То что «Кавказ – дело тонкое», знают наверное все. Даже участники бунта на Манежной. Но впрямую ощутить эту «тонкость» на своей шкуре – это уже совсем другое. Мне вот довелось… Я благодарен друзьям и коллегам с АПН, оперативно разместившим информацию о моем задержании полицией в станице Преградная, райцентре Урупского района Карачаево-Черкесской республики.
Однако, при сбивчивой диктовке мной информации через «мобильник», возникли некоторые непонятности, в результате чего честно и доброе имя урупских полицейских может быть в чем-то и пострадало. Так что, мне Сошину Юрию надо честно сказать: полицейский задержавший меня все же представился. В машину меня, несмотря на протест, принудили сесть, но без «заталкивания». А в отделении полиции же продержали не «несколько часов», а всего лишь около 40 минут.
Но все же лучше рассказать обо всем подробно и обстоятельно. Станица Преградная в последнее время обрела всероссийскую известность благодаря знаковому для всего Северного Кавказа «делу Евгения Стригина». За подробностями отсылаю к статьям Ивана Корчагина: (1);(2).
Собирая полевые аналитические материалы о ситуации на Северном Кавказе, я посетил славный город Черкесск. После беседы с руководителем славянского общества «Русь» Николаем Хохлачевым о «деле Стригина», мною было принято решение посетить Преградную, что бы лично увидеть, как там идут дела.
Воскресным утром 24 июля примерно в 8 утра я вышел из такси на центральной площади станицы. С встретившим меня местным русским учителем мы стали прогуливаться по периметру станичной площади, попутно я фотографировал местные достопримечательности. Здание администрации станицы, здание администрации района, поклонный крест на месте основания станицы и т.п. Сфотографировал и местный рынок, а потом, повернувшись, — с расстояния примерно 100 метров, — двухэтажное здание отдела полиции.
Именно эта фотография стала причиной задержания корреспондента АПН
Но не успел я зачехлить фотоаппарат, как возле меня остановилась полицейская машина-фургон. Водитель остался за рулем, из кабины вылез полицейский-сержант кавказского внешнего облика и вежливо, с сильным акцентом, обратился ко мне. Примерно был следующий диалог.
— Почему фотографируете?
— Разве это запрещено?
— Милицию зачем фотографируете?
— Я фотографирую виды станицы. В том числе и ваше здание в кадр попало. Разве я нарушил закон?
— Предъявите документы.
— Вы так же предъявите удостоверение.
С самодовольной улыбкой полицейский достает удостоверение. Читаю вслух, запоминая про себя: «Уколов Кемаль Ашевич. № 013351»
Затем достаю записную книжку и записываю данные. После чего с безмятежным видом вынимаю удостоверение «Союза журналистов России» и, не выпуская из рук, показываю гражданину Уколову. Впечатление на него оно не производит. Но он тут же атакует меня вопросами: «А с какой целью вы сюда приехали»? Молчу. «У вас какая тема для приезда»? Молчу. «Вы же зачем-то тут ходите»?
Приходится отвечать: «Причина моего приезда касается лично меня. Раскрывать ее перед вами я не намерен, это мое право подкрепленное правами журналиста и «Законом о печати»». В этот момент сержанту Уколову по рации что-то сказали, он бодро ответил: «Сейчас доставим». После чего открыл сдвижную дверь и заявил: «Садитесь, поедем в отделение». Я заявил, что не желаю никуда ехать. Но Кемаль Ашевич крепко взял меня за локоть и рукой показал в глубины «воронка»: «Садитесь, поедем»…
Я же в это время лихорадочно пытался набрать на мобильнике редакционный номер. Но трубку никто не брал…
Кемаль Ашевич начал настойчиво толкать меня внутрь машины. Пришлось лезть внутрь. Он зашел за мной и сел рядом закрыв выход. Мобильник же предательски говорил: «Абонет не отвечает»…
Поехали, прошла какая-то минута, дверь с шумом сдвинулась, и вот меня встречают двое полицейских, один с автоматом Калашникова. Выхжу. Кемаль Ашевич сзади двое по бокам, — и я, в полукольце из трех правоохранителей был отконвоирован внутрь здания. А затем окрашенную в ядовито-красный цвет посажен на скамью для задержанных. Местный учитель, с которым я гулял, был вскоре впущен в отделение и встал недалеко от меня. Это очень существенно меня порадовало.
Тут на меня пошел классический, как в дешевых современных сериалах, «ментонаезд». Некто с погонами старшего сержант, приблизив свое «личико» к моему сантиметров на 30, начал кричать, а точнее орать на меня. Примерно так: «Вы знаете, что полиция режимный объект? А?! Знаете что тут Кавказ»?
Мой контрвопрос, совершил ли я правонарушение он проигнорировал, и снова заорал: «Тут режимный объект! Тут Карачаево-Черкессия! Сегодня вы фотографируете, а завтра взрывать придете… А!?? Чо молчите»? Выслушиваю, выбираю момент когда он вдохнет воздуха, и по возможности спокойно, отвечаю: «Характер отделения полиции как режимного объекта не подразумевает запрет на его съемку с улицы. Это закон. При этом как журналист я имею право снимать все, что не запрещено. Это право мне дает «закон о печати». Может у вас, в Карачаево-Чркессии, действуют другие нормативные акты, отличные от российских»?
