28 августа 1958 года, в Грозном войсками Северо-Кавказского военного округа были подавлены массовые беспорядки. Выступления начались как античеченские — с требований повторной депортации чеченцев и ингушей — но, как это обычно было в СССР, быстро стали антисоветскими: толпы взяли штурмом и разгромили обком КПСС. ***** «<…> 23, 24 и 25 августа, днем и ночью, беспрепятственно и открыто проводилась <…> политическая провокация, имевшая целью окончательно шовинистически взвинтить и натравить на чеченский и ингушский народы отсталые элементы русского населения города. <…> Близ Чернореченского химического завода был построен специальный помост и на нем, несмотря на летний зной, три дня на льду держали гроб с погибшим в драке с чеченцем русским <…>
Этот русский на клубном вечере в пьяном виде привязывался к молодому чеченцу-шоферу Луле Мальцагову, преследовал его со своими приятелями на улице, вступил с ним в драку с обоюдным применением карманных ножей и был им, в порядке самообороны, смертельно ранен. Три дня возле помоста рыдал похоронные мелодии оркестр. Ночью открытый гроб освещался специальными прожекторами. Днем и ночью экзальтированные, распаленные до шовинистического озверения «ораторы» обоего пола призывали толпу к мести «бандитским народам». <…> Ряд грозненских коммунистов для немедленной локализации беспорядков настойчиво предлагали мобилизовать всех коммунистов многотысячной городской парторганизации. Руководители отказались. Для прекращения нараставших бесчинств не были использованы ни войска МВД, ни милиция, ни составлявшие гарнизон воинские части, ни курсанты военно-летного училища.
А для прекращения двухсуточного контрреволюционного митинга, чтобы согнать с уличной трибуны погромных «ораторов», было достаточно пожарной команды с брандспойтами! Всему этому открыто содействовали многочисленные русские ответственные работники, во главе с секретарями обкома и горкома КПСС (Сайко, Черкевичем, Шепелевым и др.). Некоторые коммунисты и ответственные работники и члены их семей находились в бесновавшейся шовинистической толпе. Секретари обкома и горкома, русские заместители председателя Верховного совета ЧИАССР шествовали, вместе с черносотенными демонстрантами, возле гроба русского хулигана, стояли на <…> уличной трибуне рядом с <…> ораторами, молча слушали. 26, 27 и 28 августа доведенной до осатанения, толпой был захвачен на полтора дня и разгромлен обком КПСС и другие здания, захвачены связь и железнодорожная станция, зверски избивались, убивались насмерть и подвергались на улицах растерзанию первые попавшиеся мирные чеченцы и ингуши.
Толпа свирепо топчет на мостовой схваченных случайных прохожих — чеченцев, выдавливая из них, еще живых, кишки. Зародыш активности проявило какое-то подразделение войск МВД: из первого этажа захваченного погромщиками здания обкома через заднюю дверь, во двор, удалось вытолкать человек семьдесят, впихнуть их в подогнанные к двери тюремные машины и доставить в тюрьму. через несколько часов, по распоряжению Шмойлова [начальника областного управления КГБ], все захваченные участники беспорядков были выпущены на свободу. Все усилия Шмойлова были направлены на то, чтобы «успокоить» руководство в центре, поддержать лживую, «облегченную», «успокоительную» версию местных партийных руководителей, будто «ничего особенного», «ничего серьезно — политического» не произошло. Даже на городском, а затем и республиканском партактивах, собранных вслед за введением в город войск Северокавказского военного округа, местные руководители так изворачивались перед сотнями членов партии, перед присутствовавшим членом Президиума ЦК КПСС товарищем Игнатовым, утверждая, что было просто «хулиганство», будто подвыпившие элементы, главным образом — рабочая молодежь, «слегка перешли границы дозволенного», — что товарищ Игнатов был вынужден осечь «бодрячков» и «оптимистов»: «Вас-бы вздернули через пару дней на уличных столбах, как в Венгрии, — если-бы не меры, принятые ЦК КПСС!»
