К Международному Военному Трибуналу по Чечне — 3

Правила Нюрнбергского процесса, как источник международного процессуального права

В ходе второй мировой войны необходимость привлечь к ответственности и покарать гитлеровских главарей ни у кого не вызывала сомнений. Расхождения возникали лишь по вопросу, как это сделать. Было предложено два варианта: Один из них – своего рода «чекистское» решение – принадлежал Черчиллю и некоторым руководящим деятелям США. Их предложение сводилось к тому, чтобы составить список примерно из 100 человек гитлеровского руководства, а затем казнить их по мере пленения и идентификации личности без всякой волокиты, без суда и следствия.

В США сторонниками такой меры были, в частности, государственный секретарь Хейл и министр финансов Моргентау. Хелл говорил: «Зачем давать им трибуну? Разве мы не знаем, что они скажут? Зачем давать трибуну для пропаганды?» Моргентау же как финансист предвидел, что это мероприятие дорогостоящее. Но в правительстве Трумэна возобладала другая точка зрения – что надо судить. Появились ее сторонники и в Англии. Советское же правительство всегда считало, что не так важно, чтобы суд был справедливым, важно то, чтобы он таковым казался.

И выбор был сделан. Его «задним числом» обосновал Шоукросс, главный обвинитель США. Вот его мотивировка. Он говорил, что «подлинные факты, если они с точностью не зарегистрированы, могут быть забыты и тогда появятся фанатичные и бесчестные пропагандисты, внушающие доверчивым людям, что факты агрессии, жестокости преувеличены и виноваты в них не побежденные, а их противники». Как в воду глядел.

Сейчас действительно находятся авторы, которые утверждают, что агрессором был не Гитлер, а союзники антигитлеровской коалиции. Возвращаясь к той же мысли, в своей заключительной речи Шоукросс сказал: «Для истории не будет иметь никакого значения, длился этот процесс два месяца или десять, но зато будет иметь очень большое значение то обстоятельство, что в результате справедливого и терпеливого разбирательства была установлена истина о деяниях столь ужасных, что след их никогда не изгладится и что в конце концов восторжествует справедливость и закон». И далее: «Эти доказательства не опровергнуты и они навсегда сохранят свою силу, чтобы противостоять тем, кто быть может, попытается впоследствии найти оправдание или смягчающие обстоятельства тому, что было совершено».

В августе 1946 года в Лондоне было заключено соглашение между СССР, США, Соединенным Королевством и Французской Республикой о том, чтобы учредить Международный военный трибунал для суда над преступниками, чья деятельность не ограничена пределами одного государства. Тем самым был сформулирован первый критерий подсудности международному трибуналу.

В качестве составной части лондонского соглашения был принят устав, определяющий организацию, юрисдикцию и функции Международного военного трибунала. Этот устав и конкретизирующий его регламент возникли на стыке двух систем уголовного процесса, очень различающихся между собой — англо-американской и континентальной. В Англии и в США нет предварительного следствия в нашем смысле. Следственное действие производится здесь под постоянным контролем суда.

На континенте же сохранился инквизиционный порядок предварительного следствия, в котором орган преследования решает все вопросы без суда, и только в суде начинается состязательное разбирательство.

Трибунал должны были составить по одному представителю из каждой страны в качестве судей и по одному — в качестве заместителей. Был создан также комитет по расследованию и обвинению. Главные обвинители могли привлекать неограниченное количество помощников. Главным обвинителем от СССР был Роман Руденко, в то время прокурор Украины, впоследствии Генеральный прокурор Советского Союза. Комитет должен был разрабатывать согласованный план расследования и поддержания обвинения, окончательно определить круг лиц, предаваемых суду, утверждать обвинительные заключения, направлять дело в суд и даже разработать регламент Международного военного трибунала. Важнейшим положением устава явилось определение компетенции трибунала.

Правила Международного военного трибунала в Нюрнберге стали формально признанной нормой международного права. Среди этих правил были правила материально-правовые. Определяя юрисдикцию, участники лондонских соглашений отнесли к ней преступления против мира, военные преступления и преступления против человечности. Они не только перечислили, но и раскрыли эти понятия: что следует понимать под преступлением против мира, под воинскими преступлениями, под преступлениями против человечности.

