В период с 1917 г. по 1918 г. на Северном Кавказе, и в частности в Дагестане, выявилась дифференциация горской общественности по крайней мере в двух направлениях. Первое состояло из группы сепаратистов или, как их часто называли в советской историографии, «клерикалов» из горского духовенства, пытавшегося воздействовать на общество исходя из требований религии. Помимо Нажмуддина Гоцинского к ним можно отнести таких религиозных деятелей, как Узун Хаджи из Салта, Дарбиш Мухаммад Хаджи и Серажуддин из Нижнего Инхо, Мухаммад Амин из Ансалта, Магома из Балахани, Ибрагим Хаджи из Кучраба, Тажуддин Кади из Верхнего Дженгутая и др. Второе представляло собой группу духовных лиц, слабо или неверно ориентировавшихся в обстановке, попавших под влияние большевиков, вообразивших себе, что идеология большевизма и требования шариата схожи. К ним можно отнести Али Хаджи Акушинского, Абусуфьяна Акаева, Али Каяева и др.
Идеи коммунизма посеяли раздор в среде религиозных деятелей. Пришли в движение народные массы, выступавшие с зеленым знаменем в руках. Некоторые духовные лидеры, являвшиеся сторонниками большевизма, утверждавшие, что последний является воплощением шариата, весьма скоро раскаялись в своей наивности, и многие впоследствии сами пали его жертвой. Какими были отношения Нажмуддина Гоцинского с теми видными религиозными деятелями Дагестана, не принявшими его идей или, будучи союзниками с ним на раннем этапе, потом отошедшими от него? В чем заключались их разногласия? Почему эти личности, старавшиеся в своей жизни, как и Гоцинский, все вопросы решать по религиозным канонам, имевшие своей целью и мечтой жить в государстве с шариатскими законами, не смогли найти общего языка? Нам представляется, что ответы на эти вопросы крайне необходимы, и решить их возможно путем тщательного изучения мировоззрения каждой личности и ее роли в освещающихся событиях.
В поисках имама
Узун Хаджи из сел.Салта Гунибского округа являлся одним из наиболее активных деятелей мусульманского духовенства в начале ХХ века. Будучи мюридом у тарикатского шейха Абдурахмана Сугури, он за свои антиправительственные настроения был сослан царскими властями в ссылку на несколько лет. Это заметно возвысило Узун Хаджи в горской среде как мученика, человека, пострадавшего от произвола самодержавия. Узун Хаджи не был ученым-арабистом, не отличался глубокими знаниями в теологии, но являлся целеустремленным, храбрым в военных действиях, настойчивым в осуществлении своей цели – введении шариата в Дагестане. Благодаря таким качествам Узун Хаджи стал одним из самых популярных религиозных деятелей в Дагестане и Чечне. Будучи умным и дальновидным, Узун Хаджи понимал, что отсутствие глубоких знаний шариата, да и материальной базы не позволит ему стать лидером горцев, а поэтому для достижения цели самую подходящую кандидатуру, как уже выше отмечалось, он видел в Нажмуддине Гоцинском, который так же, как и Узун Хаджи, являлся сторонником установления шариата в Дагестане. Кто из них протянул первым руку для совместных действий? По мнению А. Тахо-Годи, после Февральской революции 1917 г. Гоцинский в разговоре с Узун Хаджи заявил, что «раз мусульмане освободились от русских и провозглашена свобода, тот мусульманин-гяур, кто не способствует созданию имамства и имама. Узуну же достаточно было уверовать в какую-либо идею, чтобы, как фанатику, зажечься ею и проводить ее, во что бы то ни стало».
Нажмуддин (впрочем, как и в свою очередь Узун Хаджи) сделал верный выбор. Узун Хаджи развернул кипучую деятельность среди горского населения, объясняя и увещевая горцев, что для достижения шариатской цели мусульманское движение должно иметь главу, которым должен стать Нажмуддин Гоцинский, как признанный алим.
«Более цельной натуры, более простой и непосредственной, чем Узун Хаджи, найти трудно, – писал А.Тахо-Годи. Это был строгий, нераздвоенный, зажженный огнем пламени фанатик, у него не было той многогранности, в которой нельзя отказать Нажмуддину. Если Нажмуддина съедала жажда честолюбия, власти, боязнь за потерю имущества, то Узуном двигало только сознание внушенного ему и им устроенного долга мусульманин, который должен сложить свою и чужую голову для того, чтобы воскресить имамат и имама всех мусульман».
Другой современник Саид Габиев так характеризует этих двух религиозных деятелей: «Если отбросить с него пустую арабско-хаджиевскую шелуху, Узун Хаджи в противовес Нажмуддину был действительно природный горец…близкий душе темных горских бедняцких масс».
Для медлительного и нерешительного Нажмуддина Гоцинского Узун Хаджи с его энергией организатора и плодотворной деятельностью был выгодным сподвижником. Разъезжая по селам со своими приближенными и агитируя в пользу Гоцинского, объясняя людям необходимость наличия имама в горской среде, Узун Хаджи проделал огромную пропагандистскую работу. Полагая, что почва для провозглашения Гоцинского имамом подготовлена, необходимо было осуществить этот ритуал всенародно, и удобный случай для подобного вскоре подвернулся.
