Когда и как основаны фильтрационные пункты?
Что они из себя представляют?
Как попадают туда люди?
Что происходит в фильтрах?
Избиения и пытки, их классификация.
Какими выходят люди из фильтров?
Что дальше происходит с ними?
Цена амнистии.
Указ Президента РФ за №2166 от 9 декабря 1994 года «О мерах по пресечению деятельности незаконных вооруженных формирований на территории Чеченской Республики и в зоне осетино-ингушского вооруженного конфликта» стал основанием для следующего Указа по Ставропольскому краю. Этот Указ гласил: — «В соответствии с просьбой оперативного штаба МВД РФ в Чеченской Республике для установления личности, проверки причастности задержанных в зоне боевых действий к совершенным преступлениям, степени их участия в боевых действиях против МО и МВД РФ, на основании указаний МВД РФ №247 от 12 декабря 1994 года приказываю:
Временно образовать в СИЗО-1 и СИЗО-2 СИДИСР УВД фильтрационные пункты с отдельным содержанием лиц, доставленных из Чечни;
Ответственность за выполнение настоящего приказа возлагаю на начальника СИЗО-1 полковника Соболева И.П., и начальника СИЗО-2 полковника ВС РФ Петрова Б.А.
/Начальник УВД Ставропольского края генерал милиции Медведицкий В.П./
Это дало возможность наспех организовать так называемые фильтрационные пункты. Один из них, печально знаменитый на территории Чечни в те годы «ПАП-1». Были и другие: ГУОШ (Главное Управление Оперативных Штабов); известные ямы в станице Ассиновской и на Ханкале; и неизвестные – по всей территории Чечни. Фильтры создавались не только на территории Чечни, но и по всему Северному Кавказу. Наиболее тогда известный – это лагерь «столыпинские вагоны» в городе Моздок. Таких лагерей в первую войну было больше десятка.
C началом новый войны 1999 года на территории Чечни таких лагерей стало еще больше. Всему миру на сегодня известны такие лагеря: «Чернокозово» в Науре, который «прославился» благодаря А. Бабицкому; «Интернат» в Урус-Мартане. А сколько других лагерей на сегодняшний день безвестных? Такой пункт располагается в Ханкале, печально известный людям, которые разыскивают своих родных и близких, пропавших без вести. Эти места заключения безвестны для широких масс.
«…Он вернулся сам, спустя два месяца, весь в синяках и кровоподтеках. На наши вопросы о том, где был, он отвечал, что его продержали в ямах на Ханкале. Теперь он жалуется на боли в почках. У него частые приступы, а также другие болячки…», — рассказывает Саид, дядя парня, которого разыскивала мать безуспешно два месяца.
Кроме строений и ям, под фильтры оборудуются и так называемые «столыпинские» вагоны. Таковые были использованы во время приезда лорда Джадда на проверку в лагерь Чернокозово. Забитых, измученных пытками людей из Чернокозово перекинули в эти вагоны, и до отъезда лорда гоняли по маршруту: Наур — Червленная — Кади-Юрт.
И в ту, и в эту войну эти «пункты содержания» существуют не только по всей территории Чечни, но и по всему Северному Кавказу. Фильтрационные пункты, которые, на официальном уровне, в эту войну предусмотрительно перестали так называть, представляют собой наспех оборудованные помещения, обычно подвальные, если располагаются в зданиях, но в большинстве своем это просто ямы, вырытые в местах расположения блокпостов и оккупационных частей.
По рассказу человека, прошедшего один такой фильтр: «…Задержали нас на блокпосту у станицы Калиновская. Проверив документы, нас повели за блокпост в «ларек», который оказался без дна, а под ним была яма, залитая водой выше колен. Нас затолкнули в этот «ларек» и закрыли сверху дверь на замок, и мы оставались в этой яме несколько часов…».
Рассказывает человек, который в целях безопасности представился только по своей профессии — пастух: «…На четвертый день нас привезли обратно в Ханкалу. Оттуда через три дня — в Октябрьский ВОВД на «Минутке», напротив больницы. Там завели в подвал здания комендатуры. Со мной в подвале были не только те, которых забрали вместе со мной, но и другие люди…»
Например, на Ханкале для содержания захваченных во время «зачисток» людей используют и помещения, и ямы. Ну и, конечно, для этих целей используются, как и в прошлую войну, разные СИЗО, расположенные на территории Северного Кавказа.
