«Палка, палка нужна до зарезу!»

Неспособность властей к переменам Россия уже проходила

Власть в России сменилась в середине православного Великого поста, накануне крестопоклонной недели. Следовало ожидать, что уж духовенство-то встанет на защиту императорского дома. Но епископы отказались поддержать не только Николая II, но и монархию как таковую. И недели не прошло после отречения императора, как Священный синод заменил в богослужениях поминовение царской власти поминовением народовластия. Иначе говоря, первым фактически провозгласил Россию республикой — Временное правительство сделает это только 1 сентября 1917 года.

— Двести лет Православная церковь пребывала в рабстве, — горячо говорил архиепископ Новгородский и Старорусский Арсений на первом заседании Святого синода после Февральской революции. — Теперь даруется ей свобода.

Епископ Александровский Михаил (Космодемьянский), викарий Ставропольской епархии, прочитал взволнованную проповедь:

— Воскрес Христос — и пали рабские дьявольские цепи. Пал самодержавный строй, деспотический режим — и рушились путы, которыми окована была вся жизнь человека от утробы матери и до могильной гробовой доски…

Церковный аппарат так сросся с государственным, что утратил самостоятельность, и оттого легко перешел на службу новой власти.

А что же другие преданные защитники престола? Семья?

«Царская семья состояла из брата царского деда, четверых двоюродных братьев и девяти троюродных — всего двадцать девять человек, — подсчитал один из чиновников двора. — Достаточно, чтобы встать на защиту главы семьи и, если нужно, с оружием в руках положить за него жизнь… Кто же из этих двадцати девяти мужчин выступил в поддержку главы семьи в трагический момент отречения? Никто…»

«Когда вспыхнула революция, сразу же стало ясно, что в царя народ уже не верит, — писал в эмиграции философ Лев Шестов. — Во всей огромной России не нашлось ни одного уезда, ни одного города, даже, кажется, ни одного села, которые бы встали на защиту свергнутого царя. Ушел царь — скатертью дорога, и без него обойдемся».

Отрекшись от престола, Николай II, кажется, нисколько не сожалел об утерянной власти. Надеялся провести остаток жизни с любимой женой, дочерями, в которых души не чаял, обожаемым и несчастным сыном. Но, сломав оковы старого режима, Россия умылась кровью. В том числе и царской.

Отчего российское общество проявило такой радикализм, такую жестокость? Не было ли это результатом отсутствия полноценной политической жизни, когда ни одна проблема не решалась разумным путем? Не сложилось ни привычки, ни традиции искать решения ненасильственными методами. Напротив, была привычка к крайностям.

Николай II отрекся в пользу своего брата — великого князя Михаила Александровича. К нему приехали депутаты Думы. Одному из них великий князь не без зависти заметил:

— А что, хорошо ведь быть в положении английского короля. Очень легко и удобно! А?

— Да, ваше высочество, — был ответ, — очень спокойно править, соблюдая Конституцию.

Британская монархия спасла себя — и страну! — когда давным-давно добровольно согласилась передать политическую власть парламенту, заложив основы демократии в Англии, где привыкли искать компромисс, принимать во внимание мнение инакомыслящих. Волнения в Петрограде, которые привели к Февральской революции, были вызваны нехваткой хлеба. Продовольствия не хватало во всех воюющих странах, но режимы рухнули только в недемократичных империях — России, Австрии и Германии.

Вполне представляю себе, что, сложись история иначе, Россия была бы и сегодня конституционной монархией. И внук или, скорее, правнук Николая II принимал бы послов, поздравлял нас с Новым годом и открывал заседания Государственной думы. А Романовы отмечали бы в следующем году 400-летие династии.

Вектор движения был избран верный. Сто лет назад Государственная дума располагала большими полномочиями, чем сейчас. В царские времена в Думу избиралось предостаточно оппозиционеров, в том числе радикально настроенных. Главе правительства приходилось убеждать депутатов в своей правоте. Это удавалось отнюдь не всегда. И Дума, и Государственный Совет (что-то вроде нынешнего Совета Федерации) проваливали правительственные законопроекты.

