Меня, как представителя Чеченского конгресса в США, пригласили с международной комиссией неправительственных организаций поехать в Чечню.
Организатор — миротворческая бригада из Англии — включила в группу 18 представителей стран Европы, а также Японии и США.
Пятидневный визит в Чечню и Ингушетию совпал с заявлением Бориса Ельцина о том, что военные операции в республике прекратились, международные наблюдатели могут свободно ездить по Чечне, где уже «не раздается ни одного выстрела».
Ну, а что было на самом деле?
4 апреля мы прилетели в станицу Слепцовскую — районный центр Ингушетии. Но едва мы сошли с трапа, как двоих делегатов увели милиционеры. Выбор был не случаен, так как они окликнули их по именам. Это был квакер из Англии и представительница организации Союза женщин Северного Кавказа. Очевидно, здешние власти были осведомлены о нашем приезде.
Прошел целый час. Нашли мы «своих» в местном отделении милиции. Начальник Булгучев был в претензии: почему нет регистрации? Мы доказали ему, что нельзя зарегистрироваться, не выходя из аэропорта. Странно, что он не придумал что-нибудь поизобретательнее.
Разместили нас в нескольких домах, в которых, помимо хозяев, жили и беженцы. В этот же вечер, когда мы рассказывали о цели визита местным администраторам во дворе гостиницы «Слепцовская», мы заметили следующее. Когда выступал (шестым по счету) профессор истории из США Джеймс Саттеруайт, очень низко пролетели военные самолеты. Нам объяснили, что это СУ-25, но бывают и СУ-27. Местные жители отличают их по крыльям… Мы насчитали в этой «стае» одиннадцать «железных птиц», несущих смерть и разруху…
Директор Серноводского сельхозтехникума Алавди Челаев рассказал нам о том, как такие же самолеты разрушили учебное здание, погибли двадцать два студента и четверо преподавателей.
Семья, к которой подселили меня, Анне Харрисон, Барбару Гладиш и Зайнаб Гашаеву, состояла из шести человек. Хозяйка, столь дружелюбно встретившая нас, была в то же время печальна. Ее семья переживала за отца. Вот уже три дня как он уехал в Грозный и… ни слуху, ни духу. Вдруг, задержали на блокпосту. Такое бывает. Найдут к чему придраться, чтобы отправить в фильтрационный лагерь… Застрелить могут даже младенца… Да, что там застрелить — вырвать сердце.
«Да, да, — подтверждает Фатима, хозяйка дома, — вы не удивляйтесь. Хамидов Хусейн видел четырехлетнего мальчика, у которого вырвали сердце. Таким его оставили российские солдаты, вошедшие в дом для «обыска».
Да зачем далеко ходить за примером? Вот соседи. Они – родственники парня, которого совсем недавно убили. Албагачиев Башир из селения Аршты, студент московского вуза, возвращался домой, но был задержан на блок-посту в Ингушетии. Кто-то из знакомых видел это и сообщил родителям. Они несколько раз приезжали на пост, но ответ получали один: «Отпустили. Не знаем». А через две недели труп Башира нашел пастух в какой-то яме: следы жестоких пыток, глаза выколоты…
Этой же ночью в гости к нам зашла Хазман, репортер телецентра «Ичкерия». Худенькая, маленькая, чернобровая девушка побывала в Первомайской. Их было девять женщин. Они примкнули к отряду Радуева для помощи раненым. «Но вы не представляете, что испытываешь, когда одного можешь спасти, а лежащего рядом — нет. Ты тащишь одного, а тот, другой, провожает тебя глазами, но в них нет ни тени упрека!»
«Конечно — поясняет Хазман, — спаслось бы намного больше бойцов, но они проходили первыми через минные поля, чтобы сохранить жизнь заложникам и это им удалось — ни один не погиб. Мы дошли уже до края леса, когда разорвалась бомба… Село Первомайское оставалось позади… И не убереглись. От бомбового удара погибли семь сестер милосердия. Двое остались в живых. Одна из них — я…»
В эту ночь, несмотря на усталость, мне долго не спалось. Но вскоре с надеждой уснуть пришлось распрощаться совсем… Двери, стекла, пол затряслись. Анне Харисон вскочила спросила испуганно: «Куда прятаться?». В соседних комнатах тоже впали в панику. Но Фатима всех успокоила: «Оставайтесь на своих местах. Бомбят Чечню, а мы все же в Ингушетии!..»
Утро наступило, а с ним и поездка в Серноводск и Назрань. Я выбрала Серноводск. Посетить этот разгромленный городок пожелали и Йорген Йохансен — президент организации «Противники войны» из Швеции, Барбара Гладиш — президент организации «Матери мира» из Германии, Раймонд Хамм — пастор христианского миротворческого общества из Канады и журналисты из Японии — Массаки и Кека Хаяши. Сопровождали нас местные журналисты. Но вскоре стало известно, что российский блок-пост не пропускает иностранцев. Наш шофер Сайдулла посоветовал прибегнуть к хитрости: женщины обвязались платками и брюки сменили на юбки. С мужчинами дело посложней, так как местные являются объектом особого внимания… Рискнем как есть!
