ПРАГА—Древний и прекрасный чеченский язык не заслужил забвения. Сегодня на нем говорят, думают и воспитывают детей около миллиона человек, а вот пишут – всего 3% от этого количества. Почему чеченские власти не пропагандируют письменный чеченский? И есть ли у чеченских писателей сейчас своя аудитория? Знатоки чеченского языка утверждают, что это язык юмора.
Еще Шамиль, предводитель кавказских горцев и Северо-кавказского имамата, говорил: «С аварским языком я иду в бой, на кумыкском изъясняюсь с женщинами, на чеченском шучу». С ним, похоже, согласен наш сегодняшний собеседник, чеченский писатель и главный редактор детского журнала «Радуга» Муса Бексултанов.
Муса Бексултанов: Знаете, на другом языке невозможно быть таким юморным, как на нашем языке. Это язык юмора.
Катерина Прокофьева: То есть он настолько емкий, что выражает какой-то подтекст?
Муса Бексултанов: Да. Вот мне кто-то скажет на русском: «Нет для вас середины», а на чеченском это звучит как «нет для вас преграды», то есть «нет преграды между тобой и дураком». Понимаете, два слова можно по-разному понять на нашем языке. Через русский язык я не могу это выразить так, чтобы был юмор, шутка. Или мне говорят: «Ты полный, как стакан», но я могу это понять как «полный дурак, как стакан, наполненный водой», то есть «полный дурацким смыслом». Через чеченский язык можно передать любые мысли и состояния, если человек владеет этим древним языком. Сейчас, особенно после того, как появился компьютер, телефоны, люди переходят на русские названия. К слову, вместо «телефон» наши старики раньше, в советское время, говорили просто «тильпо», а вместо «трактор» говорили «терактор», чтобы сочетания «тр» не было.
Чеченский язык: шутки в сторону
У нас нет некоторых звуков, поэтому наше старшее поколение переделали русский язык на законы произношения нашего языка. Нынешняя молодежь произносит слова так, как они их слышат, как они пишутся. К примеру, есть такой город – Ставрополь, а наши старики говорят: «город Торполь». Как слышится, так и писали. Когда мы перейдем на русские и английские слова, то мы потеряем свой язык. С уходом из обихода некоторых вещей слова забываются. Например, сейчас на равнине никто не пользуется лошадью или ослом, и все принадлежности – арбы, сани, хомуты, эти слова молодежь совершенно не знает. Они вообще не могут себе представить, были ли такие вещи или такие слова.
Катерина Прокофьева: Когда я слышу речь современного чеченца, то такой «винегрет» получается, то есть общеупотребительные слова заменяются на русские, а к концу речи говорящий вообще может перейти на русский.
Муса Бексултанов: Да, и это очень печально. Если пройтись по центральным улицам Грозного, по базару, вы не увидите ни одного магазина, парикмахерской, столовой или кафе, чтобы там было написано на чеченском. Люди просто удивляются, когда приезжают сюда, особенно иностранцы. Вроде бы в Чечню приехали, а написано все не на чеченском. Три-четыре года назад я и несколько моих товарищей бились за то, чтобы хотя бы четыре класса в школе перевели на чеченский язык. Это делается во всех национальных республиках, но наши школы что-то стали больше русскими, чем чечено-русскими. Я был одним из энтузиастов этого предложения. У нас было даже несколько встреч с вице-премьерами, председателем парламента, с президентом. Мы, писатели, одно говорим, а ученые-лингвисты – другое. Я помню себя молодым, когда я был студентом (мне сейчас 61 год), все повально были увлечены чеченским языком. Прямо из рук вырывали чеченские рассказы, романы. Сейчас только пишущие писатели и учителя чеченского языка в школах интересуются чеченской литературой, и это очень печально.
Катерина Прокофьева: А почему, по-вашему, раньше, при прессинге, при Советах, люди больше пытались сохранить язык, чем сейчас?
Муса Бексултанов: Малому народу лучше перо другого народа, чтобы себя сохранить, чем перо своего собственного народа. Просто люди, когда освободились от прессинга, сами не осознают теперь, что с ними происходит, и это очень печально. Если так продолжится, то через 20, 30, 50 лет у нас говорящих на чеченском языке будет примерно 30%. Конечно, будут знать чеченские слова, значения, но на сегодняшний день пишущих на русском и на чеченском у нас 50 на 50. Мне бы хотелось, чтобы наша власть поняла это и обратилась к народу, чтобы они изучали свой язык. Я имею в виду письменный язык. Болтать-то всякий умеет, а когда не будет письменного чеченского языка, будущее этого народа очень хаотично.