Несправедливым было бы утверждение, что идея об установлении имамской власти принадлежала только Узуну Хаджи. Разумеется, Гоцинский желал осуществить свою давнюю мечту стать лидером горцев, именно поэтому еще до Андийского съезда он, по свидетельству М.К. Дибирова, пригласил к себе Узуна Хаджи и сказал ему: «Теперь мы получили свободу. Мы имеем право делать все что хотим. Если мы не введем в жизнь шариат, воспользовавшись полученной свободой, то мы будем большими грешниками. Давай введем шариат и для управления народом по шариату изберем одного имама»). Причем предполагалось Нажмуддина избрать имамом, а Узуна Хаджи его халифом или вакилем (уполномоченным).
События в Анди. 1917 г.
Неправы те исследователи, которые заявляют, что специально для того, чтобы провозгласить Гоцинского имамом, был созван 2-й съезд народов Дагестана и Северного Кавказа. Проведению съезда в Анди способствовало постановление ЦК Союза объединенных горцев Северного Кавказа и Дагестана. Узнав о предстоящем мероприятии и решив использовать удобный момент, Узун Хаджи за несколько дней до съезда поехал на границу Дагестана и Чечни, заявляя, что «согласно шариату народ должен себе избрать имама – верховного вождя, руководящего как духовными, так и светскими делами народа».
До прибытия в Анди руководителей Союза горцев и других некоторых делегатов, т.е. до официального открытия съезда, Узун Хаджи со своими многочисленными сторонниками в присутствии Нажмуддина, взойдя на Андийскую гору, провел обряд избрания последнего имамом. Это не входило в план работы съезда, и, действуя по обстановке решительно, Узун Хаджи добился своего. Никто из присутствовавших, приглашенных не смог возразить, т.к. вооруженные и воинственно настроенные сторонники Узуна Хаджи были наготове.
Однако уже на самом съезде часть делегатов высказалась против избрания имама, полагая, что это повлечет за собой «тяжелые последствия». Обсудив на совещании этот вопрос, они постановили переименовать «имама» в «муфтия» и склонили к этому самого Нажмуддина. Гоцинский был вынужден признать решение съезда, ведь он, по мнению А.Тахо-Годи, «вовсе не был фанатиком».
Но Узун Хаджи со своими единомышленниками не унимался, а продолжал воздействовать на массы, напоминая, что Гоцинский – законно избранный имам. Несмотря на то, что большая часть духовенства в Анди признала за Гоцинским имамство, на следующем съезде во Владикавказе в сентябре того же года властные структуры утвердили Нажмуддина муфтием, а в народе его по-прежнему продолжали называть имамом.
Разногласия
Следующей акцией по утверждению имамства, режиссером которой бесспорно был Узун Хаджи, явилось вступление многотысячного отряда вооруженных горцев, прибывших в начале января 1918 г., в Темир-Хан-Шуру, где было намечено проведение 3-го Всеобщего съезда дагестанских представителей. Возглавляли это шествие Узун Хаджи и Нажмуддин, и на следующий день в пятницу Гоцинский был вновь объявлен имамом. Не желая примирения с противниками имамства, Узун Хаджи заявил: «Здесь не может быть никакого соглашения. Нажмуддин – единственный и полновластный имам, и все должны подчиниться ему беспрекословно. Это мое последнее и бесповоротное слово». Во второй половине того же дня опять по инициативе Узун Хаджи огромное количество людей присягнули Гоцинскому как имаму. После чего Узун Хаджи объявил: «Мы избрали имама, всякому, кто будет этим избранием недоволен и кто не подчинится имаму, мы отрубим голову».
Однако на съезде многие делегаты выступили против имамства, а Нажмуддин вновь проявил нерешительность и, опасаясь последствий, не смог отстоять свое имамство, чем был очень недоволен Узун Хаджи, демонстративно ушедший с войском из города. Возможно, этот случай можно считать началом разочарования Узуна Хаджи в Нажмуддине, хотя во взглядах на многие происходившие события они продолжали быть единомышленниками. Так, весной 1918 г. Узун Хаджи и некоторые другие духовные лица поддержали Гоцинского в его стремлении подняться на борьбу против большевиков, проявлявших активную деятельность в установлении советской власти в Дагестане.
Гоцинский и Узун Хаджи даже пытались общими усилиями склонить к выступлению против большевиков Али Хаджи Акушинского, но неудачно, т.к. последний (а также Али Каяев, Абусуфьян Акаев др.) призывали не воевать с большевиками.
С приходом в Дагестан частей Добровольческой армии отношения между Нажмуддином Гоцинским и Узуном Хаджи окончательно расстроились из-за разных взглядов на действия и замыслы деникинцев. Нажмуддин считал, что Доброармия способна навести порядок в регионе и ликвидировать большевиков. Узун Хаджи же считал действия деникинцев оккупантскими и всячески призывал горцев прогнать их. Прежний союз двух горских лидеров окончательно распался. Узун Хаджи, расценив заявление Гоцинского как измену делу мусульман, отошел от имама. В советской историографии активно цитировалась высказывание Узуна Хаджи в адрес Гоцинского, которое он как будто огласил, но которое ничем не подтверждается: «Я хотел сделать из него имама, но он оказался Иваном».
