15 февраля исполняется 25 лет со дня полного вывода советских войск из Афганистана.
Известно, что вопрос о вводе ограниченного контингента советских войск в Афганистан ставился афганским руководством перед советским политическим руководством с различной степенью остроты в течение всего 1979 года. По некоторым данным, около двадцати раз.
Окончательно положительное решение по данному вопросу было принято 12 декабря 1979 года на заседании Политбюро ЦК КПСС. И с этого момента в обстановке строгой секретности началась практическая подготовка войск Туркестанского и Среднеазиатского военных округов, на основании устных приказов, без определения конкретных задач.
24 декабря министр обороны, маршал Советского Союза Дмитрий Устинов подписал директиву, в которой, в частности, говорилось: «Принято решение о вводе конкретных контингентов советских войск, дислоцированных в южных районах нашей страны на территории Демократической Республики Афганистан в целях оказания помощи афганскому народу, а также создания благоприятных условий для воспрещения возможных антиафганских акций со стороны сопредельных государств».
В канун круглой даты корреспондент «Голоса Америки» взяла интервью у бывшего первого заместителя главнокомандующего Сухопутными войсками РФ, депутата Государственной думы второго (при поддержке партии «Демократический выбор») и третьего (по партийным спискам СПС) созывов, генерал-полковника запаса Эдуарда Воробьева.
Анна Плотникова: Эдуард Аркадьевич, помните ли Вы, какие задачи были поставлены перед «ограниченным контингентом» в декабре 1979 года, и насколько они оказались выполненными?
Эдуард Воробьев: Директивой министра обороны СССР была обозначена общая военно-политическая цель, но конкретных задач вводимым войскам поставлено не было. По мнению экспертов и по моему личному мнению, была допущена ошибка в оценке внутриполитической обстановки в Афганистане и возможных последствий в случае ведения войсками боевых действий.
Советское руководство считало, что даже незначительного присутствия советских войск в Афганистане будет достаточно для умиротворения воюющих сторон и стабилизации обстановки. Я приведу небольшой пример. После того, как 108-я воздушно-десантная дивизия взяла Кабул, она получила приказ брать под контроль важнейшие объекты афганской столицы и не поддаваться на провокации, то есть, выполнять полицейские функции.
Однако произошло то, чего наше руководство не ожидало. Боевые формирования Афганистана, придерживавшиеся различных убеждений, оказали вооруженное сопротивление советским войскам. А физическое уничтожение Амина, проведение ряда реформ без учета менталитета афганского народа, молчаливое согласие с гонениями на афганское духовенство делали советские войска основной мишенью вооруженного сопротивления для формирований моджахедов. И афганским лидерам до самого последнего момента так и не удалось сделать легитимным присутствие советских войск на территории Афганистана. Фактически ни одна из задач, выполняемых советскими войсками, не была выполнена до конца, прежде всего, потому, что они не были поддержаны афганским народом.
А значительные потери местного населения в ходе вынужденных боевых действий сделали советские войска главным противником. Это понимали и руководители Демократической Республики Афганистан. Приведу еще один пример. Будучи первым заместителем командующего Туркестанским военным округом и, одновременно, начальником ташкентского гарнизона, я в составе делегации Узбекистана встречал высокопоставленных лиц, которые прибывали в Советский Союз из других государств. И первую остановку они делали в Ташкенте. В числе таких высокопоставленных гостей был и лидер ДРА Наджиб.
Так вот, во время одного из таких приездов, в тот момент, когда Наджиб возлагал цветы к памятнику Ленину, ему доложили о боевых действиях за прошедшую ночь и о больших потерях среди моджахедов. Как мне показалось, докладывающий ожидал положительной реакции со стороны Наджиба на его сводку. Но этой реакции не последовало. Наджиб остановился, задумался, и не обращаясь ни к кому, грустно сказал: «И все-таки, это – мой народ».
С позиции сегодняшнего дня, ввод войск в Афганистан в большей степени имел объективные причины для обеспечения национальной безопасности Советского Союза. Возможно, это была первая серьезная стычка с международным терроризмом, который в полной мере проявил себя после распада СССР. Но в момент принятия решения о применении силы, главный вопрос состоит в том, насколько компетентно и какой ценой будут решаться задачи, поставленные силовым структурам? И является ли эта цена адекватной при достижении конечных целей?
Это позиция профессора кафедры востоковедения МГИМО Сергея Дружиловского, и я с ней полностью согласен.
