Мирное небо
Интервью с полковником Исхановым, политиком и патриотом, преданным своему народу.
Татьяна Рубцова: — Спасибо большое, уважаемый Хусейн, что вы приняли участие в моей «Беседе у камина», посвященной военнопленным. Хотелось бы немного поговорить и лично с вами. Вы ведь художник по профессии?
Хусейн Исханов: — В своей жизни я перепробовал разные профессии, но с раннего детства я мечтал быть художником. В то время, когда мои сверстники бегали по улице, я рисовал, вырезал по дереву и занимался чеканкой по металлу. Изобразительному искусству я учился у замечательно акварелиста Ломтюгина, жившего в г. Грозном. Он
организовал там студию, в которой мы, подростки, занимались. Работать начал очень рано, когда мне было 8 лет. Я потерял отца и примерно с 12 лет стал ездить с мамой на шабашку в Казахстан. После окончания школы устроился на работу в драматический театр им. М.Ю. Лермонтова монтером сцены, а затем перешел в цех художником-декоратором. Затем в 1974 году меня призвали на службу в армию, и попал я в ГДР, где так же занимался своим любимым делом в штабе 2-й Гвардейской танковой армии в качестве чертежника.
Т.Р.: — А после армии как сложилась ваша жизнь?
Хусейн Исханов: — Вернувшись из армии в 1976 году, ровно через три дня, я поступил на работу художником-оформителем в Парк имени А.Чехова, где проработал несколько лет. Затем в поисках лучшей доли поехал в Ростовскую область, где занимался оформлением задников сцены в сельском клубе. Мне нужно было зарабатывать больше, чтобы помочь
маме. Приходилось работать и в Волгоградской, и в Рязанской области и параллельно продолжать учебу.
Т.Р.: — А как вы восприняли перестройку и развал СССР?
Хусейн Исханов: — 1991 году застал меня в Волгоградской области, где я работал заготовителем и подрабатывал оформлением. К тому времени, у меня там были хорошие связи и дружеские отношения с руководством. Мы часто ездили с директором в одной машине и бурно обсуждали политику. Как раз в тот период ГКЧПисты объявили переворот, и мы с директором оказались на одной стороне «баррикад», на стороне тех, кто хотел продолжения перемен и демократизации.
Т.Р.: — Тогда было всем очень трудно.
Хусейн Исханов: — Мой, приватизированный к тому времени, новый дом коттеджного типа стоял в четырехстах метрах от ответвления реки Волги. А сама гигантская река была в километре от моего дома. Настроения оголодавших людей, живущих на талоны, потихоньку переходили к агрессии к «понаехавшим», как любили говорить местные. В воздухе потихоньку начинала проявляться тревога и неуверенность в завтрашнем дне. Народ не понимал, что происходит со страной, и у людей появилась депрессия.
Т.Р.: — Да, было ужасно. Я помню и обмороки, и гибель людей в то время. И вам, наверное, не сладко тогда пришлось.
Хусейн Исханов: — Были трудности.
В 1992 году мы вернулись домой в Грозный, где жили мои мама, братья и сестры. Я надеялся помогать им. Республика, после распада СССР напоминал муравейник, где все искали возможность заработать деньги. Некоторые, более энергичные, летали в арабские страны и завозили текстиль и другие необходимые для жизни товары. Мы же, я и братья, используя друзей в Волгоградской области, завезли импортный стиральный порошок, который сразу расхватывали. Но появились конкуренты, которые сбили цены и завезли моющих средств столько, что люди перестали покупать или покупали только в случае необходимости. Затем я попытался привозить товар из Балтийских стран, но дело так же не пошло.
Т.Р.: — Все, как и у нас в Узбекистане. Такое чувство, что мы жили в соседних домах. Мой муж тоже, чтобы содержать семью, стал челноком. Но у нас, чуть позже, малый бизнес задавили налогами. У вас все произошло страшнее.
Хусейн Исханов: — Да, нас «задавили» бомбами. Однажды, примерно в июне 1993 года я со своей супругой возвращался из села Агишты, где мы были в гостях у родственников жены. По дороге в сторону Грозного перед нами ехала колонна грузовых автомобилей с сидящими в открытом кузове людьми с белыми шапочками в виде тюбетеек на голове. Тогда я подумал, что все эти люди наверняка едут на похороны, такое бывало и раньше. Колонна свернула с дороги в сторону станицы Петропавловской. Въехав в город
Грозный и проезжая через тоннель (где в 1995 году подорвали генерала Романова-Антонова), впереди, в километре от нас, мы услышали оглушительный взрыв. Поддав газу, мы помчались в сторону взрыва. Оказалось, российский вертолет, прикрывавший колонну оппозиционеров (я про них подумал, что едут на похороны) выпустил ракету в сторону
Президентского Дворца, где обычно бывал Джохар Дудаев. Но ракета попала в шестнадцатиэтажный жилой дом, примерно на уровне восьмого этажа.
