Вечер был по-питерски промозглым. Выйдя из одного кафе я заходил в другое – дурные предчувствия не давали мне уехать из района Тотенэм Корт Роуд. В девятом часу пришёл смс: University College Hospital, больница, где лежал Литвиненко, собирается сделать официальное заявление. Я понял, что в отношении Запада к российской власти произошло событие более знаковое, чем всё, что инкриминировалось ей прежде.
Да, официально, мир возмущался войнами в Чечне; презрительно отзывался о спецназе, убивающем собственных граждан в операциях по их освобождению; даже беда дефолта, и даже роль Международного Валютного Фонда в России, подвергались эмоциональной критике Конгресса США. Но всё это, в итоге, интересовало узкий круг связанных с Россией людей. Убийство бывшего офицера ФСБ в центре Лондона интересовало всех.
Такова логика массовой информации. И, отчасти, просто логика. Большинство воспринимает политику через простейшие фразы. Убит критик Путина. След ведёт в Россию. Как только публика заинтересовалось заголовком, ей можно предложить более сложный дискурс. Этим, в числе других, занимался автор этих строк.
В том образе, в котором Саша Литвиненко посмертно предстал зарубежному миру, сосредоточилась идеология российского демократизма, выпуска середины нулевых. Саша был другом чеченцев и защищал их от обвинений во взрывах домов, всячески поддерживал демократически избранную власть Масхадова и всенародную борьбу Чечни с российской агрессией. Саша ненавидел антисемитизм и всяческую ксенофобию. Он неустанно повторял, что не знал и не выдал западным спецслужбам ни одной государственной тайны, (что подтверждает в моём фильме „Бунт. Дело Литвиненко“ и Путин и — с позиций ФСБ – Г. Гудков). Литвиненко считал себя патриотом и обосновывал свой антипутинизм тем, что вседозволенность и коррупция, разъедающие организацию-наследницу КГБ, ведёт к разложению российского государства и физической гибели граждан.
Александра Литвиненко поддерживал Березовский. Я спрашивал Сашу о том, что он думает об одиозной репутации Бориса в России. Позиция Литвиненко сводилась к следующему. Березовский сделал много ошибок, но судьба, обстоятельства, темперамент, интеллект, вкусы, и – да – определённые принципы, и да – совесть, не позволили ему смириться с авторитарными характеристами путинской власти. Березовский несёт часть ответственности за приход „Володи“ к власти, но тех, кто не поддерживал Путина можно пересчитать по пальцам. В такой ситуации прав не тот, кто не сделал ошибки, а тот, кто не постарался изо всех сил её исправить.
Так говорил Литвиненко, и здесь не место пытаться дать „объективную“ оценку Березовскому. Моя главная, историческая, претензия к нему, в том, что он – олигарх. Несущий историческую ответственность и за залоговые аукционы, и за выборы 1996ого, и многое другое в этом духе. Но гораздо большую ответственность за всё это несут те, кто не раскаивается в этом до сих пор. Причисляя себя к критикам власти. Делая ставку на нового молодого лидера, запатентовавшего „добрую машину“ по выборочной борьбе с членами одной партии (в которую не входит, например, Андрей Луговой). Покалывающего систему на глубину микрона. Заслоняющего словами „жулики и воры“ серийный геноцид и перманентную государственную измену.
Перед смертью Саша Литвиненко просил за себя отомстить. Он хотел быть отмщённым, как борец с режимом. Абсурдные утверждения НТВ (кажется, — этот мусор я не смотрю), что Саша покончил с собой, не заляпали моего ощущения, что на каком-то высшем уровне жизнелюбивый Саша принёс себя в жертву, чтобы показать миру на что способен гэбэшный режим. Сегодня, однако, о мотивах убийства можно говорить конкретней. Я знал, что Саша успешно сотрудничал с испанскими спецслужбами в борьбе с мафией из бывшего СССР, но теперь известно, что отравление остановило сашину конкретную запланированную поездку в Испанию, которая должна была принести конкретные результаты. Свой тезис о том, что борьба с режимом есть борьба с коррупцией Литвиненко доказал своей жизнью и смертью. За эту борьбу его убили. А не включали в совет директоров Аэрофлота. Не выпускали из под стражи по требованию прокурора. Не удостаивали комментариев, вроде собянинских, мол ему – так или иначе – покровительствует Путин. И он сам – не предлагал дать Путину „и его семье“ гарантию безопасности.
Эпоха Литвиненко и Политковской позади; сегодня образ оппозиционера включает призывы к коллективным депортациям, поддержку агрессии против суверенных стран, и просто ксенофобское хамство.
Я не могу простить Навальному его ксенофобию (за которую он сам прощения не просил), но понимаю, почему многие пошли за ним. „Достал“ нео-застой, хочется движухи. Кто-то считает, что теряет от путинской системы – буквально, деньги. Но на это я имею право ответить: не трогает ваше хипстерское благостояние, по крайней мере, не годится оно в качестве мотивировки борьбы с режимом. Не годится и не сработает. „Слив протеста“ – логически неизбежен, ибо путинская система обеспечивает буржуазный минимум. Она обеспечивает жизнь, в которой никакого Путина собственно и не видно, если не смотреть занудные новости. Зато повсюду скидки – спешлы, луки, органические печеньки и идеальные кофебрейки. О нюансах хипстерского пакета можно горячо и увлекательно спорить, но из-за них нельзя – по определению – рисковать здоровьем.
Саша Литвиненко считал, что его враги используют националистическую риторику для личного обогащения и удержания власти. Сегодня национализм не запирается изнутри в тех кабинетах, где с ним сталкивался Литвиненко, а расползается по соседним элитным кварталам, и дальше, воссоединяясь с полнокровной ксенофобией тех, кто этого слова не употребляет. Но есть и другое описание этого процесса: национализм использует олигархия и обслуживающие её классы, как отвлекающий манёвр; для – по выражению Литвиненко – личного обогащения и удержания власти.
Источник: www.echo.msk.ru
23.11.13.