К 30-летию эффектного побега из СССР бывшего сотрудника КГБ Олега Гордиевского издание The Times Magazine посвятило ему пространный материал. Корреспондент Бен Макинтайр называет Гордиевского «величайшим секретным агентом своего поколения». По словам журналиста, 76-летний разведчик впервые рассказал «всю историю от начала и до конца».
«1985 год, теплый июльский вечер. На тротуаре Кутузовского проспекта… стоит мужчина средних лет, в руке у него полиэтиленовый пакет. На нем серый костюм и галстук — выглядит он как обычный советский гражданин, в разгар пыльного лета чего-то ждущий посреди унылой улицы, напротив булочной. Разве что пакет выглядит слегка подозрительно, на нем напечатан красный логотип британского супермаркета Safeway».
«Этот человек — шпион. Высокопоставленный сотрудник КГБ, он больше десяти лет снабжал британских кураторов бесценными секретами из недр советской разведывательной системы. Ни один другой шпион не нанес КГБ большего ущерба. Тот участок тротуара, на котором он стоит, на шпионском жаргоне называется «сигнальной точкой» — местом, за которым MI-6 годами вела наблюдение, ожидая этого самого момента».
«Сумка из Safeway служит сигналом о том, что шпиона раскрыли и нужно запустить операцию по его спасению, пока КГБ не добралось до него и не убило».
«Мимо проходит мужчина помоложе — без пиджака и, судя по одежде, иностранец. В одной руке у него была зеленая сумка с логотипом Harrods; в другой батончик Mars. Откусив от него, мужчина на мгновение встречается глазами [с Гордиевским]. Это сотрудник MI-6, он работает под дипломатическим прикрытием в британском посольстве в Москве. Шоколадный батончик, еще один британский полиэтиленовый пакет, беглый взгляд — все это ответное послание поджидающему шпиону: мы приняли ваш сигнал, план побега запущен. Как договаривались, через четыре дня мы попробуем под носом у КГБ вывезти вас из страны».
«Так начался один из самых дерзких и необычных эпизодов в истории шпионажа, ставший кульминацией шпионской игры, ставки в которой были высоки, — пишет Макинтайр. — На тот момент за все время холодной войны из России не был тайно вывезен ни один шпион. Вероятность провала была колоссальна. Однако в тот момент, когда офицер MI-6 откусил от шоколадки, план побега был введен в действие, и остановить его было уже невозможно».
«Эти события произошли три десятка лет тому назад, но страх и волнение до сих пор свежи», — пишет Макинтайр. По его словам, основой для статьи послужили «более 40 часов интервью», в ходе которых «шпион медленно и методично раскрывал свою историю. Это была насыщенная, тщательная реконструкция, периодически прерывавшаяся внезапными порывами бурного русского веселья».
«Запасного плана не было. Если бы план побега не сработал, мне пришлось бы сдаться и признаться КГБ в том, что я был агентом британской разведки. После допросов меня бы расстреляли», — рассказал Гордиевский. По-английски он говорит «понятно, с большим акцентом», отмечает корреспондент.
«Со стороны Гордиевский выглядел деятельным, беспрекословным слугой режима, которому была суждена стремительная и успешная карьера в советской разведке, — говорится в статье. — Но в нем смолоду теплилась искорка инакомыслия. Мало кто из ровесников ее замечал, эту готовность ставить под вопрос устоявшийся порядок вещей, отличавшую его от тех, кого он называет «Homo Soveticus», архетипических на все согласных советских людей, которые готовы были смотреть сквозь пальцы на отвратительное лицемерие советской системы».
«Шпионы шпионят по самым разным причинам, в том числе в поисках приключений, ради романтики, из-за шантажа, за деньги, движимые обидой или патриотизмом. Гордиевскому мотивацией служили в основном идеологические убеждения, глубокая личная, интеллектуальная и политическая антипатия к советскому коммунизму. Как человек эрудированный, поклонник классической музыки и литературы, он в какой-то момент начал воспринимать советский режим как одновременно преступный и мещанский. Его тайная борьба носила в том числе и культурный характер».
