Куда движется «Пост-Болотная» Россия?

Массовые митинги «внепарламентской» оппозиции на Болотной и на проспекте Сахарова, вызванные неприятием результатов последних думских выборов, явили собой глубокое изменение качества российской политики. Время существования «аполитичного контейнера, в который за последнее десятилетие в превратилась российская политическая система – закончилось. «Управляемая деполитизация», основанная на эффектах «сырьевого роста» и перераспределения, зашла в тупик. «Первый путинский консенсус», сложившийся в начале 2000-х годов, и неразрывно связанный твердым убеждением немалой части российского общества в том, что «Путин — не Ельцин», практически исчерпал себя.

Городской и образованный средний класс, ведомый оттесненными от власти «героями 1990-х» и новыми политическими лидерами, отказался далее принимать в качестве легитимной систему, где, по его мнению, отсутствует реальная политика. Протест мобилизовал некоторую часть политизированных городских слоев, но показал и ограниченность возможностей российской оппозиции, имеющей привлекательные лозунги, но не имеющей по-настоящему общепризнанных лидеров и программы последовательного и глубокого изменения общества и государства. К тому же партии «системной оппозиции», вокруг электоральных показателей которых, собственно говоря, и шел спор, не поддержали «улицу» — что не столько привело к «политической смерти» самих думских партий, сколько к снижению потенциала самого протестного движения (по крайней мере, в обозримой перспективе).

Относительно перспектив развития политической ситуации в России в последнее время звучит немало прогнозов. Так, Сергей Кургинян развил применительно к событиям свою теорию «болотной политики», суть которой состоит в попытке «хороших бандитов» (проамерикански ориентированного сегмента российской элиты, желающего демонтажа страны) оттеснить от власти с помощи «эффектов улицы» «плохих бандитов» (не желающих демонтажа страны и делиться с «мировой закулисой», перешедшей к «пиратской тактике») в борьбе за дефицитные ныне экономические ресурсы.

Неожиданно для многих поддержал критику системы первый заместитель главы Администрации Президента России Владислав Сурков, подтвердивший своим заявлением не только правоту многих лозунгов участников протестных акций, но и исчерпанность прежней политической системы: «Возникает вопрос — а что мы охраняем? Кто захочет охранять коррупцию, несправедливость? Кто захочет защищать глухую и тупеющую на глазах систему? Никто! Даже, не захотят. Потому что не чувствуют своей правоты… Дело в абсолютной реальности и естественности протеста. Лучшая часть нашего общества, или, вернее, наиболее продуктивная его часть требует уважения к себе. Люди говорят — мы есть, мы имеем значение, мы народ. Нельзя высокомерно отмахиваться от их мнения. И очень правильно, что это мнение учтено, что есть благожелательная реакция власти. Предложены прямые выборы губернаторов, практически свободная регистрация партий… Уступить разумным требованиям активной части общества — не вынужденный маневр власти, а ее обязанность и конституционный долг».

Характерным в этой связи прогноз Станислава Белковского, рассматривающего заявленную Президентом России Дмитрием Медведевым масштабную политическую реформу как проявление «неогорбачевизма» — то есть попытку посредством «косметических преобразований» сохранить власть нынешней элиты и основы политической системы, что неизбежно должно обернуться в итоге, по мнению автора, «перестройкой-2», то есть неуправляемым распадом системы, которого архитекторы «реформ сверху» не предполагают.

В свою очередь, бывший советник Владимира Путина по экономическим вопросам, известный либеральный экономист Андрей Илларионов, напротив, говорит о практической неизбежности установления в России диктатуры с целью сохранения существующей политической системы и власти правящей элиты, называя возможные сопровождающие введение диктатуры меры, среди которых есть «есть несчастные случаи, террористические акты, есть международные «инициативы» по восстановлению квази-Советского союза». По мнению Илларионова, все это вместе или взятое в отдельности «создает дополнительные основания для введения чрезвычайных мер, чрезвычайного положения, в том числе с ограничением средств массовой информации. Это столь часто и столь регулярно осуществлялось в разных странах мира, в том числе и в нашей стране, что исключать подобное развитие событий из рассмотрения, из анализа, было бы крайне неразумно и недальновидно. Это просто надо иметь в виду»,

Попробуем, избежав конспирологических ухищрений, оценить вероятность перечисленных сценариев, а также сами перспективы развития ситуации в стране в результате произошедшего на Болотной и на Сахарова.

Оппозиционные митинги мало затрагивают «молчаливое большинство» населения России, которое стало главной жертвой предыдущего периода реформ и в силу своего современного состояния никак не может стать опорой модернизации, которую заявила, но не оказалась не в состоянии реализовать вследствие «системных противодействий» российская власть. При этом власть, которую этот слой поддерживает «за неимением лучшего», продолжает в отношении этого слоя странную политику, сочетающую в себе элементы патернализма (с ярко выраженной популистской ноткой) и «утилизации» (имея ввиду последовательный демонтаж элементов социальной инфраструктуры доставшейся нам от советского периода). О подлинном пересмотре итогов «лихих 90-х», исключая риторические упражнения, речи не идет. А значит – сохраняется отчуждение большинства российского народа от власти, грозящее не только «вялотекущей деградацией», но и прогрессирующим ослаблением государства и все его составляющих.

