирских тушках даже в Бурятии, где на следующий день руководство МВД обложило здание бетонными блоками на подъездах к нему.

Я знал Харуна и знал его стремление уйти на встречу с Аллахом, следуя хадису: «Тот, кто возлюбит встречу с Аллахом, Аллах возлюбит встречу с ним…». Он не пошел на это из-за слабости и желания умереть от трудностей джихада – нет, этот человек был сильнейшим следопытом, мастером выживания в лесу, искусным разведчиком, который всегда упреждал встречи с кафирскими засадами. Я бывал с ним в походах, и знаю, насколько это был сильный муджахид, который любил ходить в одиночку, и даже когда приходилось водить группы, он шел впереди.

Лишь один Аллах знает намерение Своего раба, но я считаю его достойным муджахидом и братом. Я помню, как летом мы жили с ним недалеко от одного села, и однажды утром он ушел на разведку местности. Вернувшись, он стал рассказывать про то, как на окраине деревни видел новые домики, пасеки пчеловодов и прочее – и что он стоял и думал о том, что тут идет джихад, а лишь в нескольких метрах люди живут «мирной» жизнью и их ничего не касается. Тогда я стал шутить над ним, что, мол, если тебе захотелось мирной жизни, так амнистируйся и живи спокойно, если это на тебя повлияло – но тогда я не знал, что это действительно на него повлияло, правда, по-иному. Я убежден в том, что тогда, стоя на вершине горы, Харун думал не столько про эти домики, сколько про красоты Рая и его дворцы.

Тем вечером он долго расспрашивал у меня о достоинстве шахады на пути Аллаха, о присяге на смерть сподвижников под деревом, про то, как сподвижники бросались на верную смерть против многотысячных кафирских орд, про награду у Аллаха и Его обещание. В тот вечер я понял то, что Харун принял важное решение – но какое, оставалось для меня загадкой. Он изменился с того дня, стал другим, и позже он сознался мне в том, что собирается принять участие в операции по истишхаду. Я был удивлен, зная его способности выживания и войны в лесу и его опыт и знание троп – зачем ему это, ведь он может приносить пользу здесь в лесу? И он ответил: «Я узнал про награду за этот поступок и достоинство шахады, и хочу обогнать других в достижении этой цели, ведь я привык быть первым даже в спорте».

Позднее, когда представилась возможность умереть на пути Аллаха, Харун отправился и заявил ответственному за операцию брату, что если вместо него пойдет кто-то другой, он не простит этого никогда. Я помню тот день, когда мы втроем делали пояс для Харуна, и прошу у Аллаха даровать мне часть его награды, так как если муртады нашли осколки от шариковых бомб после взрыва, то это именно я был ответственным за их подготовку.

Хотя кафыровцы позднее заявили, что мощность пояса была три килограмма в тротиловом эквиваленте, я спешу их разочаровать. В этом поясе было только С-4, пластита около 4 килограммов, а его мощность 1,4 в тротиловом эквиваленте, плюс к этому было три шариковых бомбы весом около 2 килограммов, и около 5-6 килограммов мелких осколков. Вот то, что они хотели бы узнать, и я разглашаю им подробности создания пояса, который довел по воле Аллаха Кафырова до припадка бешенства.

Но не пояс и не взрыв повлиял на них, а повлияло то, что муджахиды идут на смерть, стремятся встретиться с Аллахом, также настойчиво, как они бегут от смерти. И если бы мы взорвали в центре Грозного тонну тротила, то не был бы достигнут тот эффект, тот ужас, что Аллах бросил в их сердца через смерть нашего 43-х летнего брата, который настолько возлюбил сады Рая, что продал Господу миров последнее, что у него осталось после имущества – свою бессмертную душу…
«Герои истины и лжи»