– С точки зрения профессионального военного с многолетним опытом, имела ли Советская армия шансы выиграть «афганскую кампанию» 1979-1989 годов?
– Первоначальная задача войскам не предполагала ведения крупномасштабных боевых действий. Считалось, что само присутствие советских войск в Афганистане станет стабилизирующим фактором. Поэтому и войска, вводимые туда, назывались «ограниченным контингентом». Предполагалось также, что их наличие будет гарантом мирной обстановки и не позволит исламской оппозиции вооруженным путем противодействовать проведению реформ правящей Народно-Демократической партией Афганистана.
Однако в силу ряда причин этого не произошло, и советские войска оказались втянутыми в партизанские боевые действия. Главная беда состояла в том, что советские войска не пользовались широкой поддержкой населения из-за применения силы. И они оказались чужим, инородным телом в жизни афганского народа. Первоначальный мирный, стабилизирующий замысел миссии советских войск перешел в силовой и был отвергнут афганским народом. Такой народ нельзя победить, его можно только уничтожить.
И подобное развитие событий – ведение войны до победного конца, до последнего солдата – выходило за рамки разумного поведения. Поэтому было принято решение о выводе советских войск из Афганистана.
Впервые признаки подобного исхода событий обозначились в 1986 году, то есть, через год после прихода к руководству Михаила Сергеевича Горбачева. Объективности ради, я хотел бы отметить, что в 1979 году глава советского правительства Алексей Николаевич Косыгин, начальник Генерального штаба вооруженных сил маршал Николай Васильевич Огарков, главком сухопутных войск генерал Павловский и ряд других высокопоставленных руководителей были против ввода советских войск в Афганистан. Но они не были услышаны, и произошло то, что произошло.
– Какова с Вашей точки зрения роль западных государств и, в первую очередь, США в том, что Москве не удалось удержать в Афганистане просоветский режим?
– Теперь уже общеизвестно, что Пакистан, Саудовская Аравия, Соединенные Штаты, Великобритания, Китай поддерживали вооруженные формирования суннитских моджахедов. А шиитских моджахедов поддерживал Иран.
Из мемуаров бывшего директора ЦРУ Роберта Гейтса известно, что в 3 июля 1979 года, то есть за шесть месяцев до ввода советских войск в Афганистан, президент США Джимми Картер подписал указ о секретной финансовой поддержке антиправительственных сил в Афганистане. Позже об этом же самом говорил в интервью одному французскому журналу и Збигнев Бжезинский.
Помощь осуществлялась не только финансами, но и боевой техникой, оружием, боеприпасами, минами, средствами ПВО. По официальным данным афганского правительства в 1982 году (по сравнению с 1981 годом) число мин и фугасов, в том числе американского, пакистанского и египетского производства увеличилось в 8 раз. С 1986 года по воздушным целям активно применяются переносные зенитно-ракетные комплексы производства США «Стингер».
Действительно, разносторонняя помощь моджахедам со стороны упомянутых государств усложняла советским войскам выполнение боевых задач на суше и в воздухе, увеличивало потери советских войск, заставляло искать другие способы противодействия моджахедам. Но эта поддержка не была решающим фактором, который способствовал бы выработке и принятию решения о выводе войск. Решающим фактором, как я уже говорил, стало отсутствие широкой поддержки афганским народом действий советских войск на территории ДРА. Поскольку первоначально поставленная мирная, стабилизирующая задача превратилась в силовую.
– Эдуард Аркадьевич, в 1986-87гг вы были первым заместителем командующего войсками Туркестанского военного округа, в состав которого входила 40-я армия, воевавшая в Афганистане. В сферу ваших служебных обязанностей входила боевая подготовка личного состава перед отправкой в районы боевых действий. Как вы можете оценить моральный уровень солдат и офицеров 40-й армии незадолго до окончания войны? Какие настроения преобладали – готовность воевать до победного конца или желание поскорее уйти из Афганистана?
– Вопрос о морально-психологическом состоянии или боевом духе личного состава 40-й армии не ставился ни разу ни в Военном совете Туркестанского округа, ни, тем более, на Военной коллегии министерства обороны. То есть, этот вопрос не беспокоил ни руководство вооруженных сил, ни командование Туркестанского военного округа. И никогда не был причиной отказа от решения каких бы то ни было боевых задач.
Наиболее показательным настроение личного состава, в том числе офицеров, было в начале 1980 года, когда воинские формирования, прибывшие в Афганистан с целью стабилизации ситуации и умиротворения конфликтующих сторон, в одночасье встретили вооруженное сопротивление. Возникла некоторая растерянность.