Задерживались и задерживаются все жители Чечни, несмотря на национальную принадлежность, пол и возраст. Это и русские, и армяне, и татары, и другие, не выехавшие с территории республики до начала войны. В первую войну представителям не чеченской национальности инкриминировалось, что они вполне могут быть «дудаевскими наемниками», а сейчас «преступлением» является то, что они вообще живут в Чечне. И, соответственно, доставалось им иногда больше, чем даже чеченцам.
Говорит Игорь: «…Они подошли, спросили документы. Я ответил, что нету. А с ними уже были четверо ребят из нашей станицы. Нам сказали, что повезут нас в ДОСААФ. Там установят, что мы действительно живем в этой станице, и отпустят. Привезли. На коленях часа три-четыре продержали, наручники надели, повезли в Чернокозово. Там нас побили и раскидали по камерам. Попал я в камеру, где был Бабицкий. Это была камера-одиночка: 1,7 метра в длину, 1,2 метра в ширину. В Чернокозово меня еще раз побили. За что — до сих пор понять не могу. Была у меня схема канала, и на ней я отметил, где поставил капкан, где «самоловку». На восьмые сутки к нам закинули еврея. Он год был у Бараева в плену. Как-то выбрался, дошел до российского поста. А ему нет, чтобы помочь, бросили в нашу камеру. Рома его звали, ему было 71 год. Два дня он просидел с нами. Потом его вывели, а что было с ним дальше, я не знаю…»
Говорит пастух: «…Сына моего отпустили после того, как я отдал одному солдату часы и сто рублей. Но, среди связанных был мальчик лет пятнадцати…»
Говорит Салман: «…Спустя некоторое время мы узнали, что находимся на Ханкале. К нам в машину посадили двух женщин. От одной из них мы и узнали, где мы. К нам в машину подсадили еще людей: привезенных с ПАП-1, задержанных на дороге, был один старик лет под семьдесят. Так, в одной машине, рассчитанной на шестнадцать человек, нас набралось тридцать два человека…»
Говорит Зура: «…В Чернокозово со мной в камере были женщины. Бахаева Аминат, молодая девушка, ее держали 2 месяца. Задержали ее с автобуса, с ранеными, она была всего лишь попутчицей. Козлова Светлана, ее задержали при выходе из Грозного. Филиппова Полина Николаевна, ее задержали в Шатое по подозрению, что она является снайпером. Она уроженка Латвии. Ей было лет 30.
Была с нами девушка 19-летняя, чеченка, Элиза, с Урус-Мартана. Ее привезли 27 января. Она была в шоковом состоянии, спала 3 суток, по всей вероятности ее напоили наркотиками в Ханкале, откуда ее и привезли в таком состоянии. С ней была Даурбекова Лола, которая сказала, что Элизу изнасиловали несколько человек. На четвертые сутки у нее начались приступы эпилепсии. Врачи не обращали на это внимания. Была беременная женщина, Аминат, ее арестовали по дороге в Грозный, на посту…»
Но в большинстве своем попадают туда люди с территории Чечни, без какого-либо предварительного следственного или судебного процесса. Если не считать таковыми избиения и пытки. Во многих случаях люди поступают туда, вообще без какого-либо сопроводительного документа, и даже без санкций на арест. Санкции на арест выписываются спустя много недель и даже месяцев после задержания, если посчитают нужным. Таких примеров много.
Вот один из них: «…Меня забрали прямо из дома в Старых Атагах, где я был беженцем из Грозного. Взяли меня 28.01.00 г., а санкцию на мой арест прокурор подписал 21 февраля 2000 года…»
Говорит Салман: «…Забрали меня 3 февраля. Санкцию на арест я получил только третьего апреля. Принесли санкцию, выписанную задним числом. Заставили расписаться. Через неделю принесли еще одну санкцию, что срок моего содержания продлен до третьего июня…» Его забрали из дома 3 февраля, во время зачисток.
