К 70-ой годовщине депортации чеченского народа….
Прочитав, что я родился в Надтеречном районе, он (Мороз — БД) весь встрепенулся.
— Почему же ты молчал?! — воскликнул он. — Я же весь сорок второй год провёл на Тереке! Наша дивизия проходила там переподготовку перед отправкой на фронт.
Мороз ненадолго задумался и заговорил вновь:
— Сынок, село там было такое… Вспомнил — Мундар -Юрт называлось. Может, знаешь?
— Конечно, знаю. Только мы его называем Чулга-Юрт, как и в справке моей написано, — ответил я Морозу.
— Да, теперь точно вспомнил! — радовался Мороз. — Вот судьба, ну надо же!
— Там на левом берегу линия фронта проходила, а на правом было спокойно. Чеченцы немца не пустили через Терек, — продолжал Мороз, только уже вполголоса. — Мы сил наберёмся, переподготовку проведём и — марш на линию фронта. А какие люди чеченцы — джигиты, трудяги! И накормят, и, если надо что, подштопают. А сколько тёплых носков навязали солдатам ваши женщины… Ты прости, сынок, что я вначале назвал тебя чечен — бандит. Это я так сказал. Я обязан чеченцам, что жив остался. Это они меня переправили на правый берег и выходили. Со мной служили двое ваших, Ваха и Сайд, оба добровольцы из села Бено-Юрт. Когда меня списали по инвалидности, они так и продолжали сражаться.
Мороз отлил из стоящей под столом бутылки стакан самогона, выпил и продолжал свой рассказ:
— Знаешь, все признают, что с вашим народом поступили несправедливо, что многие чеченцы смело сражались на фронте с фашистами, но говорить это вслух боятся. Но подожди, сынок, всё станет на свои места. Найдутся добрые люди, которые вернут вас на родную землю. Ваш Кавказ — это просто рай! И какие люди — красивые и смелые, гордые и душевные! (с.52) Понимаешь, очень душевные, сыпок, — продолжал Мороз, допивая свою бутылку и вытирая слезы.
Я рассказал ему о том, что мои отец тоже вернулся с фронта инвалидом, но умер здесь в Казахстане, не выдержав тяжёлой работы на шахте. Рассказал, что у меня умерли брат с сестрой, что живу я сейчас с матерью, которая нетрудоспособна. Сказал, что не могу посещать школу, потому что некому нас кормить.
Мороз вновь высказывал своё сочувствие чеченскому народу, предложил мне в любую минуту свою помощь и сказал, что с завтрашнего дня я выхожу на работу, как рабочий цеха.
Когда мы вышли из подсобки, рабочие уже разошлись. Один Абрам сидел в ожидании меня. Увидев его, Мороз обнял меня и сказал:
— Эй, Абрамчик, а мы-то с чеченом в одном ауле жили, представляешь!
— Представляю, представляю, — ухмыльнулся Абрам. — Только не представляю, как Вы до дома дойдёте,
— Молчи, пашист — прикрикнул Мороз, сделав грозный вид.
-Я пил за своих спасителей!
— Ну, точно до чёртиков напился, — сказал Абрам, недоумевая, о ком говорит его начальник.
Мороз жил неподалёку от цеха. Проводив его до дома и вручив лично в руки жене, мы с Абрамом помчались к себе домой.
По дороге Абрам всё допытывался, о чём мы так долго говорили с Морозом за закрытыми дверями, и за каких таких спасителей Мороз выжрал целую бутылку самогона?
На улице было холодно, дул сильный ветер. Мне не то, что говорить, рот не охота было раскрыть.(с.53) И я еле-еле уговорил Абрама угомониться и подождать, пока мы дойдём до дома. А там я обещал рассказать ему и своей матери очень интересную историю.
Дойдя до дома Абрама, мы крикнули его маме, что уже пришли, чтобы она не волновалась, и зашли ко мне.
Мама накормила нас кашей. И мы все трое, уселись на деревянной кровати: они — чтобы слушать, я — чтобы рассказывать. Я передал им весь наш разговор с Морозом. Мать тоже вспоминала солдат, живших в наших сёлах в 1942 году, рассказывала, что они были худые, больные, раненые. Жители сёл их кормили, давали им тёплую одежду, помогали, чем могли.
Но тут же она вспомнила и других — тех холёных, упитанных, которые под видом набирающихся сил перед отправкой на фронт пришли к концу 1943 года, пожили, присмотрели, что к чему, и безжалостно согнали её парод с родных земель, моря голодом и жаждой, безжалостно издеваясь, убивая. Печаль покрыла её лицо.
— Все они одни русские, — говорила она, уходя мыслями в далёкое прошлое. — Я им последнюю кружку молока, оторвав ото рта своих младенцев», отдавала. А мои дети, по их милости, на чужбине от голода и болезни умерли. Я уж не говорю о своём муже, который два года сражался с немцами, а вернувшись домой калекой, получил в награду от русских смерть на чужбине. Не дали даже умереть на своей родной земле.
На сей раз, из глаз матери не шли слезы, из её глаз искрами летела ненависть, которую питала любая чеченская женщина, как жена, как мать, как дочь, у которой отняли Родину, мужа, детей и родителей в один миг. Она ненавидела русских.
— Все они одни, — продолжала она, стоя у окна. — Никто нас не пожалел, никто не дал умирающей после родов от жажды женщине стакан воды в эшелоне, когда нас выселяли. Они радовались, когда мы умирали.(с.54) Но мы дети Бога, и Бог нас сберёг, не дал всем умереть.
Они же дети Сатаны. У них нет веры в Бога. Потому они такие жестокие…
— Дай Бог, — сказала мать, глубоко вздохнув. — Чтоб их души очистились. Хоть бы Бог согнал с их душ дьявола и поставил их на верный путь. Пойду-ка я помолюсь.
Да, прежде хочу датъ вам совет: дружите, работайте, слушайте, но никогда не расслабляйтесь, поверив им до конца.
Верьте только своему внутреннему голосу, он идёт от Бога, и будьте всегда готовы к худшему.
Матъ ушла молиться. Мы с Абрамом посидели, поделились воспоминаниями о своём «счастливом» детстве и разошлись» (с.55).
Глава из книги Хизара Ахмадова «Судьба чеченца»
Отдел мониторинга
Chechenews.com
21.01.14.