И горели горы.
Т.Р.: — Я так поняла, федеральные войска напали на Чечню еще до официального ввода войск на территорию Республики?
Хусейн Исханов: — Да. Вооруженных конфликтов на границе в то время было множество, как и провокаций. Остановив машину и оставив в ней сидеть мою жену, я стремглав заскочил в дом и ринулся по ступеням на этаж, в который попала ракета. Многие проходившие мимо мужчины последовали за мной. Нам казалось, что там могли быть люди, которым необходима помощь, но, к счастью, квартира оказалось пуста, только разбитая мебель и разбросанная по всей квартире посуда напоминала, что здесь жили люди. В том момент я был готов разорвать в клочья вертолетчика, пустившего ракету в жилой дом. Отвезя жену домой, я быстро вернулся к Президентскому Дворцу, куда уже начали стекаться люди. К нам вышел полковник, это был нач. Главного Штаба Аслан Масхадов, правда тогда я его видел впервые. После короткого разговора выяснилось, что мы с ним родом из одного села. Так я поступил на службу в ВС ЧР Ичкерия.
Т.Р.: — Много читала про геноцид русскоязычного населения в вашей стране в то время…
Хусейн Исханов: — Во времена правления Джохара Дудаева криминальная обстановка в Чечне была во много крат ниже чем в Москве, где среди белого дня расстреливали людей, отжимая бизнес, квартиры и прочую недвижимость. Не зря же те годы называют лихими 90-тыми. Миф о геноциде русских нужен был для пропаганды готовящейся войны. Я не
отрицаю, что могли быть случаи убийств русских на бытовой почве, ведь такие случаи были и среди самих чеченцев.
Т.Р.: — Лихие 90-е и у нас в Узбекистане были лихими. Были и грабежи, и убийства. Безработица, задержка зарплат. И массовый отъезд русских. Хотя у нас никто никого не гнал. Люди просто уезжали от нищеты. Квартиры продавали практически за бесценок, двушка в нулевых стоила меньше 200 долларов. Это был рынок жилья, и предложение превышало спрос. Я нашла русских, переехавших из Чечни в те годы. Нашла русских, которые так и живут в Грозном. И все писали мне одно – был беспредел общероссийский, но никак не на национальной почве… В воздухе уже пахло гарью. А дальше была война…
Хусейн Исханов: — Во время нашего первого боя под селом Гехи подбили БТР, внутри которого находился я и человек шесть из охраны Главного штаба. Снаряд попал в башню и прямо над моей головой пробил дыру размером с яблоко.
Осколками были ранены практически все, многие получили ранения и не могли передвигаться. Мне осколок попал в щеку, откуда обильно лилась кровь, правда я заметил ее после того, как мне удалось эвакуировать экипаж, выталкивая их в открытый боковой люк нашей машины. После того, как мы покинули подбитый БТР, раненные ребята были
перевязаны. Нужно было занимать оборону.
И я хорошо запомнил страх, который меня тогда поразил. На мне был подсумок с магазинами для автомата. Я лег на землю, и казалось, что все пули летят именно в мою
сторону. Хотелось глубже вжаться в землю, но мешал подсумок, который оказался у меня под животом. Казалось, что из-за него некоторые части моего тела приподняты на полметра над землей. И именно в меня, из-за этого, вопьются все пули, которые свистели над пустырем. К счастью, удалось сконцентрироваться и подавить в себе нарастающий панический страх. Только тогда я смог оценить обстановку и начать ясно мыслить. Интересный момент. Как-то мне, занявшему с моими товарищами позицию перед Президентским Дворцом, пришлось наблюдать за поведением гражданских. Было такое впечатление, что люди совершенно не понимают, что происходит. Они, в основном женщины: русские, чеченки, молодые и пожилые, проходили по улице в полный рост, как будто там был не бой, а снимали фильм о войне. А ведь в город вошли танки, и они мчались на полном ходу, обстреливая дома из крупнокалиберных пулеметов, давя и сметая все на своем ходу.
В городе шли ожесточенные бои, наши подразделения были стянуты в черту Грозного, город бомбили с воздуха и непрерывно обстреливали из артиллерии. Основным объектом интересов российской армии был Президентский Дворец, в котором находился Главный Штаб ВС ЧР Ичкерия во главе с нач. штаба Асланом Масхадовым и так же вице-президент Зелимхан Яндарбиев. Снаряды разрывались ежесекундно. Дворец обстреливали кумулятивными зарядами. Попавшие в цель снаряды подожгли здание, в котором мы все находились. Здание горело и пожар медленно, с верхних этажей перекидывался на нижние. Я бросился тушить огонь. Воды в здании уже не было, все коммуникации были выведены из строя.