Я думаю, что сегодня в работе по созданию трибунала по Чечне эти положения Нюрнбергского устава заслуживают первостепенного внимания.

Что было признано преступлением против мира? Это планирование, подготовка, развязывание или ведение агрессивной войны или войны в нарушение международных обычаев, договоров, соглашений, заверений, или участие в общем плане или заговоре, направленных на осуществление любого из этих действий. К военным преступлениям было отнесено нарушение законов или обычаев войны, включая убийство, истязание, увод в рабство или для других целей гражданского населения, убийства или истязания военнопленных и т.д. Наконец, преступлениями против человечности были признаны убийства, истребление, порабощение и другие жестокости в отношении гражданского населения во время или до войны.

Устав Нюрнберга установил процессуальные гарантии для подсудимых. В частности, одной из таких гарантий было признано детальное изложение в обвинительном акте инкриминируемых обстоятельств. Предусматривалось также право давать показания, право иметь переводчика, право защищаться на суде лично и с помощью защитников (защитники не были допущены на предварительное следствие и вступили в дело лишь на стадии судебного разбирательства), право предоставлять доказательства, давать объяснения, участвовать в допросе свидетелей. Очень важная черта — вручение подсудимым копии не только обвинительного акта, но и прилагаемых к нему документов, то есть досье. (В англо-американском понимании приложениями к этому акту являются те доказательства, которые представляет обвинение.)

Довольно широко были очерчены права трибунала, и здесь сказалось влияние континентального (французского и русского) процесса. Большая активность была предоставлена судьям для сбора доказательств, для определения относимости доказательств и т.д. и т.п. В области сбора и оценки доказательств было записано такое правило: трибунал не связан какими бы то ни было формальными правилами о доказательствах. Здесь идея свободной оценки доказательств была доведена до предела. Это не соответствовало английским и американским представлениям, где существуют очень жесткие правила допустимости доказательств. В частности, по англо-американским правилам почти не допускаются свидетельства со слов. Конечно, здесь присутствовал определенный обвинительный уклон. От этого еще нельзя было отрешиться — еще дымились развалины городов, еще не были извлечены из-под развалин трупы, еще теплыми были печи Освенцима, Майданека.

В Нюрнбергском процессе встала проблема избыточности доказательств. Ведь пострадали миллионы, потенциальными свидетелями были десятки миллионов людей, и использовать весь этот потенциал, т. е. допросить всех было совершенно невозможно. Поэтому решено было компактизировать доказательства. В частности, уполномоченные трибунала, помощники обвинителей собирали свидетельские показания, объединяли их в некоторые сводные отчеты, и уже эти отчеты являлись доказательствами. Кроме того, было признано, что без проверки принимаются официальные документы, и в частности, акты национальных комиссий расследований. Такая компактизация имела и определенные издержки. Так, на первых этапах процесса, был принят без проверки известный материал по Катыни. Это были фальсифицированные материалы, но они были первоначально включены в обвинительный акт. Правда до приговора они не дошли, несмотря на старания советского обвинителя — впоследствии они как-то растворились. Однако они фигурировали как непреложная истина в речах наших прокуроров Романа Руденко и Льва Смирнова. А ведь, несомненно, они-то знали истину. Но они находились под серьезным прессингом ЦК и органов госбезопасности.

Теперь о процедуре судебного заседания. Начиналось оно с оглашения обвинительного акта, затем подсудимых опрашивал трибунал — признают ли они себя виновными или нет. Далее — вступительная речь обвинителя. Затем — обсуждение ходатайств о представлении дополнительных материалов, если таковые имелись, допросы свидетелей обвинения, свидетелей защиты. Защитительная речь, потом обвинительная речь, — то есть после адвоката опять выступал обвинитель. Правда, затем шло последнее слово подсудимых. Но для того чтобы они не распространяли пропаганду, им отводили только 20 минут. Регламент, который был предложен Комитетом обвинителей и принят трибуналом, несколько конкретизировал положения устава. В частности, он предусматривал вручение обвинительного акта, а также приложения к обвинительному акту не менее, чем за 30 дней до судебного заседания.