После того как молодого сотрудника КГБ Гордиевского отправили в командировку в советскую резидентуру в Дании, он начал проникаться «опьяняющим» духом свободы: «Я начал узнавать правду о мире, о Европе, о Советском Союзе, — сказал он в интервью. — Я понял, что жизнь, которой живут люди в моей стране, ненормальна. Нам все время твердили, что мы живем в лучшем обществе, но бедность, невежество были чудовищны… У меня появился очень идеалистический, философский настрой».
«Поворотным моментом» для Гордиевского стала Пражская весна 1968 года: «Я все сильнее отдалялся от коммунистической системы, а из-за этого жестокого нападения на ни в чем не повинных людей стал ее ненавидеть».
Гордиевский решил «послать сигнал» западной разведке: в вестибюле советского посольства в Копенгагене был установлен телефон, который, как было известно Гордиевскому, прослушивался датскими спецслужбами. С этого телефона разведчик позвонил жене и, как пишет автор статьи, «выдал антисоветскую тираду». Ответа на этот сигнал он дожидался еще пять лет.
Наконец, в ноябре 1973 года, во время второй командировки Гордиевского в Копенгаген, британская разведка «сделала свой ход»: к советскому разведчику подослали его однокашника по учебе в Москве Станду Каплана, сотрудника чешской разведки, завербованного западными спецслужбами. Реакцию Гордиевского расценили как «позитивный сигнал», и несколько месяцев спустя на корте, где он по утрам играл в бадминтон, без предупреждения появился британский дипломат. Гордиевский встречался с ним раньше на дипломатических приемах. Иностранец предложил пообедать где-нибудь, где их «не будут подслушивать». Затем была встреча с оперативным сотрудником британской резидентуры, на которой советский разведчик «выдвинул несколько условий: не должен был пострадать ни один из его датских связных, работавших на КГБ; он не хотел, чтобы ему платили, так как свои услуги Великобритании он предлагает «из идеологических убеждений»; не должно было быть никаких «трюков» — секретных фотографий и подслушивающих устройств».
«Так было положено начало серии секретных встреч. На следующие три года Гордиевский стал источником колоссального потока разведданных, содержавших столь уникальную и ценную информацию, что любые сомнения в его добросовестности очень быстро исчезли. Тайно переправленные им документы разоблачали шедшие в тот момент операции КГБ, сеть работавших под прикрытием нелегалов, личности работавших в Скандинавии советских шпионов, многих из которых впоследствии поймали, судили и посадили в тюрьму».
«Значительная часть поступавшей от Гордиевского информации была попросту слишком секретна, чтобы ею можно было пользоваться, а если ей давали ход, то ее происхождение тщательно скрывалось. Этого агента нужно было беречь любой ценой», — говорится в статье.
В 1978 году, когда вторая командировка Гордиевского в Дании подошла к концу, он договорился с MI-6 о том, что «заляжет на дно» до тех пор, пока не получит следующего назначения за границу — «опека КГБ в Москве была слишком вездесуща». При этом он условился со своими кураторами о плане действий в двух ситуациях: если ему нужно будет передать в Лондон какую-нибудь срочную информацию или если возникнет угроза его жизни.
В первом случае Гордиевский должен был «в 7 вечера во вторник появиться в определенном месте в Москве», причем на нем должна была быть «кожаная кепка». На третье воскресенье после этой встречи ему надлежало в 11 утра явиться к «узкой спиральной лестнице позади собора Василия Блаженного, что на Красной площади», где он смог бы передать послание некоей женщине.
«А если Гордиевского увидят на той же самой сигнальной точке в тот же самый вечерний час, но с пакетом из Safeway, то это будет означать, что ему нужно бежать, — продолжает Макинтайр. — Мужчина с шоколадкой подтвердит, что сигнал принят. В следующую субботу в 2:30 дня в 13 км к югу от финской границы, на объездной дороге, примыкающей к шоссе Ленинград-Выборг, остановится автомобиль с британскими дипломатическими номерами». В точку эвакуации Гордиевскому предстояло добраться самостоятельно. Предполагалось, что его провезут через границу в багажнике — согласно Женевской конвенции, дипломатический транспорт не досматривается. План получил кодовое обозначение «Пимлико».