Пришлось создать цепь из наших бойцов совместно с военнопленными русскими солдатами и, по цепочке предавая трехлитровые банки с солениями, заливать пожар, попутно разбирая и выбрасывая с этажей горючие материалы.
Молва о том, что горит здание Президентского Дворца, моментально облетела город. Да это и так было видно – здание имело приличную высоту. Моя жена, узнав об этом и страшно за меня беспокоясь, поспешила на помощь и с группой людей дошла до Нового Театра, что стоит метрах в четырехстах от Дворца. Там их накрыл огонь артиллерии,
все они погибли на месте. Людей разорвало взрывом. А я о гибели моей жены узнал только 8 марта, от бойцов, которые ночью доставили ее к моим родственникам. Помню, Аслан Масхадов сказал мне, что если он прямо сейчас получит известие о гибели своей мамы, он не сможет уйти отсюда, имея ввиду ответственность, которая лежала на нас. Это было сказано для меня, чтобы поддержать, но я к тому времени был внутренне готов не только к гибели родственников, но и к своей смерти.
Война – это горе, война – это смерть.
Т.Р.: — Война – это горе… Война – это смерть… И, наверное, застрявший где-то в лабиринтах подсознания страх. Больше уже не за себя, а за своих близких… И легче, наверное, умереть самому, чем хоронить своих родных.
Хусейн Исханов: — Да, именно так. Я узнал, что моя жена была похоронена на кладбище, недалеко от близлежащего к городу поселка. Я поехал туда на поиски, поехал один, никому ничего не сказав, в надежде найти могилу. В этот день мне не суждено было ее найти, я обошел несколько разросшихся до неимоверных размеров кладбищ, где большинство были свежие могилы. Я был один, с автоматом за плечом, на безлюдном кладбище. Мужчина у нас не должен показывать горе. Ему надлежит быть
сдержанным и немногословным.
Так, я и вернулся ни с чем. Да и спросить было не у кого. Люди, принимавшие участие в похоронах, разъехались. Могилу среди таких же сотен новых безымянных могил мне удалось найти только по окончании Первой русско-чеченской войны. Во вторую войну со мной были мой брат и племянник. Однажды мой племянник с бойцами ехал в «Ниве» из одного района Грозного в другой.
В эти дни, над городом периодически кружили штурмовики, выискивая цели. Они бомбили и наносили ракетные удары по всем транспортным средствам, вплоть до легковых машин. Мой племянник, Арби, был за рулем «Нивы», когда два штурмовика начали его преследовать, пытаясь поразить машину ракетами. Арби свернул в парковую зону, пытаясь укрыться за деревьями, видимо понимая, что самолеты их засекли. И пока штурмовики ушли на второй круг, ребята выпрыгнули из машины и залегли в траншее,
недалеко от машины, но все равно попали под бомбовые удары и погибли.
Связи с племянником долго не было, я с тревогой ожидал их возвращения. Но они так и не приехали. Только на следующее утро мы получили информацию о том, что в селе Гикало в мечеть привезли двоих погибших воинов из города. Мы выехали на место происшествия, которое по рации нам сообщили люди, подобравшие погибших. Картина была ужасной. Такое впечатление, что место стоянки «Нивы» перепахали тракторами. Прежде чем улететь, два самолета выпустили весь боекомплект. Потом мы поехали в то село, где в мечети лежали два тела. Опознать умерших не стоило труда, они погибли от осколочных ранений и не были сильно обезображены. Похоронили мы обоих на кладбище села Пригородное, что располагалось вдоль дороги из города Грозного. Для того, чтобы обозначить место захоронения, мы нашли в близлежащем селе надгробные камни, и я гвоздем написал имена обоих Героев, пытаясь глубже прорезать не очень твердый камень.
«Мы – Чеченский народ».
Т.Р.: — Вы много пережили, много потеряли. Но тем не менее, вы продолжали служить и выполнять свой долг. Расскажите о ваших служебных обязанностях.
Хусейн Исханов: — По долгу службы, мне приходилось постоянно ездить по передовой, встречаясь с командирами и воинами, как представитель Главного штаба. На мне лежали обязанности по взаимодействию между всеми группами, командирами и Главным штабом ВС ЧР Ичкерия. В 1995 году, после покушения на генерала Романова переговоры прервались и началась вторая фаза Первой русско-чеченской войны. Переодевшись в гражданскую одежду, я довольно часто проникал в город. Дело это было
чрезвычайно опасным, так как меня видели на переговорах не только свои, но и русские и их прихвостни из числа чеченцев.
