И. Воробьёва – Слушайте, а вы упомянули, вот, про Сирию и про роль Владимира Путина. А вы понимаете, чего мы делаем в Сирии? Потому что, вот, мы, знаете, как-то задаемся этим вопросом с самого начала, мне кажется. Но когда разбился Ту-154 и мы вновь стали говорить про Сирию…
К. Ремчуков – Вы знаете, мне кажется, Ир, мы показываем… Во-первых, первое, что мы там делаем, вот, самое честное, что мне приходит на ум, потому что я могу это доказать (это проверяемо), мы тестируем все системы нового российского вооружения. А также тестируем все системы координации разных типов вооруженных наших отрядов (самолеты, корабли, стрелки, пехотинцы, танкисты) в Москве, на какой-нибудь другой базе еще, вот, как координировать. Я думаю, что тестирование прошло успешно, что позволило Путину на пресс-конференции перед журналистами сказать, что мы любому потенциальному агрессору, мы сильнее его. Такого не было еще несколько лет назад. Значит, первое, вооруженный фактор.
Второе, я думаю, что, все-таки, базовая гипотеза была верной. Мы воткнулись в Сирию изначально (я думаю, на тот момент тестирование вооруженных сил было вторичным), чтобы через свое присутствие там сесть за стол переговоров с американцами, потому что на тот момент мы были изолированы от развитых западных стран. И так оно и получилось: Керри с Лавровым много часов после этого проводили в утряске списков, кого считать радикальной оппозицией, кого считать приемлемой оппозицией. Это второе.
И мы, я думаю, хотели в ходе этого сотрудничества как-то договориться в том числе по Донбассу. Мы вытеснили Донбасс из повестки за счет Сирии.
Следующий мотив, скорее всего, геополитический, поскольку базы, я так понимаю, там остаются. Значит, это какое-то возрождение геополитической амбиции Путина.
И четвертый ответ, я не знаю, чего мы там делаем. Если вот это всё убрать, то…
И. Воробьёва – Не прозвучал ответ вообще. Вот, совсем не прозвучал ответ про ИГИЛ.
К. Ремчуков – Ну, там ИГИЛ, понимаете, это же тоже… Когда говорят «Было убито…» Ну, вот, основная гипотеза, да? Мы решили не ждать, пока ИГИЛ придет сюда, а будем убивать их там. И потом сообщают: «Прошли бомбардировки, убиты 22 боевика, которые имеют отношение к России». Ну, это смешно. Да? Увидеть с самолета, кого ты убил в этих масках или в этих своих тюрбанах там, что это именно те, которые были наши?
Но у нас другие проблемы. У нас ЕАС (зона), включающая Киргизию, предполагает теперь безвизовый режим. Больше всего боевиков на постсоветском пространстве сейчас вербуется в Киргизии и отправляется в боевые действия. У нас безвизовый режим, поэтому киргиз, который мог пройти подготовку, вернуться и приехать сюда, к нему даже милиционер не имеет права подойти. Ну, имеет точно такое как к нам.
Вот, откуда риски могут возрастать. А там – это так, рассказ.
Очень точный, грамотный спокойный будничный анализ мотивов российского участия в сирийской катастрофе. Не просто скептическое, а скорее брезгливое отношение к официальной пропагандистской версии – борьба с исламскими радикалами на дальних рубежах отчизны, чтобы они не пришли в наш дом.
Но текст страшненький, гораздо больше говорящий о состоянии нашего общества, чем любые 60-минутки ненависти на федеральных каналах. Представьте себе, что у Геббельса была бы радиостанция «Эхо Берлина», задачей которой было бы работать по принципу 70-30 с остатками немецкой интеллигенции. Кстати, у него были такие каналы для работы на зарубежную аудиторию, до конца войны воспринимавшиеся как антифашисткие.
И вот в один из вечеров в уютной студии милые интеллигентные люди обсуждали бы довольно неоднозначную тему – уничтожение евреев в газовых камерах.
В ответ на недоуменный вопрос ведущей фрау Ворбах редактор чудом сохранившейся берлинской либеральной газеты фон Ремке с ходу отмел примитивный геббельсовский аргумент о еврейском заговоре, угрожавшем якобы самому существованию рейха.
Нет, причины которые заставили нас (!) пойти на это непростое решение иные. Во-первых, мы (!) тестируем новые типы химического оружия. Тестирование проходит успешно, и как справедливо подчеркнул Фюрер на своей последней пресс-конференции нам (!) удалось это сделать намного дешевле и эффективнее чем на военных учениях. Теперь мы ( !) можем сказать любому агрессору, что и в химическом оружии мы (!) его превосходим. Такого еще не было несколько лет назад.
Во-вторых, нам (!) удалось преодолеть геополитическую изоляцию, навязанную нам (!) врагами рейха. Как только мы (!) начали сжигать евреев, шведские и швейцарские посредники западных держав буквально обрушились на нас (!) с предложениями серьезных переговоров. Риббентроп теперь много часов проводит в утряске с западными коллегами списков отправляемых в Освенцим.
После падения рейха фон Ремке, фрау Ворбах успешно прошли процедуру денацификации и долгие годы работали в СМИ новой демократической Германии. А шеф-редактор «Эхо Берлина» герр Бенедикт был даже награжден орденом «Свободы» и стал первым постгитлеровским министром информации…
Сирийский мальчик из Алеппо один из тех тысяч, на которых мы (!) тестировали все системы нового российского вооружения, а также все системы координации разных типов вооруженных наших отрядов (самолеты, корабли, стрелки, пехотинцы, танкисты), перед смертью пообещал пожаловаться Аллаху.
Дитя, грозящее своим мучителям пожаловаться Богу – образ Достоевского, очень важный в его творчестве и его мировоззрении. Агностик всю свою сознательную жизнь, я никогда так страстно не желал раньше, чтобы Бог был. И чтобы мальчик из Алеппо рассказал ему обо всем.
О «тестировании», о Путине, Лаврове, Шойгу, Пескове, Гундяеве-Михайлове. И о Ремчукове и Воробьевой. И о нас всех.
Не может быть нам ни сочувствия, ни прощения.
Будь мы все прокляты!