Первый обсуждаемый вариант — «управляемый хаос» и «перестройка-2». Можно попытаться запустить это (причем как «сверху», так и «снизу») но, принимая во внимание непредсказуемость реакции на хаос российского «молчаливого большинства», голос которого практически не был слышен во время недавних протестных акций, едва ли можно с полной уверенностью утверждать, что «игра стоит свеч». Условно-легитимная российская элита, являющаяся продуктом «лихих 90-х», и условно противостоящая ей «либеральная контрэлита», как полагает автор, толком не представляют себе, как разговаривать с «пришедшим в движение» российским народом. И уж тем более – как управлять в этих условиях российским государством. Наконец, никто не знает, как справиться с эффектом системной деградации – ни власть, ни либералы, ни националисты, ни одна из системных политических сил. Похоже, что такая задача ими просто не ставится – что весьма и весьма печально, если не трагично в современных российских условиях.

«Новая русская демократическая революция» – из нее, при всей соблазнительности такого сценария для целого ряда политиков, не находящих себе места в рамках существующей политической системы, едва ли получится что либо конструктивное. Просто потому, что в России отсутствует национально гражданское общество и «национально ориентированный» средний класс. Они просто не были сформированы в 1990-е — 2000 годы, и прежде всего потому, что послеельцинская власть так и не осуществила (пусть и по понятным причинам) комплексной ревизии тех самых «проклятых 90-х», а «политический консенсус» 2000-х оказался недостаточно глубоким, поскольку был направлен на отрицание ельцинской системы (как реальное, так и декларативное), а не на преодоление ее комплексных и масштабных последствий.

Диктатура? Однако значительная часть современной российской элиты не готова к диктатуре — ибо ее ресурсы и интересы в значительной степени сосредоточены на Западе, и она вряд ли откажется интегрироваться в «мировое сообщество» в качестве полноценного актора (независимо от реалистичности подобных желаний). Российская элита последних десятилетий оппортунистической по своему характеру, и не хочет диктатуры. Она не является безусловной опорой Путина, что достаточно ясно осознается сегодня в Кремле. Кроме того, для эффективной диктатуры нужна эффективная властная вертикаль. Но ее сегодня все более активно подменяет «вертикаль коррупции», связывающая между собой разные уровни власти, которая позволяет согласовывать властно-экономические интересы, но явно неэффективна в качестве «мобилизационного инструмента».

Глубокая системная деградация – вполне реалистический для современной России сценарий. К этому Россию подталкивают «оппортунистический» характер ее элиты, не желающей из-за угрозы потерять свои привилегированные статусные позиции (связанные с неразделенностью власти и собственности) модернизировать экономику страны и ее политическую систему, и предпочитающей «модернизационному сценарию» последовательную «утилизацию» элементов советской социальной системы, что последовательно камуфлируется ею под новое издание «реформ» (что сближает немалую часть нынешнего российского «истеблишмента» с некоторыми современными глашатаями «уличного либерализма»). «Самоедский» характер подобной стратегии, похоже, не понимается до конца нынешней российской элитой, методично пилящей сегодня тот «сук» (очень относительное благополучие и некоторые сохраняющиеся социальные перспективы большинства российского общества), на котором зиждется ее власть.

Наконец, вариант политической мобилизации, который практически не обсуждается в российском экспертном сообществе в качестве способа выхода из существующей политической ситуации. Однако для реализации мобилизационного сценария действующей власти (если она все же на него решится) нужны новая идеология, новая стратегия, новые политические механизмы, новые политические кадры. Однако есть ли все это у власти, и можно ли создать их в сравнительно сжатый период времени, если подобная работа системно не велась в пресловутые «жирные годы»? Очевидно, что в этих условиях будет необходим новый политический пакт Путина со средним классом, новый консенсус, принимающий во внимание интересы динамичного и образованного слоя российского общества, а не только «связки» крупного олигархического бизнеса и чиновничества. При заключении подобного пакта нельзя забывать и о периферии – о маргинализированном российском «провинциальном классе», без преодоления системной деградации которого движение вперед невозможно. Именно ему сегодня требуется не просто «комплексная терапия», а масштабная социальная терапия, которую едва ли в состоянии осуществить заседающие сегодня в правительстве «ликвидаторы социальной сферы».

Но сможет ли российская элита, являющаяся порождением 90-х, и прежде всего «большого олигархического передела», преодолеть саму себя и сформировать «коллективную волю», вытягивающую из реального, а не бутафорского «болота» общество и государство? Глядя на ее сегодняшние достаточно спонтанные действия, в это верится с трудом. Что не может не тревожить, поскольку существующая политическая система действительно является «проектом Путина», и поддается не «переформатированию извне» и «снизу» (что в российских условиях может означать крушение государственности и масштабную политическую катастрофу), а глубокому и качественному «реформированию изнутри» с учетом многообразных общественных интересов, проблем и вызовов. Между тем, времени на решительный поворот у российской правящей элиты остается все меньше, и речь практически идет о нескольких месяцах, когда должен быть заявлен условный «новый курс» и явлен миру «новый Путин», обещанный общественности его пресс-секретарем Песковым.

Очевидно одно – нового «застоя» в России с комфортным существованием для контролирующей основные «общественно-политические» ниши элитой действительно не будет. Более вероятно тревожное и неустойчивое состояние общественно-политической реальности, когда прежние административные, финансовые и пропагандистские технологии будут все чаще обнаруживать свою нарастающую неэффективность, а любое неосторожное «политическое движение» может вызвать «эффект лавины» и сбросить в «политическую трясину» прежде влиятельных политических акторов. Единственный шанс на «политическое выживание» для российской власти и элиты – качественная «игра на опережение», ибо знаменитая «российская инерция», неоднократно спасавшая российское общество и государство от потрясений, отныне будет играть лишь деструктивную роль в рамках российского политического процесса, получившего сегодня столь неожиданное ускорение.