Однажды я поехал в город, чтобы у знакомого нотариуса получить доверенность на машину, которую я хотел оставить родственникам. Получив нужные бумаги, мы возвращались обратно и почему-то меня дернуло проехать вторично через российский блок-пост. За рулем сидел мой второй брат. На посту машину остановили, водитель с документами вышел из машины, а ко мне подошел один военный и со словами:
«Масхадов, выходи», открыл мою дверь. Я шутя ответил ему, что если он хочет поймать Масхадова, то зря старается. Нас сразу же завели во двор, где стоял вагончик ОМОНовцев. Меня, заведя руки за спину, привязали к столбу, обыскали, ударили пару раз. Только после того, как я пригляделся получше, увидел, что эти ОМОНовцы охраняли генерала Романова во время переговоров. Мы оказались старыми знакомыми, хотя это ничуть не улучшило наше положение.
Примерно через час, за нами прислали бронированную машину, которая увезла нас в печально известный ГУОШ. Ночь я провел в отдельном закутке, наполненном по щиколотки водой. На полу лежали несколько деревянных ящиков из-под яблок. Сидя на них я встретил рассвет. Утром меня вызвал на допрос следователь с очень белым, совершенно лишенным загара лицом. Первые вопросы о фамилии и роду деятельности были банальными, я отвечал машинально. Но после вопроса какого я тейпа,
какого тукхума и кто у меня Верас (старейшина рода), я не выдержал и сказал: «Посмотри на меня, я разве похож на индейца, о каком верасе и тейпах ты говоришь, мы чеченский народ, который борется за свое самоопределение». Пока я говорил, он, не мигая, удивленно смотрел на меня, видимо таких слов, к тому же в таких условиях, он ни от кого не слышал. Затем он спросил: «А ты что, у них идеолог что ли?».
После допроса нас в срочном порядке повезли, положив лицом вниз в «УАЗике»-таблетке, причем на большой скорости. Прибыли мы в Ханкалу -военную базу группировки российских войск, затем вертолетом долетели до Моздока, а там в большом транспортном самолете, в котором находили десятки раненных и видимо отпускников, вылетели в Москву в Лефортовскую тюрьму. Все время нас держали в наручниках и в черных масках, натянутых на голову.
О гибели Джохара Дудаева сказали в новостях по радио, установленному в нашей камере. Чувство от потери такого человека, лидера национально-освободительной войны, не передать словами. Я был в трауре. К концу месяца нашего пребывания в Лефортово, нам сообщили, что надо готовиться к выходу, зачем и куда – не говорили. Нас повезли
на спецмашине для особо опасных преступников в аэропорт Чкалово, который военные использовали в своих целях. Оттуда нас в пассажирском самолете, в котором летели военные, перевезли в Моздок.
Затем в огромном вертолете, называемым в народе «корова», забитом под потолок боеприпасами, перебросили на военную базу в Ханкалу. В Ханкале я увидел российских военных. Одетые кто во что, многие из них были просто пьяны. Позже я понял, что меня с братом привезли для обмена. После длинной дискуссии в ожидании офицеров, приготовленных на обмен с нами, я разговорился с нач. ФСБ по Ленинскому району подполковником Громовым (кажется так его звали). Он сказал: «Если бы с моим городом (а он был из Краснодара) сделали тоже самое, я бы воевал всю жизнь».
На некотором расстоянии от нас толпилась кучка женщин — солдатских матерей и с ними несколько мужчин, которые искали своих пропавших сыновей. Эти люди обступили офицера, видимо уполномоченного штабом для работы с родителями пропавших солдат. И вдруг один из таких отцов, которого я сразу же узнал, вышел из толпы
и, увидев меня, двинулся в нашу сторону. Я стоял в наручниках, с переброшенной через руку кожаной курткой и наручников не было видно.
Николай, так звали этого мужчину, был мне знаком, мы с ним неоднократно общались, пытаясь выяснить судьбу его пропавшего сына. Подойдя вплотную к нам, Николай, коротко поздоровавшись, сказал, обращаясь ко мне: — Хусейн, пожалуйста помоги мне найти моего сына. Я показал ему наручники на своих запястьях, ответив, что у меня сейчас
небольшие проблемы, но как только я их решу, то обязательно помогу ему. Ситуация конечно была комичная для меня, стоящего в кругу автоматчиков в расположении многотысячной группировки войск и в непосредственной близости к вражескому штабу.