Хочется себя ущипнуть. Во-первых, настолько начало тех событий напоминает пиар-кампанию нашей чеченской войны. Во-вторых, какие люди сидели в Политбюро — то ли разум, то ли, скорее, инстинкт власти подсказывал им: погромщик неуправляем, начав с инородца — не остановится, дойдет и до начальника. Но кому принадлежит этот текст? Кто писал? Коммунист — чеченец? Вот и нет — Сергей Петрович Писарев, безусловно, был большевиком, но также и терским казаком. В прошлом году ему исполнилось бы сто лет, умер он в 1979-м. Участник Гражданской войны. Арестован в ходе «большого террора», но — «в 1938 году, несмотря на 43 допроса, из которых 23 были с пытками, все-же ни самооговора, ни оговоров от меня не добились». Писал из камеры во все инстанции, ходатайствуя за таких же, как он, безвинно арестованных. Освобожден. Участник Отечественной войны, фронтовик (с переломанным на допросах позвоночником!).
После войны, оправдывая фамилию, опять писал во все инстанции. В 1953-м помещен в тюремную психиатрическую больницу. Опять писал, был освобожден, сумел добиться от ЦК расследования «карательной психиатрии». В 1960-м он опять писал, защищая гонимых. С конца 60-х участник диссидентского движения, вместе с Алексеем Костериным и Петром Григоренко относился к тем, кто противопоставлял советсткую действительность ?ленинским заветам?. Еще до грозненских погромов подготовил и направил в ЦК КПСС «Доклад на 70 страницах»: «За два месяца до этих событий в моем докладе приводились десятки фактов оскорблений национального достоинства и ущемления законных прав чеченцев и ингушей и полной безнаказанности вдохновителей и участников эксцессов против них, отличавшихся от августовских событий только своим масштабом. <…> широко и совершенно безнаказанно на глазах у сотрудников аппарата Шмойлова, среди казачьего и городского русского населения распространялись, с целью провокации, диверсионные бредни про «оскверненную русскими», якобы, по мнению чеченского и ингушского народов «их священную землю», про необходимость, якобы, «ее очищения кровью русских детей и изнасилованных чеченцами русских девушек» и т.д.
Эти упорно и безнаказанно распространявшиеся слухи имели, как не может вызвать сомнений, своим назначением поднять ненависть к чеченцам среди отсталых элементов до степени ярости, вызвать панические настроения и прямые эксцессы против возвратившихся.» Когда гром грянул, КГБ все же обратил свои взоры… на авторов «Письма…»: «Своим трудолюбивым вниманием меня удостоили четверо майоров и подполковников госбезопасности, лично меня разувавших и выворачивавших стельки и подкладки в моих сапогах, переворачивавших вверх дном мои столы, чтобы осмотреть нижние срезы каждой из ножек…» Требовали одного: «…скажите, ОТ КОГО вы эти сведеения получили? Скажите, — и тогда вам ничего не будет». Писарев не только не сказал, но также отрекся от авторства «Письма…». Именно этому и посвящено другое его письмо 1960 года, обильно здесь цитируемое «Приложение ¦ 3 к заявлению Председателю КПК при ЦК КПСС, раздел
1. ПОЧЕМУ В АПРЕЛЕ 1959 ГОДА Я БЫЛ ВЫНУЖДЕН ОТРИЦАТЬ СВОЕ АВТОРСТВО ДОКЛАДА НА СЕМИДЕСЯТИ СТРАНИЦАХ? (Некоторые данные, объясняющие мое недоверие подполковнику госбезопасности Халееву, и основания для проверки служебной деятельности и партийного лица как Шмойлова, так и Халеева).»А Шмойлова все же убрали с должности: «за преступную по существу и по форме «операцию» осенью 1959 года в ингушском районном центре Галашки. Шмойлов направил туда опергруппу с обычной для него, как для великорусского шовиниста, установкой: не доверять ни одному ингушу, а потому не согласовывать операции ни с начальником раймилиции, ни с председателем РИКа, ни даже с первым секретарем райкома КПСС. Посланные им незаметно залегли в засаду и убили из засады ни в чем не повинных стариков-ингушей, после чего сами были окружены и схвачены поднятой по тревоге местной милицией. <…> Шмойлов с работы был снят.» Этим, наверное, и отличается то время от нашего. В Галашках вновь гибнут люди — но ответственность за это, хотя бы дисциплинарную, до сих пор никто не понес. Но власть должна помнить: посеешь ветер — пожнешь бурю.
www.polit.ru/article/2003/08/28/623943/
28 августа 2003