Три года спустя, в январе 1978 года, британские дипломаты «к удивлению и радости MI-6» получили запрос на оформление визы на имя Олега Гордиевского — его назначили консулом при советском посольстве в Лондоне. «Работая агентом в Дании, Гордиевский уже доказал свою ценность; но шпион, имеющий доступ в глубины лондонской rezidentura КГБ, — это было бесценное сокровище… Визу Гордиевскому одобрили быстро, возможно, слишком быстро — чиновник в советском министерстве иностранных дел по этому поводу мрачно заметил: «Очень странно… Так много было отказов».
Через несколько дней после прибытия в Лондон Гордиевский вышел на связь со своими кураторами и прибыл на конспиративную квартиру в Бейсуотере, где впоследствии раз в неделю «под пиво и бутерброды» передавал британцам ценную «беспрецедентную по качеству и объему» информацию. «Я хотел вскрыть советскую систему: ЦК, Политбюро, КГБ», — сказал об этом периоде своей жизни Гордиевский. Как пишет Макинтайр, он «имел возможность предупреждать своих британских кураторов не только о том, что делает КГБ, но и о том, что он планирует делать… Доклады Гордиевского открывали доступ к мышлению советского руководства, его планам, сильным сторонам и страхам».
«Отчасти из-за полученных от Гордиевского разведданных» в 1983 году были внесены изменения в сценарий учений НАТО под названием «Опытный лучник». Ему стало известно, что в советском руководстве эти учения были расценены как подготовка к ядерному удару по СССР. По словам Роберта Гейтса, работавшего в то время директором ЦРУ, сведения, полученные от Гордиевского, британцы, не раскрывая источника, передали в США, и они «укрепили Рейгана во мнении, что нужно всеми силами стараться не просто снизить напряженность, а остановить холодную войну». Как пишет автор статьи, «когда Маргарет Тэтчер заявила, что с Горбачевым «можно вести дела», это стало возможным, в том числе, и потому, что Гордиевский создал условия для ведения этих дел».
Карьера Гордиевского шла в гору. Чтобы дополнительно помочь двойному агенту в продвижении, MI-6 «снабжала его полезными сведениями и аналитикой по политическим вопросам. С точки зрения КГБ, эти данные выглядели внушительно, хотя на самом деле все это в основном можно было прочитать в британских газетах».
«Все шпионы живут в постоянном страхе разоблачения. Гордиевского, однако, раскрыли не его московские враги, а друзья, — переходит Макинтайр к кульминации своей статьи. — Начиная с 1974 года кое-какие важные сведения из того кладезя информации, которым обладал Гордиевский, передавались американцам; никаких прямых указаний на источник не было, но сведений было достаточно, чтобы в ЦРУ пришли к выводу, что у британцев есть агент в высшем звене КГБ. В ЦРУ тайн не любят, как не любят и быть обязанными другим, включая ближайших союзников. Кто поставляет британцам все эти ценные разведданные? Выяснить это поручили Олдричу Эймсу, начальнику советского отдела в управлении контрразведки ЦРУ. Подвергнув подробному анализу каждую крупицу информации и сопоставив ее с известными ему движениями в аппарате КГБ, он исключал один вариант за другим. К марту [1985 года] Эймс был уверен, что нашел нужного человека: он пришел к выводу, что это был Олег Гордиевский».
«Эймс был кадровым офицером ЦРУ — усидчивым, безликим и умелым. Кроме того, ему вот-вот предстояло стать советским шпионом. Эймс нуждался в деньгах. За плечами у него был влетевший в копеечку развод, да и новая жена обходилась дорого. 16 апреля 1985 года он обратился к знакомому советскому чиновнику, который, как ему было известно, работал в КГБ и имел высокое звание. В голове у него было полно секретов, которые он готов был продать. Ему тут же выдали 50 тыс. долларов — это был первый платеж, а всего КГБ в последующие годы выплатил ему 4,6 млн долларов наличными. Эймс тут же начал сдавать советских шпионов, и КГБ одного за другим стал их выманивать. Едва ли можно сомневаться, что Олега Гордиевского выдал Эймс».