Затем я обратился к своим охранникам с издевательским вопросом: — Вы поняли почему этот отец подошел не к вам, а именно ко мне, несмотря на то, что я стою среди вас в наручниках. Это потому, что вы не контролируете здесь абсолютно ничего, разве что Ханкалу.
Т.Р.: — Ну, раз мы затронули проблему военнопленных, хочу спросить: как относились к пленным солдатам чеченцы?
Хусейн Исханов: — Татьяна, сейчас очень много говорят об отношении чеченских ополченцев к пленным русским солдатам, но совсем не упоминают об отношении к пленным чеченским ополченцам, да и вообще к захваченным гражданским лицам обоих полов. Возможно многие и не знают, что на оккупированных территориях и в населенных пунктах создавались так называемые фильтрационные лагеря, по сути мало чем отличавшиеся от концлагерей Второй мировой войны.
Условия содержания были ужасающими, это я говорю, как человек дважды побывавший в плену. Люди находились в каких-то загонах, в технических помещениях автогаражей, таких как печально известный концлагерь ПАП-1. Это был автобусный парк в районе Консервного завода г. Грозного. Пытки изнасилования, издевательства, избиения были обыденным делом в этих местах. У людей выбивали признательные показания их участия в отрядах ополчения и отправляли в тюрьмы, предварительно влепив большие сроки
тюремного заключения. Надо отметить, что такого рода фильтрации подвергались преимущественно граждане чеченской национальности, в очень редких случаях попадались и представители других национальностей.
Во время так называемых зачисток, войска окружали село, захватывали и увозили мужчин и подростков в расположение оккупационных войск, где эти люди подвергались неимоверным истязаниям. Мало кто доживал до тюрьмы. Помимо того, что людей захватывали якобы для выявления участников сопротивления, их задерживали, чтобы получения за них выкупа. Опять для убедительности хочу напомнить, что за меня, дважды побывавшего в русском плену, дважды была заплачена внушительная сумма денег за мое освобождение. В плену у федералов побывали родственники Джохара Дудаева и Аслана Масхадова, престарелый брат Дудаева с еще десятью бедолагами, еле ередвигавшими ноги, был освобожден по обмену. С нашей стороны, мы отдали одиннадцать солдат сытыми и здоровыми. Наши же чеченцы вернулись к нам покалеченными. Один человек через несколько дней умер, не выдержав мучений.
А теперь я все-таки отвечу на ваш вопрос. В начале 1995 года к нам в плен попал один прапорщик с грузинской фамилией, который рассказывал, как их в Моздоке морально готовили к встрече со страшными, заросшими чеченцами. По его словам, им демонстрировали фильмы, где бородатые мужчины резали горло русским солдатам. Такие видео в пропагандистских целях снимали ФСБ и ГРУ. В помещении, куда привели раненного прапорщика, находились наши ребята, естественно, некоторые из них были обросшие по случаю войны, а один, как в том фильме из Моздока, точил нож. Наш герой-прапорщик, видя такую картину и представив себя в роли жертвы, от страха потерял
сознание. Естественно, ему была оказана первая необходимая помощь.
Правда, в последствии прапорщик предпринял попытку к бегству, подговорив несколько солдат. Но их через короткое время поймали в горах Веденского района и привели обратно в Ведено. К его счастью, во время бегства он никого не убил и даже не делал попыток стрелять, хотя и имел такую возможность, так как жил среди ополченцев, вошел в
доверие и с легкостью мог завладеть оружием. В последствии, повторно раненного в бедро от артобстрела прапорщика мы передали российской стороне, в наших условиях с такой раной ему не удалось бы выжить.
Отношение чеченцев, к пленным русским солдатам-срочникам и дезертирам, в 1995-96 году, было более чем хорошим, их не пытали, не оскорбляли, тем более не расстреливали, как пытаются пропагандировать жестокость чеченцев русские СМИ.
На войне, как на войне.
Т.Р.: — Может пропаганда понадобилась именно, чтобы прекратить случаи дезертирства и добровольной сдачи в плен? Пусть лучше гибнут в «честном» бою. Чего там, бабы еще нарожают.
Хусейн Исханов: — После неудачного штурма Грозного к нам в Главный Штаб приводили всех пленных солдат и офицеров, которых мы после короткого допроса, содержали в подвальном помещении Президентского Дворца. На меня была возложена ответственность за содержание военнопленных. Офицеры содержались отдельно от солдат. Питание было точно таким же, какое мы могли позволить в себе. В нашем Штабе, расположенном в Президентском Дворце, постоянно находились журналисты, солдатские матери и отцы, разыскивающие своих сыновей. Иногда появлялись российские депутаты госдумы и правозащитники. Так же было много иностранных журналистов. Еще хочу добавить. Нач. Главного Штаба генерал Аслан Масхадов всячески призывал остановить боевые действия и собрать по городу убитых российских солдат, поедаемых голодными собаками.
