.. Начались бои на Грушевского, мы в масках бегаем, там гранаты, газ, копоть, с ног валишься от усталости, а все равно не мог не играть, приходил и играл. По ночам, если я не играл, то слушал музыку в интернете, тогда одна композиция тронула до слез, стал искать ноты. Нот не нашли, нашли композитора…
Он по моей просьбе записал нотный ряд и прислал мне по почте … «Здравствуйте, я — Богдан» — парень подсел за наш столик в «Пицца Ветеран», мои знакомые его знали, а я — нет. Его картина только что была продана на благотворительном аукционе для раненых в АТО, и он искренне радовался, что смог помочь побратимам. А я смотрела на его руки и понимала, что точно их раньше видела, но Богдана вижу впервые …
Пазл сложился быстро — эти руки мы с Анастасией долго снимали на видео, потом много раз просматривали и спорили, вставлять ли в наш фильм.
Руки Пианиста Майдана, который стал известен благодаря выступлению перед шеренгой «беркута» на Грушевского и до сих пор выступает в «балаклаве».
Эти руки играли на концерте в Днепропетровске в августе 2014-го, именно тогда, когда сжималось кольцо Иловайского окружения, а мы смотрели из праздничной толпы, как на огромном экране виртуозно бегали они по клавишам … Это совсем уж личное.
Символ Майдана
Наш разговор начался с художественного фильма «Осенние воспоминания», снятого иранским режиссером Али-Фахри Мусави, и который только что прошел по экранам страны. В картине речь идет о любовной драме четырех человек, в том числе бойца АТО. Прототип главного героя — пианист с Майдана. С этого и начинаем разговор.
Образ, облетевший весь мир. Пианист играет на баррикаде на Грушевского, повернувшись спиной к вооруженной шеренге «беркута»
— Богдан, а ты знаешь, что стал главным героем фильма «Осенние воспоминания» — Пианиста Майдана, вернувшегося после войны?!
Нет, он об этом не знал. И я попыталась передать сюжет, в котором Пианисту после ранения никуда ехать на реабилитацию, разве только снова на передок к побратимам, так как он оттуда, куда теперь пришел враг, и нет у него больше дома …
Сценарист угадал историю Богдана, совершенно случайно.
«Пианист Майдана» не просто из донецкого края, его, собственно, и родил Майдан. Три года назад тогда тридцатилетний донецкий парень сумел изменить сам себя. Одновременно со страной. Богдан впервые рассказывает об этом:
— Как ни крути, я — бывший титушка, в начале декабря 2013 года стоял со своими земляками на Антимайдане в Мариинском парке, получал там денежки, по двести гривен в сутки. А в здание Киевской горадминистрации, которую захватили майдановцы, ходил бесплатно есть — там были очень вкусные бутерброды, чай с лимоном.
«Пианист Майдана» Богдан; он впервые публично назвал свое имя
Ходил, возвращался и как-то очень остро чувствовал разницу, кто стоит рядом со мной, а кто на Майдане. Здесь злость и алкоголь, там все такие искренние, счастливые, вдохновленные. Так пару дней погулял и сделал свой выбор, остался ночевать на Майдане и на Антимайдан больше не вернулся.
А потом уже наступила ночь, когда били колокола, созывая всех на помощь, и мне было важно осознавать, что я именно с теми, с кем правильно быть в этот момент, и именно там, где нужно.
Так и пошло — строил баррикады, те же бутерброды уже делал, чай заваривал и разливал.
Я помогал, мне было приятно, что нужен людям, человеку просто необходимо помогать другим. Я до этого жил для себя, а здесь вот так. Быстро все закрутилось, мог двадцать часов на ногах быть. Энергетически очень поддерживало это ощущение, что ты нужен.
— Почему начал играть во время Революции?
— Вышел покурить, увидел пианино прямо на Крещатике, захотелось что-то ради интереса сыграть. Не особо получалось, но старался вспоминать какие-то отрывки, помню, играл кусок Патетической сонаты. Я лет шесть не подходил к инструменту до того момента.
Садился и играл, три сигареты подряд, одну за другой — такое себе время установил. Понял, почувствовал, что хочу играть — до слез пробило.
Пошел к ребятам-айтишникам , чтобы нашли мне ноты тех произведений, которые я тогда слушал, композиторов Яна Тирсена и Эйнауди. Взял и стал разучивать, в актовом зале Дома профсоюзов стоял неплохой инструмент, играл на нем по ночам, это, вроде бы, никому не мешало.
Уже начались активные действия на Грушевского, стали мы в масках бегать, там гранаты, газ, копоть, с ног валишься от усталости, а все равно не мог не играть, отдушина это была моя: приходил и играл, сколько хотел.
Затем, когда мы взяли штурмом Украинский дом, там — шикарный рояль, играл и на нем, я музыкальную школу так и не окончил, но откуда-то руки помнили …
— Как возникла идея играть перед «беркутом»?
