– Вы сказали, что ваш супруг не имел амбиций, но ведь он был полевым командиром.
– Это сейчас мы смотрим на вещи с точки зрения психологии, а в те времена об этом даже не задумывались. Я не видела у него амбиций, только большую самоотверженность – он был готов пасть на пути Аллаха.
Он был уверен, что он защитит свою землю, но никогда не будет сидеть, прикрываясь женщинами. Такова была его цель в годы войны (Здесь и далее – российско-чеченская война. – Прим. ред.).
– Вы сказали, что он хотел погибнуть «на пути Аллаха», а вы в этой время были молодым доктором с высшим образованием. У вас была разница в религиозных воззрениях? Он был радикальным человеком?
– Он не был радикальным. Да, у нас были разные взгляды, например, он воевал, а я была против боевых действий. В 1996 году к нам в дом в Чечне попала бомба: погибла моя трехлетняя племянница и шестилетняя родная сестра. При смерти была мать: на ее теле не было живого места, все было в осколках от снаряда. Мы несколько раз закрывали ей глаза, думая, что она умерла.
Все мое нутро было против войны. В те годы били по людям, по мирным жителям стреляли, бомбили, а в новостях в это время передавали, что федералы бьют «прицельно» по пунктам, где располагаются боевики. Пройдя через все это, я все равно была против, чтобы кто-то воевал.
Зелимхан, когда собирался уходить на войну, сказал, что будет защищать свою землю, свою родину. Зная, что я против, он мне говорит: «А кто отплатит за твою убитую сестренку? Она была в чем-то виновата? Кто отплатит за твою племянницу?».
Когда они ушли на войну и перебрались через горы в сторону Чечни, их окружили, увидев, что они нарушили границу. Тогда весь их отряд бомбили неделю. Зелимхан на своих плечах носил раненых. Причем мне рассказывали о нем другие, что он очень мужественно себя проявил и чудом спасся сам. Я не думала, что он живой оттуда выйдет.
– Президент Путин после убийства Зелимхана называл его кровавым убийцей. Вашего супруга связывали с терактом в школе в Беслане, с нападением на Ингушетию в 2004 году. Как вы это прокомментируете?
– Он вообще не участвовал в действиях в Беслане. Я этому свидетель, потому что мы вместе смотрели новости об этом в Махачкале, где я училась в ординатуре. Он однозначно никакого отношения к Беслану не имел.
Что касается Ингушетии, Путин большую глупость сказал тогда. Он заявил, что Зелимхан убил около 60 чиновников. Как будто он напал один и убил всех этих людей. Там было нападение почти на всю Ингушетию. Но он все свалил на Зелимхана.
Насчет Ингушетии я не могу ничего конкретного сказать, потому что не помню эти события. Я помню, что такое нападение было, но участвовал ли он, убивал ли он, что он делал – этого я не могу сказать.
– Как и почему вы решили уехать из Грузии в Германию?
– Мы решили уехать после того, как Грузия не расследовала первое покушение на него в 2015 году. Зелимхан получил огнестрельные ранения и после реабилитации выехал из страны, так как его предупредили, что планируется еще одно покушение.
Я уважала и уважаю Навального за его жизненную позицию
Я уехала из Грузии позже, летом 2016 года, поскольку заметила за собой слежку: прослушивались все мои телефоны. Тогда я попросила убежища сначала в Польше, а потом, когда Зелимхану удалось приехать в Германию, мы с детьми перебрались сюда, поскольку Польша была в моем понимании менее безопасной страной: доступ россиян к ней был более свободным. Мы подумали, наверное, Германия будет более безопасной для нас.
– Как вы узнали о смерти Зелимхана?