11 декабря 1946 года Генеральная Ассамблея Организации Объединенных Наций вынесла очень существенное для нас сегодня решение: «Генеральная Ассамблея подтверждает принципы международного права, признанные Уставом Нюрнбергского трибунала и нашедшие выражение в приговоре трибунала». Конечно, состав Нюрнбергского трибунала, способ его организации, детали процедуры были ситуативны, вытекали из той обстановки, которая создалась в результате победы союзников над гитлеризмом. Но его принципы, и в частности, материально-правовые, в особенности же принципы, устанавливающие, что такое преступления против мира, человечности, военные преступления, — они сегодня представляют международно-правовые нормы прямого действия. В соответствии со ст. 15 Конституции Российской Федерации они входят в правовую систему нашей страны.

Александр Ларин,
доклад для Круглого стола «Война в Чечне. Необходимость проведения Международного Трибунала»

*********

Nuremberg Regulations as a Source of International Procedural Law

During the W.W. II no one doubted the necessity for a trial and punishment of the fascist leadership. The differences emerged only over the question of how it as to be done. Two options were proposed. One of them, a kind of «ChK» solution, was proposed by Churchill and some high US officials. Their proposal required the compiling of a list of about 100 persons from fascist leadership who are to be executed in the course of their capture and identification without undue formalities, like the investigation and trial. In the United States, for example, the supporters of such measure were State Secretary Hall and Treasury Secretary Morgentow. Secretary Hail said «Why let them propagate their ideas? Don’t we know what they are to speak about?» Morgentow, as a financier, knew that this would be a quite expensive business. But the other point of view took the upper hand in the Truman administration: that they must be tried. Its supporters appeared in Britain too. The soviet government had always thought that it wasn’t important that justice to be done, rather it should seem to be done.

So the choice was made. It was later justified by Showcross, the head of the US prosecuting council. Here’s his explanations. He said that the real facts, unless they are recorded precisely, can be forgotten and then fanatic and dishonest propagandists appear, persuading the gullible people that the facts of aggression and cruelty were exaggerated and it wasn’t the defeated side which was to blame for them but the victors: His words proved prophetic. Nowadays there are authors who claim it wasn’t Hitler who was an aggressor, but the allies of the anti-Hitler coalition. Returning to this thought in his final speech, Showcross said «For history it doesn’t matter whether this trial lasts two or ten months, but it would be very important that as a result of a just and painstaking trial the truth was uncovered about the deeds so horrible that their trace would never disappear and that finally the law and justice would finally triumph.» Further, «This evidence hasn’t been disproved and will always be in force so as to oppose those who might seek later to find justification or exonerating circumstances for the crimes committed».

In August 1956, an agreement was reached in London between the USSR, United States, UK and France on setting of an international military tribunal to try the criminals whose activity wasn’t limited to the territory of one state. Thus, the fist criteria of jurisdiction of the International Tribunal was set.

As a composite part of the London agreement a charter was adopted determining the organization, jurisdiction and functions of the International Military Tribunal. This charter and its regulations emerged on the border-line between the two sharply different systems of criminal law procedures, British-American and European. Neither Britain nor United States have preliminary investigation in our understanding. The investigation is conducted there under constant control of the court.

Europe has retained the inquisition order of the preliminary investigation in which the prosecuting council solves all issues without the court, and only in court the competition between the prosecuting and defense councils begin.

The tribunal had to include a representative from each country as a judge and one of his deputies. They also formed a committee on investigation and prosecution. The main prosecutors could use an unlimited number of aides. The main prosecutor from the USSR was Roman Rudenko, at the time prosecutor for Ukraine, later the Prosecutor General of the USSR. The committee should have drawn up a coordinated plan of investigation and prosecution, finally determine the range of persons to be tried, endorse the charges of the prosecution and send the case in court and even compile the time-limit of the International Military Tribunal. The important provision of the charter was defining of the tribunal competence.

The rules of the International Military Tribunal in Nuremberg were formally accepted as norms of the international law. Among these rules were material-legal rules. Defining the jurisdiction, the participants of the London agreements included in it the crimes against peace, military crimes and crimes against humanity. They not only named them but provided detailed explanations: what’s to be regarded as crimes against peace, what were military crimes, or crimes against humanity.