Катерина Прокофьева: Власти Чечни на государственном уровне какие усилия прилагают в плане сохранения языка?
Муса Бексултанов: Я не знаю. Единственное, есть День чеченского языка 25 апреля, и других усилий я не вижу. Даже часы уроков в школах на чеченском языке, которые были при СССР, уменьшили. Уроков чеченского языка и литературы в школах стало меньше, чем при Советском Союзе. О каком улучшении может идти речь?
Катерина Прокофьева: Но выпускаются же книги, журналы, пресса на чеченском языке…
Муса Бексултанов: Я сам являюсь редактором детского журнала «Радуга». В советские времена этот журнал имел 32 тысячи подписчиков, сейчас же – от силы 2500, 3700. Я хожу во все школы, выезжаю в села, районы. Ни в какую! Потому что в то время сверху давали поручения секретарям райкомов партии, чтобы было столько-то подписчиков по журналам и газетам. Нам предоставляли государственное такси и мы ездили по всем селам и школам. Сейчас я сам езжу во все школы, и мне говорят: «Знаете, нам прислали сто таких-то книг таких-то авторов». Это не писатели, а какие-то люди, которые хотят остаться в истории, – бывшие начальники, министры, которые пишут какие-то свои мемуары, и людей насильно заставляют их покупать, макулатуру эту. Мне бывает стыдно попросить их, чтобы они подписались на журнал. Это все школьные деньги, вернее, деньги учителей. Родители денег на подписку газет или детского журнала не дают, а через день дают по 100 рублей на телефон. Вот какое у нас самосознание.
Катерина Прокофьева: Правильно ли я понимаю, что главная проблема сейчас – это популяризация языка? Если провести сейчас социологический опрос среди родителей и школьников грозненских школ, хотят ли они, чтобы в начальных классах было преподавание на чеченском, что бы они ответили?
Муса Бексултанов: Когда нас пригласил вице-премьер правительства Чеченской Республики по этому поводу, он нам прямо сказал: «Матери этих детей нам пишут письма, чтобы первые четыре класса не переводили на чеченский язык, поскольку это писатели хотят сделать из наших детей дураков». Вот такое сознание! Какая может быть популяризация? Какой может быть сдвиг?
Катерина Прокофьева: Может быть, сначала надо прийти к окончательному варианту чеченской грамматики? Например, сейчас в алфавите остались еще буквы «щ», «ы», суффиксы русские – такие лингвистические рудименты…
Муса Бексултанов: У нас, конечно, нет «ш» с хвостиком, у нас нет «ы».
Катерина Прокофьева: Но эти буквы же остались… Они как бы лишние?
Муса Бексултанов: Эти две буквы остались, а «ю» и «ф» у нас есть. Но и это не главное. Наша власть хотя бы один раз должна была обратиться по телевидению к народу: «Дорогие товарищи, если мы не переведем предметы для детей первых четырех классов на родной язык, то наши старшеклассники не смогут писать на чеченском». У меня проблема в журнале найти корректора чеченского языка! Когда я учился, нас было 75 студентов на курсах. До этого года у нас на курсе бывают 10, 15, 17 человек. Единственное, в этом году, с 2000-го года, набрали 75. Мы, писатели и поэты, говорим одно, а ученые-лингвисты говорят другое, потому что им сверху говорят, чтобы говорили вот так. Я хочу говорить правду. Нет единства в этом вопросе.
Катерина Прокофьева: Как начиналась история развития чеченской лингвистики? Чеченский алфавит на арабской основе был вытеснен, потому получился чеченский алфавит на основе кириллицы, потом его пытались перевести на латиницу, и как эти эксперименты отразились на жизнеспособности языка?