После этих длинных слов стоявший недалеко капитан стал делать сержанту знаки рукой. Но впавший в ораторский раж старший сержант их не замечал и, после моей тирады, пуще прежнего еще громче начал орать с перекошенным и покрасневшим лицом:
«Тут Россия! Вы понимаете»… Окончить фразу ему, к моему огорчению, не дали.
Взяв меня под локоть, капитан и сержант (крикун-«наезжатель» остался внизу, больше я его не видел) повели меня вверх по лестнице. К этому времени я вслепую запустил лежащий в сумке диктофон…
Входим вчетвером (местный учитель-гид был с нами) в просторный кабинет. В нем за столом сидит сравнительно молодой человек в штатском славянского внешнего вида. Меня сажают на стул перед ним, полицейские становятся сзади. Гид стоит у двери. Вынимаю запущенный диктофон, кладу на стол. Далее идет следующий диалог с «человеком в штатском»:
— Вы что меня пишите?
-Да, если вы не против…
— Я не хочу, чтобы вы меня писали.
— Воля ваша, выключаю.
Далее уже «без диктофона».
— Кто вы такой?.
-Я покажу вам документы, но сначала скажите кто вы такой.
-Я начальник Урупского отдела…
— А как вас зовут, представитесь будьте добры…
Молчание. Повторяю вопрос нарочито вежливо усиливая его акцентуацию.
— Как вас зовут, представитесь будьте добры…
Человек в штатском задумчиво смотрит в стол перед собой и нехотя произносит:
— Гребнев Сергей Васильевич.
-Тогда разрешите задать вопрос: «Является ли фотографирование вашего отдела противоправным деянием? А если да, то какими нормативными актами это обусловлено?»
Господин Гребнев молчит… Повторяю вопрос.
— «Является ли фотографирование вашего отдела противоправным деянием? А если да, то какими нормативными актами это обусловлено?»
Господин Гребнев продолжает молчать…
В третий раз повторяю вопрос: «Является ли фотографирование вашего отдела противоправным деянием? А если да, то какими нормативными актами это обусловлено?» Господин Гребнев молчит…
Поняв, что ситуация зашла в тупик, достаю документы и показываю их господину Гребневу. Он пытается взять мое удостоверение в руки, но я отдергиваю его и показываю не выпуская из своих рук.
Внимательно изучив журналистское и редакционное удостоверения, посмотрев отснятые снимки в фотокамере «гражданин начальник» вдруг резко заявляет: «Вот с этого и надо было начинать»…
В дискуссию «с чего надо начинать», я не вступаю, а в четвертый раз задаю все тот же вопрос о «противоправном деянии». Но ответа опять нет, зато г. Гребнев ядовито-брезгливо-холодным тоном вдруг заявляет: «А вас никто и не задерживал! Вас сюда ПРИГЛАСИЛИ ДЛЯ ЛИЧНОГО ЗНАКОМСТВА. И вы свободны»!
Слова о «приглашении для личного знакомства» меня ввергает в полный ступор. После паузы вскакиваю и гневно отвечаю: «Нет, меня именно задержали! Принудительно посадили в машину, привезли, держали на скамейке для задержанных»! Рассказать о «наезде» сержанта-крикуна не успеваю, ибо двое «стоявших за спиной» стали между мной и начальником и мягко начали теснить меня к выходу. Тут и я сам уяснил их «посыл к действию» и пулей вылетел из кабинета. До крыльца меня сопровождал полицейский капитан. Уже там, на крыльце, опомнившись, спрашиваю его: «На каком основании я подвергался издевательствам и унижениям со стороны подчиненного вам сержанта». Капитан-славянин с той же, как и г. Гребнева, брезгливой иронией ответил: «Мы проведем с ним разъяснительную работу», — после чего повернулся и ушел внутрь здания.
За время пребывания в Преградненском райотделе полиции, никаких, даже косвенных извинений от правоохранителей в мой адрес не прозвучало, отношение было демонстративно презрительным, хамским и высокомерным. В случае же «неизвестного сержанта» можно говорить и о «целенаправленном унижении личного достоинства», «издевательствах» и «моральных пытках».
К сожалению, пользуясь благоприятным моментом, я не задал вопрос господину Гребневу о случившемся несколько месяцев назад в Преградной инциденте, когда вверенный ему сотрудник милиции Токов открыл огонь из табельного пистолета по Василию Козырю, — брату восставшего против внутримилицейской коррупции лейтенанта Алексея Козыря, — и отделался за этот проступок лишь увольнением из МВД. А присутствовавший при стрельбе милиционер Батчаев остался в полицейских рядах. Очень бы хотелось услышать личное мнение г. Гребнева об этом событии.
На следующий день, 25 июля, я беседовал с главой администрации Урупского муниципального района Шутовым Алексеем Петровичем. На вопрос о противоправных действиях полицейских вверенного ему района Алексей Петрович, сведя все к шутке, заметил, что «..хорошо что наши полицейские еще обращают внимание что их фотографируют»…
Глава Урупского муниципального района
Другие материалы о поездке в станицу Преградную будут опубликованы в последующей серии очерков «Северный Кавказ изнутри. Заметки социолога».
http://www.apn.ru/publications/article24586.htm
01.07.11.