Т.Р.: — Как реагировали военные на такие призывы?
Хусейн Исханов: — Нас просто не понимали. Однажды решили, наверное, что мы что-то замышляем и предложили выходить из помещения малыми группами, держа в одной поднятой руке автомат, а в другой — рожок. Я знаю много случаев, когда Масхадов передавал матерям пленных солдат. Первые освобожденные пленные были в начале января 1995 года, когда Аслан Масхадов передал нескольких солдат матерям, практически жившим в нашем штабе. Эти бедные женщины не имели возможности оплатить проезд
домой. Аслан Масхадов при мне дал 100 долларов на дорогу одной матери, чтобы она смогла вывезти сына домой. Главным условием при освобождении было честное слово, которое должна была дать мать солдата, что ее сын больше не придет на нашу землю в качестве завоевателя.
Т.Р.: — Я и от женщин из Комитета солдатских матерей, и от правозащитников знаю о вашем человечном отношении к пленным. Но в прессе все вывернули наизнанку и убедили людей в обратном. А сейчас вернемся к нашему интервью. Вы были советником Президента Масхадова и депутатом парламента. В чем тогда заключались ваши обязанности?
Хусейн Исханов: — В 1997 году я был избран депутатом в Парламент Чеченской Республики Ичкерия, в Парламенте работал заместителем руководителя по внешним связям. Мы, депутаты — участники войны, создали парламентскую фракцию поддержки Президента. Время было тяжелое, послевоенное. Практически все носили оружие и надо
было как-то помочь населению перейти к мирному образу жизни. Для этого Парламент принял Закон о ношении и хранении огнестрельного оружия, который был необходим в послевоенный период. В роли советника, конечно, я мало чем мог помочь Президенту Аслану Масхадову. Он сам был довольно активен и предвидел многие вещи, которые могли бы произойти в послевоенной стране. Он всячески пытался предотвратить и противодействовать провокациям агентов ФСБ, непрерывно происходящим на нашей территории. У них была одна цель – дискредитация власти и Президента.
Я старался во всем помогать Президенту, подыскивал и рекомендовал надежные кадры на ответственные должности, разъяснял в Парламенте позицию Президента и всячески поддерживал его инициативы, в общем пытался на сколько хватало сил, быть полезным. Дело еще в том, что я лично состоял в хороших отношениях практически со всеми командирами. Если между ними и Масхадовым были какие-либо недопонимания, пытался предотвратить дальнейший раскол. Короче, был связывающим звеном в
послевоенной, обнищавшей из-за войны, стране. В начале Второй русско-чеченской войны, по представлению Президента я был откомандирован Парламентом в Оперативное Управление ВС (Вооруженные Силы) Чеченской Республики Ичкерия.
Т.Р.: — Что на практике означало такое назначение?
Хусейн Исханов: — На практике это означало, что я должен был вернуться в состав ВС ЧРИ и выполнять поставленные нам Президентом и Главнокомандующим Асланом Масхадовым задачи по охране государственной независимости и территории. К нам снова вторглась ненасытная российская военная армада, которая в Первую русско-чеченскую войну пролила море крови моих сограждан, превратив в руины города и села, в которых мирно жили граждане Чеченской Республики разных национальностей, работали, растили детей, мечтали о будущем…
10 мая 2000 года мы с нач. Департамента Печати Вахой Дудулаговым (есть информация, что его уже нет в живых) ехали на его машине в Урус-Мартан. Там должны были провести определенную работу и доставить для связистов кое-какое оборудование. Но нам не повезло. 9 мая, ночью, наши партизаны атаковали комендатуру в селе Гойты. И к утру окончательно протрезвевшие ОМОНовцы вышли на мост, для тотальной проверки. Нашу машину остановили, за рулем сидел Ваха, я же в качестве пассажира. Мы предварительно договорились, что в случае непредвиденных обстоятельств друг друга не знаем.
Омоновцы вымогали деньги, но Ваха почему-то им принципиально не хотел давать. И тут один ушлый мент начал обходить машину, заглядывая во все щели, ища к чему бы
придраться. И вдруг обратил внимание на самодельные большие конверты, лежащие между сидениями. В общем в них оказался свежий номер газеты Ичкерия, в количестве 250 штук. Тут же ОМОНовцы вызвали ФСБ, и нас, как говорится, повязали. Затем на вертолете привезли на Ханкалу и посадили в какой-то чабанский вагончик, где уже сидело 9
парней-чеченцев, захваченных во время зачисток. После допросов и всего прочего, за нас дали выкуп в размере 5 тысяч долларов США и два автомата.