16 мая 1985 года Гордиевского срочно вызвали в Москву — будто бы для «важной консультации» в связи с повышением. Он тут же связался с кураторами в MI-6, и они предоставили ему самому решать, продолжать ли сотрудничество с ними. «С этой встречи Гордиевский ушел в уверенности, что MI-6 хочет, чтобы он поехал в Москву, и что таков его долг. Это было невероятно храброе решение — и неправильное», — пишет Макинтайр.
«Может быть, это была паранойя, но Гордиевский, только лишь приземлившись в Москве 19 мая, сразу же почувствовал неладное. Но в настоящий страх его беспокойство переросло лишь после того, как он добрался до дома. Открыв два верхних замка, он толкнул дверь, но та не сдвинулась с места. Она была заперта на третий, нижний замок. Замок, которым он никогда не пользовался. Видимо, кто-то при помощи отмычки проник в квартиру, а уходя, слишком тщательно за собой закрыл. Гордиевского прошиб холодный пот».
«Может быть, в квартире были микрофоны, но искать их не было смысла. Может быть, КГБ учинил обыск, но очевидных признаков не было. Книжка, в которой был спрятан план побега, как и прежде, стояла на полке. Но одно было ясно: к нему подбирается КГБ».
«Гордиевский ждал часа расплаты, ощущая на себе прохладные взгляды коллег в московском Центре. В коридоре он случайно встретил товарища: «Что случилось в Великобритании, Олег? Отзывают всех нелегалов…». Гордиевский был неподдельно шокирован. На следующий день он опять встретил этого человека, и тот поспешил уйти прочь. Слухи распространялись».
В один «душный» день спустя неделю после возвращения в Москву Гордиевского отвезли на дачу, в которой КГБ размещал иностранных визитеров. «Пришли двое. На стол подали бутерброды и армянский коньяк. У Гордиевского внезапно закружилась голова, возникло странное ощущение выхода из собственного тела, как будто он наблюдал за допросом с некоторого расстояния. Он запомнил, как вышел в уборную, выпил несколько стаканов воды и побрызгал водой себе на лицо. Следующим утром он проснулся в кровати, из одежды на нем была только майка и штаны, страшно болела голова, а о том, что произошло, сохранились только самые общие воспоминания. Вернулись два вчерашних собеседника. По их вопросам было понятно, что его скрупулезно допросили, когда он был под воздействием какого-то изменяющего сознание препарата. «Вы были с нами очень невежливы, товарищ Гордиевский, — сказали ему. — Вы очень самоуверенный человек». С трудом он начал вспоминать отдельные фразы из вчерашнего пятичасового допроса: «Признавайтесь. Вы уже признались, просто повторите». Но он, по всей видимости, не признался, потому что если бы это произошло, на нем бы уже были наручники».
По словам корреспондента The Times Magazine, «после этого КГБ сделал нечто, чему так и не было найдено удовлетворительного объяснения. Вместо того, чтобы подвергнуть его [Гордиевского] допросам и пыткам, а в конечном итоге казнить, КГБ установил за ним слежку… Единственное, чем это можно объяснить: его использовали как приманку. В КГБ явно надеялись, что Гордиевский попытается установить контакт с MI-6, и вот здесь-то они сделают из своего поражения победу, поймав с поличным и шпиона, и его британских кураторов».
«Гордиевскому нужно было выбираться. Объяснив [своей второй жене] Лейле, что из-за аппаратных интриг он лишился работы в Лондоне, он собрал семью в отпуск на Каспийское море, сказав, что позже и сам приедет, хотя знал, что может никогда больше не увидеть родных». «Как я мог ей сказать, — цитирует Макинтайр Гордиевского. — Я не мог. Это было слишком опасно».