I think nowadays, in the work on creation of tribunal on Chechnya, these Nuremberg trial provisions deserve special attention.

What was found to be crimes against peace? Those are planning, preparation, beginning and waging of a war of aggression or a war breaching the international traditions, agreements and conventions, or participation in a general plan or conspiracy aimed at the implementation of any of these deeds. Among the military crimes were listed the violation of the laws and norms of war, including murder, torture, enslavement or the use of civilian population for other purposes, the murder and torture of POWS, etc. Finally, the crimes against humanity were found to be killings, extermination, enslavement and other cruelties against civilian population during or prior the war.

The Nuremberg charter set up procedural guarantees for the defendants. In particular, one of such guarantees was the detailed account of the prosecution council evidence in the indictment act. They also envisaged the right to testify, the right to have interpreter, the right to be defended personally or by lawyers (lawyers were barred access to the preliminary investigation an4 began to work only at the trial stage), the right to present evidence, give explanations and participate at the interviews of the witnesses. A very important thing, the defendants were handed the copies of not just an indictment act but the documents which go with it. (In the British-American understanding, the act is supplemented with the evidence presented by the prosecution council).

The rights of the tribunal were broadly defined, which was the result of the influence of the European law (French and Russian). The judges were given wide powers to collect evidence, determine the degree of evidence, and so on. In the sphere of collection and assessment of the evidence the following rule was set: the tribunal is not limited by any formal rules on evidence. The idea of free assessment of evidence was brought to the limit there. This ran counter to the British and American notions which had strict rules for accepting evidence. In particular, in the British-American law the verbal evidence is also non-existent. Of course, a certain prosecution bias was present there. That was inevitable; the ruins of the destroyed cities were still smoldering, the corpses were still lying under the debris, the ovens of the concentration camps were still warm.

A problem of excessive evidence arose at the Nuremberg trial. There were millions of victims and dozens of millions were potential witnesses, It was practically impossible to use and interview this huge potential. Therefore, it was decided to make evidence compact. In particular, the court bailiffs, aides of the prosecutors gathered evidence and compiled some sort of joint reports out of them, and these reports were presented as evidence. Besides, it was ruled that official documents could be accepted without examination, like the acts of the national investigations commissions. Such approach had some faults. For example, at the first stage of the trial, the materials on Katyn were accepted without examination. Those were falsified documents but they were initially included in the indictment act. They didn’t reach the verdict stage though. Despite the attempts of the soviet prosecutor they somehow disappeared later. But they were presented as an unquestioned truth in the speeches of our prosecutors, R. Rudenko and L. Smirnov. Of course, they knew the truth. But they were under serious pressure from the Central Committee of the CPSU and the state security service.

Now about the procedures of the trial hearings. It began with the reading of the indictment act, then the tribunal questioned the defendants, whether they plead guilty or not. Then the introductory speech of the prosecutor. Followed by the discussion of the requests of the presentation of additional materials, if such existed, questioning of the witnesses for the prosecution council, and witnesses for the defense. The speech of the council for the defense, then prosecution, that is, the prosecutor again took the floor after the lawyer. The final word was given to the defendants. They were allowed 20 minutes so that they wouldn’t resort to any propaganda exercises. The time-limit suggested by the prosecutors committee and adopted by the tribunal made the charter provisions more detailed. In particular, it envisaged the presentation of the indictment act, as well as supplement to it no later than 30 days before the trial hearings.

Dec. 11, 1946, the UN General Assembly passed a very significant decision: «The General Assembly endorsees the principles of the international law, adopted by the Nuremberg trial charter and presented in the tribunal decision». Of course, the make up of the Nuremberg tribunal, the way it was organized, the details of the procedures were determined and influenced by the atmosphere which existed after the allies’ victory over fascist Germany. But its principles, in particular, material- legal, especially the principles determining the crimes against peace, humanity, military crimes, they now present international legal norms of direct action. In correspondence with art. 15 of the Russian Constitution, they are included in the legal system of our country.

A. Larin