Нам крупно повезло, потому что в Ханкале нас передали в РУБОП по Северному Кавказу, где рубоповцы были прикомандированные из Нальчика и имели связь с моим коллегой, депутатом Резваном Лорсановым (в 2003 году был подорван в собственной машине по приказу начальника Шалинского ФСБ). Так нас и отпустили за выкуп. Дело было поставлено на поток, одни захватывали и привозили всех, кто попадет под руку, в Ханкалу, а там с родителей или родственников вымогали деньги, издевались и пытали, что бы родственники становились сговорчивее. Не кормили по несколько дней, в туалет ходили в пластиковую бутылку из-под лимонада, об оскорблениях по национальному признаку я и не говорю, одним словом, завоеватели были на высоте.
В Ханкале была самая настоящая фабрика по убийству. Пытки и истязания были привычным делом. Однажды ночью привели повара, что бы он побил какого-нибудь чеченца. Чтобы потом, вернувшись с войны, повару было что вспомнить и рассказать о том, как он, герой, дрался с чичиками, так они называли нас. Одного моего товарища по несчастью во время допроса избивали черенком от лопаты. Черенок поломался, повезло, иначе бы забили насмерть.
После освобождения из Ханкалы, я продолжил заниматься своим делом, встречался с подпольем, определял задачи и постоянно был на связи с Масхадовым, который в это время находился ближе к горам и там руководил основными силами. Наша же задача состояла в том, чтобы вновь организовать сопротивление на равнине, оставленной нами в 2000 году.
Постепенно фронтальные бои закончились, и Президент Аслан Масхадов перевел сопротивление на партизанскую войну, в лобовую противостоять стотысячной русской армии было тяжело, продовольствие и боеприпасы приходилось добывать в бою. Потихоньку необходимость моего присутствия сошла на нет. Посоветовавшись с тогдашним руководством, Парламентом, мы пришли к выводу, что я больше пользы могу принести, если выеду за рубеж.
Мирная жизнь.
Т.Р.: — А ведь я тоже знала о вашей Республике только то, что позволяла узнать официальная пресса РФ. Но после знакомства с вами все мои представления оказались разбиты в мелкие осколки. И из них складывается теперь совершенно другая страна. Молодая, подвергшаяся интервенции, пережившая кровопролитную войну и потерявшая лучших своих сыновей и дочерей. Войну, правду о которой вывернули наизнанку, представив вас злобными дикими бандитами. Теперь я просто растеряна.
Все вы, воины, лидеры государства и политики – совершенно другие. Вы люди, которые предпочитали мир войне, переговоры – активным боевым действиям. Но вам не дали возможности выстоять. И информационная блокада победила вас. Так что, попытка наладить связь с мировым сообществом была необходима молодой Республике Ичкерия, как воздух.
Хусейн Исханов: — Наивные, мы думали так же. В 2004 году я выехал через Беларусь в Польшу, а оттуда судьба забросила в Австрию, где я теперь и живу. По приезде в Австрию была задержка о решении предоставления убежища, к тому же незнание языка не дало мне возможности сразу же включиться в работу, хотя мы, с момента моего прибытия в Австрию, пытались информировать депутатов ПАСЕ, пытались влиять на решения ПАСЕ. Из-за непрекращающихся бомбардировок, убийств мирных граждан и, возможно, из-за наших усилий, Россия пару раз была лишена права голоса.
Т.Р.: — Пробить броню из денег и пропаганды неимоверно трудно. А как складывается ваша жизнь сейчас?
Хусейн Исханов: — В Австрии, после изучения немецкого языка, я обзавелся кучей знакомых, в число которых входят журналисты, политологи, учителя, с которыми мы поддерживаем дружеские связи. С момента моего появления в Вене, я постоянно участвую во всех политических акциях, проводимых как чеченцами, так и украинцами,
сирийцами и другими народами, чью мирную жизнь нарушила Россия. Здесь мы создали организацию, которая носит имя нашей оккупированной Родины.
Называется она «Культурный Центр Ичкерия», где мы пытаемся донести до европейской общественности проблемы чеченцев на Родине, рассказать о войнах, депортациях. Проводим демонстрации протеста против произвола оккупационной власти и марионеток в самой Чеченской Республике.
Наш Центр занимается воспитанием подрастающего поколения чеченских детей, родившихся в Австрии или же приехавших с родителями в юном возрасте,
рассказываем им о нашей Родине, о причинах, из-за которых мы находимся вне своей страны. Недавно удалось открыть языковые курсы, где мы обучаем детей чеченскому языку и основам русского, так же у нас функционируют компьютерные курсы, где преподаватель обучает детей 3Д графике и анимации, действуют курсы, где наши женщины обучают молодых девушек вкусно готовить и правильно накрывать на стол, а мы, мужчины, в свою очередь с удовольствием пробуем приготовленные блюда.