16 июля Гордиевский вышел из дома с пакетом Safeway, в который положил скомканную газету. Избавившись от хвоста («для профессионального шпиона, действующего на собственной территории, это не сложно», — отмечает автор), Гордиевский пришел в условленное место. В Лондоне к тому времени уже знали, что возникли «серьезные проблемы» — на это указывал, в частности, отъезд домочадцев Гордиевского из Лондона. Московская резидентура MI-6 стала ежедневно следить за «сигнальной точкой». В 7:24 он встретился взглядом с человеком, жевавшим шоколадку. В среду 17 июля в Лондоне получили шифровку: запущена операция «Пимлико». Когда была получена санкция Тэтчер, московская резидентура MI-6 приступила к действиям.
Как пишет Макинтайр, была предусмотрена возможность эвакуации не только Гордиевского, но и членов его семьи — жены и двоих детей, поэтому к месту встречи отправились сразу два агента с женами на двух автомобилях. В багажнике каждой из них планировали разместить по два человека.
«При всей внешней простоте план побега был связан с опасностями, которые трудно переоценить. Сбой мог возникнуть на нескольких этапах, — говорится в статье. — Место встречи располагалось в особой приграничной зоне, кишевшей разведчиками и военными. На той же неделе [когда предстояло вывозить Гордиевского], британский военный атташе позволил досмотреть свою машину на финской границе, чем нарушил протокол и создал опасный прецедент. Как и весь персонал посольства, офицеры MI-6 в Москве были под постоянным наблюдением, в их жилищах были подслушивающие устройства, и любое отклонение от нормы привлекло бы внимание. В довершение всего на той же неделе в Москву прибывал новый британский посол, и на вечер пятницы был назначен прием, а через 18 часов нужно было подобрать [Гордиевского]. Отсутствие двух служащих MI-6, которые вроде бы были обычными дипломатами, несомненно, не осталось бы без внимания».
Последнее препятствие было решено устранить при помощи «изощренной легенды», пишет Макинтайр. «Жена одного из офицеров MI-6 должна была симулировать недомогание — не слишком опасное, но требующее неотложного лечения в Хельсинки; ее подруга, жена другого офицера, будто бы ехала за компанию. Их мужья — с деланной неохотой — тоже ехали, якобы чтобы на выходных сделать в Финляндии покупки».
Гордиевский, поправляя расшатанные нервы «транквилизаторами и кубинским ромом», тоже заметал следы: по стоявшему на прослушке телефону он договаривался со знакомыми о встрече на выходных. Попутно он «взял с полки свой экземпляр сонетов Шекспира, окунул его в воду и, отклеив форзац, достал кусок целлофана с инструкциями насчет побега». Настоящие топонимы — Москва, Ленинград, Выборг, в нем были заменены французскими — Париж, Ницца, Марсель, — но все расстояния и время были указаны правильно. «Гордиевский освежил в памяти инструкции и сжег целлофан», — указывает Макинтайр. В среду он купил плацкартный билет на пятничный поезд до Ленинграда. Тем же вечером Гордиевский совершил «нетипичный для себя, но впечатляющий по своей наглости» поступок — он «позвонил другу, тоже сотруднику КГБ, который хорошо говорил по-английски. Перед тем, как повесить трубку, он вскользь упомянул новеллу Сомерсета Моэма под названием «Белье мистера Харрингтона». Это было закодированное прощание: по сюжету новеллы, вымышленный шпион по фамилии Эшенден бежит из революционной России через Финляндию. Гордиевский знал, что КГБ подслушивает разговор… Гордиевский был уверен, что в КГБ его литературную аллюзию не распознают. Его бунт всегда был отчасти и против советского невежества в вопросах культуры». В интервью The Times Magazine он сказал: «Это была насмешка в их адрес. Наверное, это было озорство».
Около четырех часов дня в пятницу Гордиевский вышел из дома, на нем был поношенный свитер и вельветовые брюки. Макинтайр рассказывает, как его герой уходил от слежки: «Прогулочным шагом он направился к небольшой роще на другой стороне дороги. Оказавшись среди деревьев, он перешел на бег и стремительно влетел в людный торговый район. Через час он добрался до Ленинградского вокзала в полной уверенности, что хвоста за ним нет».
В 9 вечера агент принял «двойную дозу снотворного», забылся беспокойным сном. Примерно в то же время из Москвы выехали британские дипломаты. Понимая, что в машинах могут быть жучки, они вели непринужденные беседы, а жена «заместителя [начальника резидентуры] время от времени издавала реалистичные стоны».