Женщины должны были проехать первыми. Увы, трюк не удался, и они остались около блок-поста, чтобы попытаться еще раз. Может быть, повезет на автобусе, развозящем местных жителей?
Двинулась вторая группа. Когда подъехали настолько, что различили на табличке зеленые каракули: «Стой! Стрелять будем!», то предпочли остановиться поодаль. Однако, женщин не обнаружили — возможно, им удалось проехать.
В это время со стороны Серноводска показались белые «Жигули». Сайдулла сделал знак шоферу, чтобы тот остановился. Они были знакомы. От него мы узнали, что женщины прошли. Приятель Сайдуллы у российских солдат считается «своим». Вторая группа пересела к нему в машину, он отоварился водкой и продуктами — «откупной» для блок-поста.
Проехали… без задержек. Вскоре нашли первую группу. Женщины снимали на камеру развалины — итог наведения «конституционного порядка». Присоединились к ним и мы. Городок представлял собой ужасную картину. Он был растерзан, изувечен. Он погиб! От нас шарахались даже собаки, поджав хвосты. Фотоаппараты и камеры не внушали им доверия…
На улицах ни души, а изредка встречающиеся женщины копаются в могильниках своих домов… Вот только на одной из улиц, на которой уже нет названия, встретили старика. Он, разведя руки, скорбным голосом призывал то ли нас, то ли небо в свидетели: «Посмотрите, посмотрите – что ОНИ сделали с нами!»
У него погибла вся семья, кроме 15-летнего внука Ибрагима Бакаева, которого отправили в фильтрационный лагерь. Местонахождение неизвестно.
Мы посетили и развалины мечети, в которой были сожжены семь человек. Об этом нам рассказывали еще до посещения Серноводска, Журналисты подарили фотографии, на которых были эти жертвы… В мечети мы не решались ходить — возможно, пепел на который ступит наша нога, совсем недавно был плотью несчастных. Ветер не развеял их прах, а похоронили только кости…
В Слепцовской наша комиссия пробыла четыре дня. Из них — три дня не было газа, две ночи не было света. Но зато каждую ночь мы слышали раскаты бомбовых ударов.
Восьмого апреля мы присутствовали при освидетельствовании трупа молодого человека. Умер от пыток. Российские солдаты жгли пленника — ноги и руки были обуглены. В таком состоянии, еще живого, его выбросили на дорогу. Жители Серноводска подобрали парня, чтобы отвезти в больницу. По дороге он умер.
В Грозный нас вез Владимир Сологуб. Дорогу знал хорошо, потому что часто ездит — все надеется выбить компенсацию. Дом его в Серноводске разбомбили. Теперь он с женой живет в автобусе. «Хорошо еще, что дочь с внучкой отправили к родственникам в Ставрополь незадолго до бомбежки», — радуется Анастасия Петровна.
— Вы-то почему не уехали? — спрашивает на русском языке Джеймс Саттеруайт. Ответ прозвучал весьма обстоятельно.
— Куда? Зачем? Здесь мы выросли! Чеченцы с ингушами нас никогда не обижали, по-родственному жили! Они и в горе нас поддержали и сейчас помогают. А что Россия нам даст? Мы увидели, что она дает. Сапогами топчет даже своих! Срамота! Показавшийся блокпост заставил переменить тему. В автобус заглянул высокий солдат и, ознакомившись с документом, пожелал счастливого пути. Мы воодушевились. И зря… В районе Черноречья нас ждал другой пост…
— Что за делегация? — резко спросил лейтенант российской армии.
— Миротворческая…
— А вы разве не хотите мира?
— Нет! Я не хочу — отчеканил он.
— А у вас есть мама?
— Есть!
— Вы не хотите к ней? — узнала я голос Тоиты Юнусовой, журналистки местной.
— Нет! Не хочу! Это наша, русская земля! Вы мне байки, миротворцы, не рассказывайте! Не миротворчеством русские одержали победу над Германией! — он свирепел все больше и больше. — И не чеченцы, не армяне и не евреи одержали эту победу, а русские! Мы этим трусливым бандитам и сейчас шею скрутим!
Справедливости ради нужно заметить, что за время нашего пребывания в Чеченской республике, мы встретили всего одного такого буйного «патриота»…
В город заехали со стороны площади Дружбы. Мои иностранные коллеги не могли сдерживать эмоций: «О мой Бог!»
Я помнила, я знала этот город… Даже закрыв глаза, могла бы указать не одну улицу, сквер. Глядя на безжизненные остовы, дырявые стены, обугленные руины, я вспоминала зеленые кварталы.