С начала нынешней войны каждое село подвергалось «зачисткам» не меньше трех раз. В ходе этих жестких «зачисток» забирают из сел молодых людей, абсолютно не причастных к боевым действиям. Они подвергаются избиениям и пыткам в «фильтрах» или в расположении той части, которая занята «зачисткой». Избиениями и пытками их заставляют подписывать разные бумаги, которые они не имеют право даже прочесть. Таким образом, многих из них подводят под статью 208 часть 2, а именно: «участие в незаконных вооруженных формированиях». Затем, если кому посчастливится, несколько месяцев спустя этих боевиков по неволе опять же «амнистируют».
Говорит Гелисхан (имя изменено): «…Происходит что-то такое, что не укладывается в уме. Нас, людей, вообще не причастных к чему-либо, забирают, и под пытками заставляют, чтобы мы подписывали непонятные нам бумаги о том, что мы боевики, в том, что не делали. Наденут на голову мешок и душат, например. Во время разных комиссий нам заявляют: «Имейте в виду, если кто-то пожалуется — они уйдут, а вы останетесь здесь. Мы вас расстреляем». А хоть не расстреляют, зато могут избить до полусмерти.
В конце концов, нас подводят под амнистию, и получается, что мы вроде боевики, воевали и нас не расстреляли, «помиловали», проявили милосердие к нам. Вот, смотрите, какие мы добрые — вы убивали наших ребят, а мы вас помиловали… Вместе со мной таких «боевиков» вышло 19 человек. Нас снимали на видеокамеру, а присутствовали на этом спектакле и генералы из Москвы, и Кошман со своими работниками, где каждый из них считал своим долгом сказать нам такие напутственные слова в камеру: «Так как на вас нет тяжких преступлений, и вы не участвовали в террористических операциях, вы попали под амнистию. Оставьте навсегда оружие и займитесь мирным, созидательным трудом…»
Во всех фильтрационных пунктах существуют камеры допросов, где проводится своеобразная обработка «подопечного»: «…Забрали меня 7 февраля прямо из дома во время зачисток, которые начались после массированного обстрела села с воздуха и земли… К нам пришли во двор федералы и представились: — «карательный отряд прибыл»… Ехали мы долго. Выгрузили нас на Ханкале и передали другому карательному отряду: — «боевиков привезли!» И пошло дальше отношение к «боевикам»… Избивали около часа, закинули в автозак и держали нас, 16 человек, в одной половине этой машины четверо суток, даже без свежего воздуха.
На допрос выводили по одному. Допрос превращался в сплошное избиение и нецензурную брань.… Как то на четвертые сутки увели одного на допрос, когда его, через несколько часов, вернули назад, он был в страшном состоянии. Но разглядывать его, у меня не было времени. Следующим оказался я. Вывели меня, надели на голову мешок, подвели к столбу и, привязав к нему за руки и ноги, начали жечь паяльной лампой. При этом из потока брани можно было разобрать некоторые абсурдные вопросы: Воевал ли я? Почему не ушел с боевиками? И так далее, но мои ответы, что я не боевик, что я не воевал, и что мне не в чем сознаваться, их не устраивали… И пытка продолжалась пока я не потерял сознание…»
То, что происходит в фильтрах, невозможно понять умом. Идет ломка человека: физическая и психологическая. Скорее всего, стараются довести человека до такой степени, чтобы не оставалось сил даже на мысли о свободной жизни. Люди, прошедшие весь этот ад, считают моральные пытки страшнее физических.
«…Не меньше физической боли нам доставляли муки издевательства. Оскорбления и унизительные слова мы слышали также часто, как чувствовали удар ботинка или кулака. Хуже всего, перенося телесные побои, слушать, как оскорбляют тебя и твою веру, и при этом осознавать позор своего положения. Они говорили: «Где твой Аллах, почему он тебе не помогает?» Они оскорбляли именно религию, веру мусульман. Тебя насильно задержали, насильно держат, периодически избивают, пытают и при этом приговаривают: «Проси у Аллаха». «Все они постоянно пьяные…» — рассказывает Магомед. (Имена все изменены в целях безопасности людей, дававших интервью).
Пытки, которым подвергались и подвергаются люди сейчас, можно классифицировать так: «вертолет», «мешок», «электрошок», и многие другие.
Пытка «Вертолет» — это когда людей загружают в вертолет, завязывают глаза, заводят мотор. Создается впечатление, что вертолет набрал высоту, и начинают сбрасывать людей, объявляя, что вертолет летит на высоте 200 — 500 метров.