Злоупотребление лекарствами сыграло с Гордиевским злую шутку: ночью он упал с верхней полки, разбив в кровь голову. Чтобы не привлекать внимания «бдительных советских граждан», остаток пути он проехал стоя в тамбуре, а в полшестого утра, как только поезд прибыл на конечную станцию, вышел и растворился в толпе. Затем он сел на электричку до Зеленогорска, там пересел на автобус, а на его конечной остановке — на автобус до Выборга. Перед отъездом из Лондона ему показали свежую фотографию того места, где к шоссе примыкала нужная ему объездная дорога — ориентиром служил большой камень. Увидев его в окне, Гордиевский «вскочил на ноги, сделал вид, что ему нездоровится, и попросил остановить автобус. Водитель посмотрел на него с удивлением, но открыл дверь. Гордиевский перебрался через канаву, изображая рвоту. Автобус тронулся с места».
Далее Макинтайр описывает, как от машин наружного наблюдения уходили британские дипломаты: «Когда в паре миль к югу от точки встречи автомобили остановились, поскольку дорогу перегородили перебиравшиеся через нее танки, начальник резидентуры MI-6 уже готовился отменять операцию. Как только проехал последний танк, он дал по газам, его «Сааб» сорвался с места, а следом за ним и «Форд» [второго дипломата]. Дорога была прямая и, поскольку машины КГБ с автомобилями MI-6 тягаться не могли, за несколько секунд между ними образовался промежуток в 500 ярдов. Проехав изгиб трассы, они увидели перед собой камень-ориентир; водитель, ехавший первым, в долю секунды оценил ситуацию и понял, что может свернуть раньше, чем машины русских преодолеют предыдущий поворот. Две машины свернули на объездной путь и, скрывшись за пологом из кустов и деревьев, резко затормозили, подняв облако пыли. Спустя несколько секунд мимо промчались машины людей из КГБ».
«Из подлеска появился одинокий, грязный пешеход, весь в следах от комариных укусов. «В какую машину?» — спросил он по-русски… Водитель второй машины был единственным, кто раньше видел Гордиевского — несколько дней назад, мельком… Гордиевскому дали бутылку воды, пустую пластиковую емкость, чтобы в нее мочиться, и упаковку успокоительного. Он забрался в багажник «Форда», его укрыли термоодеялом, чтобы таким образом обмануть тепловые датчики на границе. Крышка багажника захлопнулась, и оба автомобиля спешно вернулись на шоссе. На то, чтобы подобрать [шпиона], у них ушло меньше 80 секунд».
Лежа в багажнике, Гордиевский слышал доносившуюся из салона авто «кошмарную поп-музыку». «Мне было так жарко, так душно. Но стало поспокойнее», — сказал он в разговоре с Макинтайром.
Чтобы сбить с толку пограничников с собаками, жена начальника резидентуры распаковала на заднем сиденье автомобиля сыр и луковые чипсы, а потом «забрала с заднего сиденья первого автомобиля своего ребенка и, расположившись на капоте второго, под которым лежал Гордиевский, начала менять дочери подгузник. После этого она бросила его на землю перед носом у собак. Запах скрыл все, что можно было учуять из багажника. Собак увели для досмотра других машин в очереди. Так грязный подгузник изменил ход холодной войны».
Гордиевского успешно вывезли в Финляндию. Через шесть лет он смог воссоединиться со своей женой (брак вскоре распался, отмечает автор) и детьми, а родителей и сестру так больше никогда и не увидел. На родине его заочно судили и приговорили к высшей мере наказания. Вот уже 30 лет он живет на конспиративной квартире в пригороде одного из британских городов.
«Я теперь британец, — сказал Гордиевский. — Ни по чему российскому я не скучаю. Британцем я стал в тот самый день, когда решил стать агентом британских спецслужб». О своем опасном жизненном пути шпион «без сожаления, без злости и хоть единого намека на самобичевание говорит: «Было одиноко. Конечно, было одиноко».