В царской России были влиятельные сторонники реформ, поклонники, например, британской модели. Если бы царская власть, откликаясь на веления времени, менялась, реформировалась, она, может быть, и по сей день была бы конституционной монархией. Но к решительным переменам она оказалась неспособной.

Трагедия последнего императора состояла в том, что он не понял нужд страны, изо всех сил пытался остановить ее развитие. Считал, что он один знает, в чем нуждается Россия и как следует действовать. Все, кто позволял себе критику, вызывали у него раздражение. Потому на высшие посты назначал по принципу личной преданности. Монархия не допускала к власти тех, кто мог бы проводить модернизацию, постепенно улучшая жизнь. Вполне разумные политики либерального толка и даже такие выдающиеся государственные деятели, как Витте со Столыпиным, воспринимались как подозрительные и ненадежные элементы.

В результате разумные и инициативные люди, жаждущие перемен и готовые ради них трудиться на благо отечества, утратили надежду и уверились, что, только свергнув монархию, можно спасти Россию.

Будь на месте Николая II жестокий и волевой человек, он мог бы силой попытаться подавить Февральскую революцию в зародыше. Возможно, ему бы это удалось. Но что дальше? Установить в стране диктатуру и править силой оружия? Это возможно до определенного времени. Но диктатура не позволяет стране развиваться. Значит, рано или поздно нужно дать стране свободу.

Несвободное общество не развивается, не привыкает к ответственности, поэтому революция 1917 года обернулась хаосом, а потом превратилась во всероссийский погром и братоубийственную резню.

История нашей страны развивается по спирали. Захватив власть, правящая элита держится за нее обеими руками, не позволяя самых необходимых перемен. В какой-то момент перемены все-таки начинаются — и тут же превращаются в неконтролируемую стихию, которая все сносит. Вертикаль власти, которая кажется такой надежной, по определению имеет столь малую опору, что при сильных волнениях просто не может удержаться. Приходит новая власть — и опять все пытается заморозить. Так было при царе — и кончилось кровавой Гражданской войной, так было при советской власти — и кончилось распадом государства и кровавыми конфликтами.

«Очаровательное время распада старой государственной машины, безвластия, самопорядка, срывающегося в сумбур, — вспоминал исторические события марта 1917 года председатель Всероссийского союза журналистов Михаил Андреевич Осоргин. — Эти дни все-таки следовало пережить, эти лучшие дни огромной нашей страны. Лучших и даже таких же она не знала и никогда не узнает…»

Но Осоргин предупреждал: «Неизмеримо велика наша ответственность за будущее… Ведь мы, как дети, которые только учатся ходить, как арестанты, отпущенные на волю, как ослабленные болезнью, выписанные из больницы на вольный воздух».

Окрепнуть и научиться жить в условиях свободы до октября семнадцатого, когда власть взяли большевики, не успели. Едва обрели свободу — и уже заговорили о сильной руке. Начальник главного артиллерийского управления российской армии генерал-лейтенант Алексей Алексеевич Маниковский писал сослуживцу:

«Где тот истинный „диктатор“, по которому стосковалась Земля Русская? Так дальше продолжаться не должно… Мне приходится иметь дело с тысячами лиц самого разнообразного положения, и ото всех я слышу только одно порицание властей предержащих. Наш вопль: дайте нам если не диктатора, то хотя бы хорошую ПАЛКУ… Палка, палка нужна до зарезу!!»

Генеральская мечта быстро сбылась. После прихода большевиков. Люди привыкли полагаться на начальство — и не выдержали его отсутствия. Исчезновение государственного аппарата, который ведал жизнью каждого, восприняли как трагедию. Ответственность за экономические, житейские и бытовые неурядицы возлагали на демократию и демократов. Эпоха Февраля была слишком недолгой, чтобы демократические традиции укоренились. Для этого требуются не месяцы, а десятилетия…

Генерал Маниковский, так жаждавший «истинного диктатора» и палки, пошел служить в Красную армию. Во время служебной командировки в 1920 году его сбросили с поезда — и он погиб.

«Россия позволяет кататься на своей шее каждому любителю верховой езды, — с горечью заключал Михаил Осоргин. — Иногда, встав на дыбы, она опрокидывает всадника — и сейчас же позволяет взнуздать себя другому».