— Где-то в середине января мне пришла в голову мысль, что инструмент нужен именно на баррикадах. Пока комендант дал мне «добро», оказалось, что идея, которой суждено было сбыться, приходит в голову сразу нескольким людям: я еще договаривался, а его уже перенесли на баррикаду, говорят: приходи, играй!
Ту мою игру высокохудожественной не назовешь — инструмент уже раздолбали до этого, еще и перенос — половина клавиш западала, некоторые не звучали, это вообще не игра была.
— А какую музыку исполнял именно тогда, сидя спиной к «беркуту»?
— По ночам, если я не играл, то слушал музыку в интернете, тогда одна композиция тронула до слез, стал искать ноты, просил всех помочь. Нот не нашли, нашли композитора, Ральф Зурмул из Цюриха.
Оказалось, он следит за событиями в Украине и слышал обо мне. Он не записал нот своего произведения, играл его «из головы», но по моей просьбе взял выходной день, записал нотный ряд и прислал мне по почте.
Они в единственном экземпляре — до сих пор у меня, боевые, потрепанные, в копоти от горящих шин. Вот его «Гимн» я и исполнял на баррикаде.
«Гимн», написанный Ральфом Зурмулом из Цюриха под влиянием Майдана:
Играл, а со стороны «беркута» слышался шансон, пытались меня заглушить, но не получалось. Помню, на протяжении всей игры слушал за спиной ругань нескольких фотографов, похоже, из разных стран, которые поделились, чтобы снимать тех, кто будет играть на помосте, каждому на это по две минуты времени … Собственно, я просто делал то, что мне хотелось в тот момент, и сегодня продолжаю делать не то, что ждут другие от меня, а то, что мне в кайф.
«Гимн» написал под впечатлением Майдана Ральф Зурмул, пианист и композитор из Цюриха. Затем послал Богдану ноты…
— Музыка и Майдан очень сильно связаны — помню игру трубача ночью на Грушевского, гимн Украины, пели все … Что именно для тебя является музыкальным символом Майдана?
— Бабушки с палками, это их ту-ду-дух. Они стояли на Грушевского рядом с баррикадами так, что до них тоже долетали резиновые пули и осколки свето-шумовых гарнат (их «беркут» часто обвязывал различными металлическими частями, гвоздями и т. д. — ред.), поэтому бабушки были с кастрюлями на головах, и били палками по кускам жести.
Не зря
— Если бы ты сейчас встретил сам себя, того, майдановского, что сказал бы себе, о чем бы предупредил?
— Я бы сделал все, чтобы мой друг Тарасик не поехал в Иловайск или сделал бы все, чтобы с ним поехать. Но все это фантастика, а я живу сегодняшним днем. И в нем у меня все то же желание делать что-то не для себя, а для общества, для людей, которые рядом, особенно если ты видишь, что это нужно.
Хорошо, что я понял это еще на Майдане. А Тарасик … Мы познакомились уже к концу Майдана, а потом были вместе, когда в Днепропетровске формировался штаб нацзащиты.
Тарас Брус тогда пошел добровольцем в полк «Днепр-1», а меня не взяли, комбат так и сказал: «Никуда ты не поедешь, пианисты нужны живыми». Я тогда уже писал свою музыку, были композиции «Небесной сотни», еще работаю над ней, хочу подготовить для оркестра, «У каждого своя война» …
Выступление на Банковой 10 декабря 2016 года
— Мы с Настей слушали «У каждого своя война» в твоем исполнении 24 августа 2014-го года на праздновании Дня независимости в Днепропетровске. Оказались там, потому что нашего друга вывезли из Иловайска в госпиталь, бродили по городу, все это празднество с тысячами людей и танцами на сцене казалось абсолютно неуместным, потому что все было ясно о котле, и там в тупике оставались близкие люди …
— Я тогда вообще не хотел играть, но потом вышел и сказал, что не время праздновать, потому что идет война и гибнут люди … Прожекторы слепили, совсем не видел, кому говорю и услышал ли меня хоть кто-то …
Во время Иловайска, Тарас мне приснился тогда и сказал: «Мне жаль всех вас, потому что все это было зря». И я понял тогда, что он погиб. У меня уже были в жизни такие случаи, такие сны. И тогда я утром проснулся и сел за инструмент, и тогда сразу «Иловайск» у меня родился, я играл, плакал и чувствовал, что он где-то рядом, я играл для него. На одном дыхании …
«У каждого своя война» на 6-й минуте видео:
— А ты сам считаешь, что все было зря?
— Нет, не зря. Бессмысленно как доказывать это кому-то, так и жаловаться. Радуюсь, что в моей жизни все, хоть и медленно, но реализуется так, как я хочу. Захотел воевать — и таки приняли меня в «Днепр-1», к побратимам Тараса, которые базировались на аэродроме под Мариуполем. Захотел рисовать — рисую …
Вырисуй войну или заведи поросят
— В музыкальной школе ты хоть немного учился, а в художественной?
