«В Эстонии навязывался советский образ мыслей, советское поведение, тьму-тьмущую народа отсюда сослали в Сибирь. Надо было выразить надежду, что эта нация не позволит себе проявить себя таким же образом по отношению к русскоязычным, когда она станет здесь главенствующей. Но, наверно, на определенном этапе нужно было проявить, потому что слишком далеко зашел процесс принудительной русификации и принудительного навязывания советских порядков», — сказал в интервью Delfi первый президент Белоруссии Станислав Шушкевич, прибывший в Таллинн на церемонию открытия барельефа Бориса Ельцина.
— 8 декабря 1991 года вы были в числе шести человек (от России – Борис Ельцин, Геннадий Бурбулис, от Украины – Леонид Кравчук, Витольд Фокин, от Белоруссии – Станислав Шушкевич, Вячеслав Кебич. – прим. ред.), которые подписали знаменитое Беловежское соглашение – документ о прекращении существования государства под названием СССР и создании Содружества независимых государств. Если бы повторилось нечто подобное, вы сделали бы все, как тогда, или по-другому?
— Ответ на ваш вопрос, как ни странно, дал Карл Бильдт, министр иностранных дел Швеции. Он попросил парламент разрешения опубликовать материалы, которые обычно публикуют через 50 лет, он попросил через 20. Это дипломатическая переписка. И там настолько высокая оценка шведскими дипломатами того, что было сделано в Беловежской пуще, и там настолько велика обеспокоенность тем, что происходило на территории бывшего Советского Союза (фактически грозила гражданская война – бедные на богатых, одни нации на другие, одни религии на другие), что, по-моему, мы сделали то, что можно было сделать в то время. И классные юристы, проанализировав Беловежское соглашение, которое было составлено за ночь (!), простите за нескромность, назвали его шедевром легитимной дипломатии конца второго тысячелетия. Простите, лучше сделать я бы сегодня не смог.
— Как все происходило, как вы все съехались в Беловежскую пущу?
— Мы в Белоруссии – правительство, Верховный Совет – очень хотели пригласить Ельцина к нам, чтобы уговорить его помочь нам с энергоносителями. И все время я искал момент, как его позвать. А говорили, что он охотник и прочее-прочее, и я уловил однажды момент в Ново-Огарево, когда мы остались с ним вдвоем, и пригласил в Беловежскую пущу. Договорились, что дату визита согласуем. А когда начали готовиться, пришли к выводу, что целесообразно пригласить еще и представителей Украины на высоком уровне, потому что создавать нездоровую конкуренцию, то есть брать ту нефть, которая, может быть, предложена Украине, не совсем по совести. Мы решили действовать по совести.
— То есть речь шла о нефтяном соглашении?
— Нефть и газ – больше ничего нас не интересовало. Я лично был горячим сторонником рыночных реформ, того, что проповедовал и обосновывал Гайдар. Но здесь мы фактически хотели попросить – воздержитесь на чуть-чуть, нам никто не даст кредит, мы не можем у вас купить нефть и газ по рыночной цене, нам нужны поставки по-советски, по-старому, не рыночным образом. И мы подумали, что Ельцин нас поймет и, раз в июне 1991 года был избран президентом России, найдет способ помочь нам. Пригласили и Кравчука. Собрались очень мощные делегации. В 30 км от Беловежской пущи есть военно-воздушная база в Пружанах, места там хватало, потому что это была резиденция ЦК КПСС и там можно было собрать кого угодно и сколько угодно. Так оно и произошло.
— И что, дальше переговоры пошли немножко «не в ту степь»?
— А дальше мы подумали так: а что мы можем сделать? Каковы наши права, если мы будем соблюдать Конституцию СССР? Мы можем только просить Горбачева, чтобы он помог нам с энергоносителями, но Горбачев уже не имел власти… И здесь главную роль сыграл Геннадий Бурбулис. Я сам физик и никогда не любил философов советских. И когда он открыл рот, я подумал – ну, сейчас что-нибудь марксистско-ленинское скажет. А он вдруг произносит: «А не согласитесь ли вы подписать такую фразу, господа: СССР как геополитическая реальность и субъект международного права прекращает свое существование».
— Это было — как обухом по голове?
— При моем презрительном отношении к философам такое его заявление у меня просто зависть вызвало, потому что он блестяще сформулировал то, что нагорело, что нужно было сделать. Я сразу сказал, что подпишу. Кравчук немного подумал, но, в конце концов, подписали все. И с той поры я исключительно уважительно отношусь к Бурбулису и считаю, что философы –хорошие люди.
— Значительная часть русского и русскоязычного населения Эстонии считает Бориса Ельцина предателем, «сдавшим» их без боя, не вытребовавшим у Эстонии гарантий соблюдения прав этих людей и позволившим Эстонии сформировать институт безгражданства. Как вы это прокомментируете?
— Почему-то советское русскоязычное население, которое здесь утверждалось, считало, что оно должно иметь чуть ли не преимущество по сравнению с коренным населением. А ведь так оно и было.
— При Советском Союзе (вы, может быть, не знаете) здесь была великолепная эстонская школа. Я сама преподавала в одной такой.
— Но какой процент здесь был таких школ?
— Очень значительный процент.
— Мое мнение, хотя я наблюдатель со стороны, что явно был перекос.
— Но разве после событий начала 90-х русские в Эстонии не имели и не имеют права требовать просто равных прав?
— Пока не преодолена такая точка, что русскоязычных, допустим, в Латвии, больше, чем говорящих по-латышски, будет губление этими же самыми русскоязычными того права латвийского этноса, которое тот имеет.
— То есть нелатышам и неэстонцам надо дать немного меньше прав, чем представителям титульной нации?
— Вы имеете в виду политические права?
— Конечно, и политические. И права человека в самом широком смысле.
— Я думаю, что если нашествие привело к большинству русскоязычного населения, то должен быть какой-то период, чтобы сбалансировать эту ситуацию. Думаю, что в дальнейшем эта ситуация выравняется. Вряд ли кто-нибудь будет отбирать политические права у русскоязычного населения здесь. Я знаю очень многих русскоязычных и белорусскоязычных, кстати, которые тоже здесь есть, которые восхищены порядками в Эстонии и довольны тем, как тут происходит процесс демократизации. Но думаю, что русскоязычные должны бороться за свои права. В конце концов, эти права, думаю, будут абсолютно восстановлены, но когда будет преодолен тот рубеж, что русский язык побеждает здесь эстонский. В историческом плане это может быть очень короткий период времени, в физическом – достаточно долго. Эстонцы имеют право на восстановление своей этнической гордости и национальной государственности.