Игры с дьяволом не доводят до добра. На что рассчитывал Платон Лебедев, поддерживая ходатайство адвоката Елены Липцер о своем условно-досрочном освобождении? На закон? На гуманность? Мыслимое ли дело — после восьми лет отсидки тешить себя такими иллюзиями?
Нет, я не хочу сказать, что политзаключенных никогда не освобождали досрочно. Такое бывало. Но за редчайшими, единичными исключениями для этого надо было приползти к власти на брюхе и лизнуть ей сапог. В разные времена бывало по-разному. Когда власть была в силе и чихала на общественное мнение, для досрочного освобождения надо было выступить по телевидению, проклясть своих друзей и свое прошлое, раскаяться в преступлении и обещать лояльность. Когда власть была слаба и податлива, она просила только обратиться к ней с просьбой, написать хоть что-нибудь — пустая формальность, и тогда откроются тюремные двери. Многие, увы, многие, не сломленные прямым государственным террором, не вынесли искушения свободой.
Сегодняшняя власть, особенно судебная, по образу мыслей и характеру действий не сильно отличается от советской. По-прежнему беззаконие правит в судах и произвол — в тюрьмах. Лебедеву ли это не знать? Плохой совет ему дали те, кто уговорил его подать ходатайство об УДО. Это не пустая формальность и не сухая судебная процедура. Чтобы выйти по УДО, надо отказаться от себя, от своей правоты, надо притворяться и лгать. С убийцами, насильниками, хулиганами и другими мелкими уголовниками это проходит легко — от них не требуется отречения, да им и не от чего отрекаться. Они просто должны сделать вид, что принимают правила игры. С политическими все не так просто. Нельзя громко заявлять «я политзаключенный» и ожидать досрочного освобождения. Либо одно, либо другое. Тут власть, с ее собачьим нюхом на крамолу, так легко не проведешь. Особенно, когда парадом командует премьер-министр.
Ссылки на то, что закон не требует отречения, беспомощны по двум причинам. Во-первых, кто же всерьез рассчитывает, что судить будут по закону? А во-вторых — требует. Да, закон требует от Лебедева, чтобы он сломался. Так устроено наше законодательство, что бы там ни говорили многочисленные защитники Платона Леонидовича, полагающие, что можно слукавить ради благородной цели.
Статья 175 Уголовно-исполнительного кодекса РФ прямо устанавливает, что в ходатайстве об условно-досрочном освобождении должны содержаться сведения, свидетельствующие о том, что осужденный «раскаялся в совершенном деянии». В чем должен был раскаяться Лебедев? В несовершенном преступлении? Он и не стал этого делать, а судья Распопов в соответствии с этим законом в условно-досрочном освобождении отказал.
Вероятно, будучи человеком неглупым, при вынесении постановления судья не ссылался на мнимые нарушения Лебедевым режима содержания в колонии. Все эти смехотворные, высосанные из пальца «нарушения режима» не стали основанием для отказа в УДО. Судье это не понадобилось, он зацепился за главное — осужденный в содеянном не раскаялся. Точка. Кто будет это оспаривать?
Сыграть один раз с властью в поддавки, может быть, было бы и не страшно, если бы власть была честным противником. Но это не так. Ее цель — сломать осужденного, а если не получается, то поиздеваться и унизить. Она играет с ним как кошка с мышкой. Отойдет в сторонку и, довольно улыбаясь, смотрит, как мышка, разглядев долгожданную свободу, крадется к спасению. И когда до заветной цели остается один шаг — цап — и все начинается заново.
Такая игра не только чревата для зэка моральными потерями; она внушает власти, что найден верный инструмент воздействия на строптивца и в дальнейшем его можно будет держать на коротком поводке. Даже если на самом деле это не так, зэку предстоит изнурительная борьба с подвохами и приманками и постоянное доказывание, что давление и запугивания бесполезны. Одним словом, игра с дьяволом — опасная затея.
Лагерная заповедь «Не верь, не бойся, не проси» родилась не на пустом месте и не придумана каким-нибудь скучающим тюремным романтиком для красоты несчастья. Эта заповедь — концентрированный опыт десятилетий и миллионов. Она помогает выжить и спастись. Можно ею пренебречь, но для человека чести последствия могут оказаться катастрофичными.