С этих пор Узун Хаджи является временным союзником большевиков в борьбе против деникинцев, кроме того, духовенство разделилось на сторонников Узуна Хаджи и Гоцинского. Так, в своем рапорте начальник Андийского округа сообщал: «…1 декабря с/г были вызваны со всего каратинского участка ученые по шариатски, на этот съезд был приглашен известный главарь мюридов влиятельный Гусейн житель сел. Хуштада, который с самого начала повстанческого движения стоял против Узуна Хаджи. Съезд состоял из 12 алимов, лучших в нашем участке, и 15 поверенных от обществ. После моей речи, произнесенной в пользу Добровольческой армии, и разъяснения стремления ее и пользы обмена мнений между собой съезд пришел к заключению: Узун Хаджи, выдававший себя за шариатского имама, является самозванцем и повстанцем против действительного имама Нажмуддина Гоцинского, т.к. имам может лишиться своих прав смертью или смещением его уполномоченным на то народом и стремления Узуна есть только плоды своего властолюбия, т.к. шариат требует борьбы против повстанцев действий имама. Съезд единогласно постановил: объявить Узуна врагом шариата и его дело гибельным для населения. Нажмуддина Гоцинского – действительным имамом и его проповедь в пользу Добровольческой армии приемлемой и желательной и объявить населению об этом решении и вести борьбу в контакте с добровольческой армией против Узуна Хаджи. Сейчас же отправить к Нажмуддину двух делегатов донести о своем намерении, получив санкцию от него приступить к работе. От него получено воззвание, что всякий мусульманин должен вести борьбу против Узуна Хаджи и убить его — долг всякого выполняющего догматы шариата и что все должны работать в пользу добровольцев. И.д. начальника Андийского округа капитан Хадис Хаджиев».
Кто есть кто
Анализируя сложившуюся ситуацию, попытаемся дать оценку действиям Узуна Хаджи и Нажмуддина Гоцинского.
1. Узун Хаджи Салтинский, «в дни большевизма помощник имама Нажмуддина Гоцинского в Дагестане вел борьбу против насадителей социалистического рая на земле…Что побудило Узун Хаджи порвать связи с Гоцинским, оставшимся ярым противником большевизма». По нашему мнению, Узун Хаджи увидел в Доброармии более опасного противника, нежели в большевиках, и в этом случае дальнейшие действия шейха можно охарактеризовать как поведение недальновидного политика.
2. Узун Хаджи попал под агитацию большевиков, сумевших притянуть к себе шейха, воспользоваться его популярностью, прогнать с его помощью деникинцев из Дагестана, а затем низвергнуть его, заклеймить его как реакционера, религиозного фанатика и т.п. И в этом случае видна политическая близорукость Узуна Хаджи. В период антиденикинского восстания Узун Хаджи являлся членом Совета обороны Северного Кавказа и Дагестана вместе с представителями большевиков. В состав правительства Северо-Кавказского эмирства, где он являлся главой, также входили большевики, в подчинении Узуна Хаджи находились русские красноармейские части Н.Гикало, чеченские краснопартизанские отряды Исаева и Арцханова. Один из руководителей партии большевиков С.М. Киров в телеграмме В.И. Ленину писал о необходимости личного письма вождя мирового пролетариата к верховному вождю горских революционных войск Узуну Хаджи. Узун Хаджи в свою очередь вел переговоры с С.М. Кировым по определению статуса созданного им государства-эмирства – на будущее.
Большевистским лидерам на Кавказе удалось использовать имя Узуна Хаджи в своей деятельности даже после смерти шейха. Так, в грозненской газете «Нефтерабочий» от 15 августа 1922 г. в статье «День памяти Узуна Хаджи» говорится о торжественном поминании годовщины смерти шейха. Несколько тысяч гостей, прибывших в Ведено, где был похоронен Узун Хаджи, три дня праздновали день памяти салтинца, резали скот. Представители гарнизона, районной милиции, продинспекторы произносили речи. Было подано угощение и красноармейскому гарнизону. Такое пышное мероприятие проводилось с размахом неслучайно, ибо в горах Чечни и Дагестана действовал имам Нажмуддин Гоцинский, восставший против советской власти со своими единомышленниками. И тем самым день памяти шейха Узуна Хаджи, бывшего ближайшего сподвижника мятежного имама, а затем его противника, вылился в политическое мероприятие.
Если Н.Гоцинский всегда являлся объектом самой беспощадной критики не только в советской историографии, но и со стороны некоторых влиятельных представителей дагестанского духовенства, в том числе и Узуна Хаджи, то в одном ему надо отдать должное: с самого начала своей общественно-политической деятельности и до самой смерти он являлся непримиримым противником большевизма, чьей жертвой он, в конце концов, и стал.
www.gazavat.ru
26.06.11.