Могу сказать, что такая же ситуация возникла и у меня в 1989 году в Центральной группе войск. Когда политическое руководство Советского Союза заявило, что ввод войск в Чехословакию в 1968 году был необоснованным и ошибочным, то в течение одного дня личный состав группы войск стал оккупантом. А сутки тому назад это были «носители прогрессивных идей на передовых рубежах социалистического содружества». И тоже возникла растерянность – нарушились все контакты, наработанные годами. Центральная группа войск в Чехословакии оказалась инородным телом.
Вот точно так же было и в 1980 году. В последующем 40-я армия была в центре внимания и Военного совета Туркестанского ВО и министерства обороны. Я хочу остановиться на подготовке личного состава для восполнения понесенных в Афганистане потерь. Эта подготовка проводилась тщательно на протяжении трех–шести месяцев на специальном полигоне в Туркменистане, и это позволило резко снизить потери личного состава. Если в 1985 году они составляли 1870 человек, то уже в следующем году на пятьсот человек меньше, а в 1987 году на половину меньше – 756, а в 1989 году — 53 человека.
А что касается преобладающих настроений незадолго до окончательного вывода войск, то, с одной стороны, горечь за понесенные потери без достижения определенных целей. А с другой стороны, люди были настроены на организованный выход с минимальными потерями, а лучше без них. Никакого упаднического настроения в 40-й армии не было.
– Следующий вопрос к вам не только как к военному, но и как к человеку с опытом политической борьбы. Оказала ли «афганская война», закончившаяся в феврале 1989 года, какое-либо влияние на последовавший менее чем через три года распад СССР?
– Вопрос очень интересный. Я много копался в разных архивах, изучил много источников и пришел к следующему выводу – я не вижу прямой связи между событиями в Афганистане и последующим распадом Советского Союза. Может быть, лишь косвенные причины, связанные с потерями в Афганистане военнослужащих по национальному признаку. Но, насколько мне известно, подобного учета никто не вел.
Главной же причиной распада Советского Союза, по моему убеждению, стал провал марксистко-ленинского учения о возможности построения коммунистического общества. Я и сейчас помню эту формулировку наизусть: общества свободных и сознательных тружеников, общества, политическую основу которого составляют Советы народных депутатов, экономическую – общественная собственность на орудия и средства производства, идеологическую – марксизм-ленинизм. Общества, которое живет по принципу: от каждого по способности, каждому по потребности, общества, которым руководит одна политическая партия.
Эта теория провалилась вначале в умах политического руководства и союзного, и республиканского масштаба. На повестку дня стал выходить вопрос о выживании в одиночку, с поиском других союзников, покровителей, спонсоров и так далее. То есть, нарастали центробежные силы из Союза Советских Социалистических Республик.
– В середине этой недели появилось заявление ветерана Афганской войны, депутат Госдумы от «Единой России» Франца Клинцевича о том, что Российский союз ветеранов Афганистана призвал пересмотреть политическую оценку боевых действий, которую дал съезд народных депутатов СССР в 1989 году. В заявлении, в частности, говорится: «Политически и юридически несостоятельная оценка афганской войны как провальной авантюры, официально данная тогда съездом народных депутатов, не пересмотрена до сегодняшнего дня». Что вы думаете по поводу призыва Российского союза ветеранов Афганистана?
– Я бы не был столь категоричен. Я согласен с первой частью высказывания, что нельзя называть афганскую войну «авантюрой». Но не согласен с тем, что официальную оценку, данную в 1989 году надо немедленно пересмотреть.
Я думаю, что должна поработать комиссия с представительными людьми, как в свое время была комиссия во главе с Александром Николаевичем Яковлевым по оценке «Пакта Молотова-Риббентропа». И чтобы эта комиссия (состоящая из представителей разных точек зрения, из компетентных, уважаемых историков) рассмотрела доводы и той стороны, которая принимала 25 лет назад такое решение, и другой – сделавшей недавнее заявление.
Это помогло бы снять прямую конфронтацию, и дало бы сигнал о том, что нынешняя позиция Российского союза ветеранов Афганистана также услышана и будет учтена. А потом можно было бы послушать доклад этой комиссии, например, в Государственной Думе, или в Совете Федерации, с тем, чтобы выйти в конечно итоге на президента Российской Федерации.
А сразу делать заявления о пересмотре политической оценке, мне кажется, крутовато. На мой взгляд, здесь уместна середина, которая обычно более приемлема, чем крайности.