Пытка «Мешок» — приводят на допрос, который начинается с избиений и вопросов, на которые люди не могут ответить. Затем на голову человеку надевают целлофановый мешок и начинают душить. Когда становится совсем невмоготу, снимают его. Но, если им снова не понравятся ответы, пытка повторяется. Говорит Гелисхан: «…могли надеть на голову мешок и душить…».
Самой распространенной из всех пыток в эту войну — так называемый «электрошок». Это — когда к любой части тела человека подводят электропровода, присоединенные к генератору, и дают такой электрозаряд, что человек теряет сознание.
Говорит Заурбек: «…На руках у меня постоянно были наручники. Была там особая камера. Там людей пытали электрическим током. У них был специальный аппарат, коричневый ящик с проводами. На концах проводов прищепки. Мне их прицепляли к мочкам ушей и потом включали аппарат. Я не был привязан к стулу, от ударов тока меня бросало из стороны в сторону по всей камере. Провода срывались, их присоединяли опять…»
Говорит Борис: «… Бислана не просто избивали, его тащили по дороге до леса, привязав к БТРу. В рот ему влили около стакана нитрокраски, пытали током. Потом привезли к заправке и бросили там. У него на голове за ушами ясно видны были следы пытки электротоком…
Был один, звали его Андарбек. Его током пытали и все пальцы на ногах сломали. У него теперь начальная стадия гангрены, он просто не знал, что делать».
Говорит Иса: «…Они меня привязали к стулу, начали бить током, потом применили «иглотерапию». Раздевают до пояса и в каждый позвонок суют иглы. Сидят, смеются, пьют спирт, водку, мне предлагают. Я отказался. Они опять начали бить током. К мочкам ушей присоединяют что-то похожее на прищепки и дают разряд сколько ты выдерживаешь, пока мышцы у тебя не начнут раздуваться. Потом они начали душить. Не каждый человек вынесет это. Надевают на голову целлофановый пакет и держат, пока последние рывки начинаешь делать. Потом снимают, обливают водой…»
Особо надо отметить отношение врачей к задержанным. Будь то боевик или мирный гражданин, для врача он в первую очередь — пациент. Но когда врач забывает, что перед ним не враг, а пациент, то он предает клятву Гиппократа. Как после этого таких людей называть врачами? Доверять таким докторам здоровье свое или близкого человека просто немыслимо.
Говорит Алик: «…Приказали сесть на корточки, с руками за головой. Очень сильно били. Там был один врач, он знал, куда и как бить. Били просто садистки. Врача звали Витя. Его приходилось все время сдерживать. На второй день к нам привели врача. Я сразу его узнал, это он избивал нас ночью. Он насмешливо спросил — какие у нас жалобы? Я сказал, что у меня сломаны ребра, но когда он спросил, где это произошло, я ответил, что упал с лестницы. Так было безопасней…»
Говорит Аслан: «…Первые три дня не было ни еды, ни воды, и никуда не выпускали. Раны не обрабатывались никак, хотя у многих началась гангрена. Только на четвертые сутки пришло начальство (человек шесть и журналисты), с ними был и военный врач. Он вместе с врачом-чеченцем промывал и перевязывал раны. Мне вытащили один осколок…».
Говорит Апти: «…Я находился в таком состоянии, что задержанные были вынуждены позвать врача. Врач не нашел у меня пульса и был удивлен, что я еще жив. Прямо там, в яме, он поставил мне капельницу. Так и лежал я в луже воды под капельницей. Ребята наши при этом держали флакон с лекарством. Об этом потом мне они рассказали, когда я пришел в себя…»
Говорит Зияуди: «…Врач больницы, куда я обратился после фильтра, осмотрел следы укусов на моем теле, переломанные ребра и сразу назначил мне лечение на две тысячи. А справку, как он сказал, можно получить только через комендатуру…»
Говорит Идрис: «…Он кричал только тогда, когда у него был приступ эпилепсии. Пришел врач, посмотрел и сказал: «Долбите…»
(Продолжение следует)
Общество Узников Фильтрационных (Концентрационных) Лагерей ЧРИ
31.12.03г.
Chechenews.com
16.02.17.