Остановиться решила у знакомой, так как дом моих родителей сровняли с землей, даже стен не осталось. Мне их самих некогда 6ыло искать, сначала нужно было закончить работу. Знала, что живы. Приятельница заканчивала после бомбардировок ремонт — за свой счет. Работает она врачом, и как человек долга не смогла уехать — спасала раненых. Ей было о чем рассказать…
Что ее спасло? Не пряталась в подвалах. Туда российские солдаты закидывали гранаты намеренно. Правда, дна осколка и ее не миновали. Один вытащили, а другой и сейчас в голове. Случилось это во дворе ее дома. Она готовила еду на костре. Кто-то кинул в пламя гранату…
Нашу беседу прервал настойчивый стук в дверь. На противоположной стороне улицы горел дом. Огонь мог перекинуться к нам. Мы ничем не могли соседям помочь. Воду с вечера отключили, а телефон не работал еще с начала войны. Что делать? Горела контора «Водоканалтрест». «Проворуются, а потом поджигают!» — сетовали соседи. Имелось ввиду новое правительство…
Ранее, когда наша делегация беседовала с беженцами на территории Ингушетии, а их (только по официальным данным) сто двадцать тысяч, создалось впечатление, что они прямо-таки боятся «компенсации» за разрушенные дома: «Это только повод для новых бомбежек и убийств! Двух зайцев ловят! — кричали они. — Бомбят, чтобы правительство получило деньги на ‘восстановление’, а убивают, чтобы липу, состряпанную ими о выплаченных деньгах, никто не разоблачил!»
Вице-премьер нового правительства Керим Салтыханов встретил нас весьма приветливо, но вскоре поняв, что наш приход не формальность, запретил нам пользоваться фотоаппаратами и камерой. Не по душе пришлись ему и наши вопросы, а нам не понравились его ответы.
Например, я спросила о помощи беженцам. От беженцев и от ингушского правительства нам было известно, что не только материальной, но даже моральной поддержки не было. Помогали зарубежные организации, ингушское правительство и, по возможности, гражданское население. В палатке живут по 22 человека. Женщины, мужчины, старики, дети — все вместе. С едой и водой перебои.
Но по Салтыханову выходило, что беженцам оказывается настолько щедрая помощь правительством Чечни, что впору дома за границей покупать. У меня был повод не верить ему, и я высказала мнение ингушского правительства на этот счет. Тогда он спросил меня на чеченском языке: «Назови мне фамилию того, кто сказал вам такое?». Я почувствовала в его вопросе угрозу и ответила по-русски, что слышала негативные оценки и от самих беженцев.
Из его пояснений мы поняли, что вице-премьер сталкивается с «грандиозными трудностями». И ему мешает восстанавливать республику «кучка бандитов!»
— Если это «кучка», та, почему вы не вылавливаете их? — спросила Барбара Гладиш.
— Ну, они же не пробегают мимо! — раздраженно ответил Салтыханов. Бросил взгляд на часы и заметил, что ему срочно нужно уходить.
— Будем и республику восстанавливать! Никаких «Ичкерий!» Будет Чечено-Ингушская республика!
— А вы ингушей спросили?
— А мы и спрашивать их не будем — отрезал он. Но потом, видимо решил смягчить сказанное. Я вот работаю с ингушом и не говорю ему, ты, вот, мол, работай в Ингушетии. Мы же – братья!
Девятого апреля работа наблюдательной комиссии была завершена. Выводы свои и предложения мы изложили в официальном документе по пунктам… Каждый из нас чувствовал большую ответственность за объективный анализ ситуации в Чечне. Но разногласий не было — у правды один язык.
По некоторым существенным причинам мне пришлось задержаться в республике еще на несколько дней, и не только потому, что хотелось увидеть родственников. Мне очень важно было иметь личное представление о народных ополченцах.
Мне представилась возможность попасть к боевикам. Я встретила там двоих российских солдат. Они свободно расхаживали по полуразрушенному двору. Совсем юные, на вид даже восемнадцати лет не дашь. Оба курносые, в глазах ни страха, ни печали, а какая-то детская беспечность. При них не было оружия.
— Как вас зовут?
— Николай.
— Меня тоже — Николай…
— А вы не боялись прийти сюда?
Они рассказали, что воевать не хотели, не видели смысла. Их с самого начала обманули, скрыли, что предстоит воевать. Слухи о том, что чеченцы хорошо относятся к пленным и вызывают к ним родителей, не обошли их часть. Вот и решили рискнуть…
Чеченские народные ополченцы… Кто же они? Я представляла их очень суровыми. Чай и лепешки были их пищей.
— Это ваш худший день?
— Благодарение Всевышнему! Это наш лучший день!
Удивилась я и тому, что в полуразрушенном доме поддерживается порядок. Обувь снималась на пороге — на улице моросил дождь. Каждая вещь была на своем месте.
Они охотно отвечали на вопросы, но не разглагольствовали. К друг другу чувствовалось очень почтительное отношение. Похоже, что нуждались они во многом. На некоторых не было теплой одежды и соответствующей обуви.
— Ничего, на наш век хватит! Почти у всех убиты родственники… От депортации народ не оправился, а тут такое!
Нет, лозунг «Свобода или смерть» — для них не пустой звук.
Много впечатлений увозила я, покидая эти горы… Горы, которые хотят покорить… Горы, омытые кровью безвинных людей… Горы, прославившие своих сыновей…
Зура ШИШАНИ,
газета «Новое Русское Слово» США, 6 июня 1996 год.
Chechenews.com
22.10.15.