Муса Бексултанов: Раньше чеченская письменность была на арабском, когда пришла советская власть, побоявшись, что чеченцы могут сравниться с арабами, нам дали латинский алфавит. Потом вдруг поняли, что у турков латинский алфавит, это тоже опасно, дали нам кириллицу. В кириллице вместо букв «к», «п», «ч», «т», мы пишем «къ», «тI», «хь» – это нам очень трудно. По моему мнению, было бы лучше оставить нам алфавит на латинице, но нам это не дали, поскольку буква в России, в СССР – это политика. Вот в чем дело. Не мы виноваты. Властьдержащие не понимают, в какую пропасть мы движемся, какой ужас нас ждет впереди, если указом или насильно не перевести начальные четыре класса на чеченский язык. Во всех национальных республиках, кроме нас и ингушей, переводят начальные классы на родной язык. Что это за глупость? Москва вроде бы и не против, пришло письмо: «делайте что хотите», а мы – нет, мы более русские, чем сами русские!
Катерина Прокофьева: Кстати, чем отличаются чеченский и ингушский языки – интонационно, лексически или семантически? По энергетике, по напевности…
Муса Бексултанов: Ингушские слова более короткие, чем чеченские. Просто режут, рубят слова. Но этот язык нам понятен – это наш язык. Когда мы приехали с выселки, нам дали разрешение, вернули нас из Казахстана, чеченские и ингушские ученые, писатели собрались и хотели сделать единый литературный язык, поскольку это один народ. Ингушский народ – искусственно созданный народ в Советском Союзе. До переселения мы были как один народ. Потом, в 1958 году чеченские и ингушские писатели, ученые собрались и решили сделать так: есть ингушский диалект, есть аккинский, чеберлоевский, чантийский, а в основном наш язык должен быть единым – чеченским. Когда они к этому пришли, тут, конечно, своими тайными ходами, вероломно и коварно вмешалось КГБ, подняло ингушскую молодежь, и дело не пошло. Если вы думаете, что мы не хотим сохранить свои язык и культуру, то ошибаетесь. Дело в том, что тот, кто хочет сохранить, у него нет власти, у кого есть власть, тот этого не хочет. Может, и хочет, но сверху не одобряют. Я писатель, мои книги издаются в Европе, но в Чеченской Республике меня люди почти не знают, потому что не читают. На русском языке у меня вышла всего одна повесть в книге «Кавказские повести». Я не рвусь, чтобы меня переводили. Я хочу, чтобы у меня был свой чеченский читатель, потому что я пишу только о чеченских проблемах – о своем народе, войне, боли, несправедливости среди этого народа.
Катерина Прокофьева: Чеченский язык входит в группу языков по версии ЮНЕСКО, которым грозит вымирание в течение ста лет. Там дана подробная классификация, его отнесли к группе нестабильных языков, и он перечисляется наряду с мегрельским, эвенским, чукотским. Мне бы хотелось сравнить ваше мнение по поводу того, насколько чеченский язык себя лучше или хуже чувствует сейчас.
Муса Бексултанов: Если любой язык себя не «кормит», или не пишутся все документы на народном языке, все отчеты, которые делаются внутри республики, то, конечно, этот язык постепенно исчезнет. Почему наш язык и языки других народов сохранились до наших дней? Потому что мы жили обособленно, не входили ни в какое государство, мы не знали никакого другого языка, кроме грузинского, потому что они были нашими соседями. Старики умирали, не видя город Грозный, ни разу не приезжая с гор в Грозный. Поэтому наш язык сохранился и дошел до наших дней.
Но сейчас, когда на твоем языке не пишутся законы, не делают отчеты, доклады, не пишутся на твоем языке кандидатские и докторские диссертации, заявления, больничные – это очень важный фактор для сохранения языка. Конечно, парламент издал указ, согласно которому государственными языками являются русский и чеченский, но ни одного заявления о приеме на работу никем не написано, нет ни одного документа на чеченском языке. Тогда какой это может быть государственный язык? Если это введут, то, конечно, это будет большим плюсом для сохранения нашего языка. Но сравнивать наш язык с эвенским или чукотским, конечно, абсурдно.
Нас более миллиона человек, и все чеченцы общаются на чеченском, но не работают на бумаге. У нас одна газета на чеченском языке на целую республику, два журнала, и в школе чеченский язык преподают учителя. Только эту массу «кормит» чеченский язык, а остальных не наберется даже 3%, кто умеет писать на своем родном языке. Нет переводчиков, потому что не знают письменного языка. Болтать умеют, но писать по правилам никто не умеет. Вот в чем беда. Нужно учить свой язык и через него учить другие языки. Мы английский учим через русский язык, а не через свой язык.