— Нет, нигде я не учился. В конце прошлого года гостил в Одессе у подруги из «Днепра-1», ее дочь рисовала. Попросил дать мне мастер-класс и за вечер три картины начал и закончил, меня прямо поперло, в конце уже пальцами рисовал.
— Мы сейчас собираемся снимать социальные ролики о творческой реабилитации, это лучший способ борьбы с пост-военным синдромом. Такие короткие совсем, «Выпиши из себя войну», «Вырисуй …», «Выпой …», — как беседа с побратимами становится рассказом, сцена боя замирает, превращается в картину, безумная перестрелка становится мелодией …
— Я пока войну вырисовываю, и она у меня уже вроде бы и вырисовалась. Эти двадцать-тридцать картин, которые уже создал, мне ее и вырисовали.
— Нам твой БТР понравился … И еще солдат, направляющийся к храму…
«Мой первый транспорт в АТО — Авдеевка»
Солдат, идущий в храм
— Людям нравится реализм. Чтобы было похоже на то, что на самом деле, работал над картиной месяца полтора, вставал каждый день, подходил и перерисовывал, клал, наверное слоев двадцать краски …
А потом вырисовался именно в сюрреалистических картинах, смешивал краски и наносил мазки. Вот состояние, когда делал эти мазки, точно такое же, как тот, когда шел с баррикад играть на инструменте. Это лекарство для души, и лучшего для реабилитации после войны действительно ничего вообще придумать нельзя.
«Номер 54»
— Думаешь, все-таки надо настойчиво советовать всем, кто прошел войну, заниматься искусством — чтобы пытались писать картины, сочинять стихи и песни?
— Не обязательно искусством! Пришел вот один знакомый боец с войны, начал бухать, страшно, жена ушла, побратимы не знали, что с ним делать, ничого не помогало. Кто-то вспомнил, что он, когда в окопе сидели, говорил, что мечтает свиней разводить.
Скинулись, подарили ему свинью с поросенком. Уже через несколько месяцев он стал фермером, сейчас у него свое хозяйство, все хорошо, жена вернулась. Поэтому главное не сидеть, сложа руки, а заняться любимым делом, и не будет никаких послевоенных синдромов. Для меня это очень важный момент.
— Мы когда-то прочитали историческую быль, опиисанную немецким писателем Элиасом Канетти в лекции «Профессия поэта«:кто-то неизвестный перед Второй мировой войной написал на стене тюремной камеры в Германии: «Если бы я был настоящим поэтом, я бы сумел предотвратить войну». Как считаешь, есть ли в творчестве такая сила?
— Я думал об этом, но у меня пока нет ответа. Творчество может изменить ход истории. Музыка для меня важна тем, что она объединяет, а не разъединяет, примиряет, а не заставляет враждовать.
Музыка не имеет сексуальной ориентации, расовой принадлежности. Она для всех одна. Во время Второй мировой войны, когда из динамиков на фронте звучала песня «Лили Марлен», на пять минут замолкали пушки. И как же это круто, сколько жизней спасли эти пять минут без перестрелки!
Пока живой — меняю мир
— Большинство тех, кто был символом Майдана, пошли в политику …
— Нет, политика точно не для меня. Я живу по своим правилам. В своей вселенной. В этой моей вселенной есть страна, где люди знают законы и контролируют политиков, которых они наняли, чтобы управлять государством.
И все — каждый человек вместо того, чтобы отработать смену и пить пиво перед теликом, читает, развивается, знает законы и ничего не боится. Нет у людей страха, который у меня всегда был. Если мимо проходит наряд милиции, они не боятся.
Нет страха, который у меня был раньше: ничего же не делал плохого, а по улице навстречу патруль и страшно, что могут забрать, обшмонать, посадить, избить, убить. Вот это незнание законов, недоверие, равнодушие и игнор, который у народа, он и порождает еще больший игнор у власти.
— Не казалось ли тебе, когда ты придумывал свою вселенную, что вот не просто так в твоей жизни произошли Майдан и война …
— Я в принципе считаю, что во всем, что происходит, есть причинно-следственная связь. А если все, что произошло, мною проанализировано и выводы сделаны, это уже не зря. … Пока я жив, я меняю мир. И менять его лучше всего получается тем, что во мне заложено — музыкой, живописью …
— А какой вопрос ты бы поставил сейчас сам себе?
— «Что дальше?»
— А как ответил бы?
— Я от себя и требую сейчас конкретного ответа, потому что, чем конкретнее я отвечу, тем легче будет мне дальше реализовать намеченное. Ведь я до сих пор так и не знаю, кто я.
—
Мария и Анастасия Старожицкие, опубликовано в издании ТЕКСТИ
Перевод: Аргумент
19.12.16.