– Я была у соседей, когда услышала плач у нас в квартире этажом выше. Такой громкий, заливистый плач. Мы быстро выбежали – рыдала моя старшая дочка и вторая рядом с ней. Я спросила: «Что случилось». Она повторяла: «Папа, папа». Даже не могла выговорить это. Потом сказала, что его убили. Она узнала это от его супруги – второй жены Зелимхана. Тогда мы еще не были на сто процентов уверены. Его жена сказала, что Зелимхан вышел из дома и она не может до него дозвониться. Она увидела в новостях, что убили мужчину в районе парка Тиргартен. Это было как раз место, где они жили.
– Как сейчас себя чувствуют ваши дети, когда имя их отца периодически всплывает в СМИ?
– Конечно, это их триггерит. Это очень серьезная травма для всех. Они безумно любили отца, буквально боготворили. Для них Зелимхан был и остается незыблемым идеалом. Конечно, я делала все возможное, чтобы минимизировать боль потери для них. Сама тоже старалась «держаться» и быть сильной, чтобы они не падали духом, глядя на меня. Но травмы есть, я их вижу.
– Удовлетворены ли вы наказанием Красикову – пожизненному заключению?
– Конечно, нет. Я думаю, то наказание, которое ему дали власти, – это не наказание. Наказание бывает свыше. Я уверена, что каждый это наказание получит или при жизни, или, может быть, в другой жизни. Я думаю, что власти временно придерживаются каких-то рамок, но рано или поздно Красикова обменяют. Это политика.
– Вы наверняка читали про возможный обмен Алексея Навального на Вадима Красикова, когда политик был еще жив. Как вы бы отнеслись к такой возможности, если бы это случилось?
– Я против обмена Красикова на кого бы то ни было. Я этого не признаю. Я уважала и уважаю Навального за его жизненную позицию. Он не дал себя прогнуть под систему, до конца своих дней отстаивал свою точку зрения. Но даже если бы обмен состоялся, российская политика лицемерна – свой прицел они бы не упустили. Они бы все равно не дали ему жить, потому что Навальный давно в черных списках. Россия не отпускает своих жертв.
– После гибели вашего супруга в Берлине были митинги, где представители чеченской диаспоры заявили, что немецкие власти несут долю ответственности за смерть Зелимхана, поскольку не предоставили ему вовремя убежище и внесли его в список экстремистов. Вы с этим согласны?
– Я знаю одно: Зелимхан не был услышан здесь как беженец и как жертва преследования – это факт. А что кто-то должен нести ответственность за эту смерть… Я не буду кого-то обвинять, но что они не услышали его, халатно и безответственно отнеслись к его жалобе о защите – это да.
Но даже если бы Зелимхан получил статус беженца, думаю, что Россия все равно осуществила бы задуманное в отношении него.
– А сейчас вы чувствуете себя в безопасности?
– Это такой вопрос, на который я не отвечу. Что такое безопасность и кто ее сегодня имеет? Никто. Я отдалась течению жизни – будет то, что будет. Мы живем, стараемся как-то сами привносить небольшую красоту в нашу жизнь. А о безопасности я не хочу говорить. Безопасность, наверное, свыше решается и дается.
- Россия настаивала на освобождении Вадима Красикова в переговорах с США об обмене заключенными. Добиваться передачи Красикова поручил лично Владимир Путин, писал Wall Street Journal. Согласно журналистским расследованиям, Красиков может быть ветераном спецподразделения «Вымпел» и старшим офицером ФСБ. Москва причастность к убийству Хангошвили отрицает.
- Живущие за пределами России критики главы Чечни неоднократно подвергались покушениям. Часть из них не удалось предотвратить. В сентябре 2017 года в Киеве расстреляли чеченку Амину Окуеву. Через несколько дней после этого в Киеве взорвали гражданина Грузии, этнического чеченца Тимура Махаури. В январе 2009 года в Вене расстреляли экс-телохранителя Кадырова Умара Исраилова. В феврале 2004 года в Катаре взорвали бывшего исполняющего обязанности президента Ичкерии Зелимхана Яндарбиева.
Chechenews.com
11.03.24.