Т.Р.: — Вы не боитесь открыто выступать и говорить о вашей деятельности?
Хусейн Исханов: — «Kulturverein Ichkeria» – зарегистрированная организация, которая имеет свой устав и уже свою историю. К тому же, хуже чем есть, уже не будет. Нам некого бояться и нечего, мы ни у кого ничего не украли. Украли у нас — Родину, куда мы пока не можем даже поехать, о возвращении я уж и не говорю. Все, что я и мои друзья
делаем, мы делаем сознательно, понимая, что могут преследовать, могут напрягать родственников, но люди, которые погибли за идею, тоже ведь хотели жить, и у них тоже были родственники.
Татьяна, я считаю, что на долю нашего поколения выпало великое испытание и горжусь, что у меня и моих сверстников хватило мужества выйти защищать свою страну и свой народ. Если бы вернуть те события, то я, ни секунду не раздумывая, прошел бы повторно по этому пути. Да, были жертвы, но в истории любого народа остаются только героические страницы и Герои, все иное оставляет мало следов.
Т.Р.: — Но ваши жертвы были слишком велики, народ пережил ужасную трагедию. Кровавые страницы страшно листать. Сейчас же вы живете спокойной мирной жизнью обывателей. Знаете, жизнь современного человека в мегаполисе не может быть оторвана от общества в целом, мы зависим от многих составляющих. Одно из которых и немаловажное – это отношение с окружающими людьми: соседями, коллегами по работе. Как у вас складываются эти взаимоотношения?
Хусейн Исханов: — В 2004 году, когда мы добрались до Австрии, отношение местных жителей было очень хорошими. Сердобольные люди приносили детям игрушки, которых они никогда в жизни не видели, дарили велосипеды, одежду, обувь и многое другое.
Естественно, это не могло длиться вечно, и голос русской античеченской пропаганды настиг нас и здесь, некоторые бульварные газеты начали собирать всякую грязь о чеченцах и писать статьи с громкими заголовками, где слово «чеченцы» иногда было выделено жирнее, чем название самой газеты. Таким образом, наш имидж начал потихоньку
падать, а противостоять такой античеченской истерии у нас не было ни сил, ни средств.
В этом году к власти пришла националистическая партия, и предвыборные лозунги пестрела от воззваний против чеченцев. Фактически эти политики сделали себе карьеру, прежде создав плохой имидж чеченцев, а затем запугивая им местное население. У меня в одно время даже начало создаваться впечатление, что мы живем в России или Австрия стала российской провинцией.
На днях, один из основных руководителей партии FPÖ (Norbert Hofer) Норберт Хофер в телевизионной программе ZIB-2 заявил, что в Вене проживают более 34 000 чеченцев, никто из них не работают, имеют много детей и живут на пособиях.
Эта откровенная ложь сразу же была опровергнута некоторыми политиками, в частности основной кандидат от «Партии Зеленых» привела статистические данные, которые показывают, что в Вене живет всего лишь около 16000 людей с российским гражданством, в число которых включили всех выходцев из России, в том числе и чеченцев. Оказалось, что пособия получают всего лишь 3,5 процента от указанного количества беженцев, в том числе больные, несовершеннолетние, пожилые и т.д..
Но это в политике, на улице же мы не наблюдаем никакой неприязни, а если случится познакомиться австрийцу с чеченцем, то они становятся очень хорошими друзьями. Наши дети учатся в австрийских школах, запросто говорят на нескольких языках, учатся прилежно и имеют очень хорошие показатели. К примеру, мои две дочери пошли в школу в Австрии, а их старшая сестра начала обучение со второго класса. Девочки закончили гимназию и учатся в венском университете. Таких уже много и с каждым годом число чеченских студентов в европейских вузах будет расти.
Я уверен, что в будущем чеченцы сумеют занять достойное место не только в австрийском обществе, но и во всей Европе. Мы будет делать все зависящее от нас, чтобы наша молодежь успешно интегрировалась и при этом не забывала и свой народ, находящийся в заложниках у Кремля.
Т.Р.: — Желаю и вашему и моему народу наконец-то понять друг друга и, совместными усилиями всех честных людей, вернуть вам вашу потерянную многострадальную Родину.
Хусейн Исханов: — Спасибо за добрые пожелания, но за место под солнцем, к сожалению, приходится бороться, отвоевывая это данное Всевышним право.
Татьяна Рубцова.
Отдел писем
Chechenews.com
03.02.19.