Прерванное детство

Утро 8 марта 1944 года для  всех балкарцев   началось одинаково: громкий стук в дверь, три солдата у порога, один из которых говорит на тюркском языке и крики: «Собирайтесь! Вас выселяют!».

69 лет тому назад по решению руководства СССР балкарцев   депортировали в Среднюю Азию и Казахстан. Всего было выселено 37713 человек, большая часть которых (52 процента) –  дети, женщины,  мужчины-инвалиды, вернувшиеся с войны, и глубокие старцы. За 18 дней в пути в необорудованных товарных вагонах от голода, холода и болезней умерли 562 человека. Балкарцы вернулись на свою родину лишь 13 спустя.

Черный день календаря

«8 марта 1944 года все мирное население  балкарского народа – в основном дети, женщины и старики, были погружено в товарные вагоны и насильственно сосланы в Казахстан и Киргизию. Защитить их было некому: дееспособная часть   горского населения героически сражались «За Родину, за Сталина». Международный женский праздник стал для балкарцев одной из самых  черных страниц в историческом календаре. Это беззаконие на государственном уровне было юридически оформлено задним числом: указ о выселении балкарцев вышел ровно  через месяц – 8 апреля», – говорит кандидат исторических наук, профессор Академии военных наук Алим Алафаев.

Современное право не признает коллективного наказания,   считает доктор исторических  наук, профессор   Хаджи-Мурат Сабанчиев.   «Применяя такое наказание, государство отказывается от выяснения индивидуальной вины. Решение о ликвидации автономии балкарского народа и других репрессированных народов было продолжением господствовавшего в тоталитарном государстве беззакония и явилось крупным политическим преступлением 20 века», – отмечает он.

Сталинская пропаганда, прикрывая проводимую на государственном уровне политику геноцида отдельных народов, называя их предателями, пособниками, изменниками. Это была официальная ложь. Репрессированные народы не были виноваты, но были скрытые, коварные замыслы отдельных кремлевских группировок, имевших свою национальную окраску, считает Алафаев.

«Политике национальных репрессий нет и не может быть оправдания. Народ целиком не может быть предателем, отдельные представители могут,  но не весь народ. Но это не дает права наказывать за одного виновного всю невиновную семью или народ», – говорит он.

Шансы на жизнь

«Как мы смогли выжить, одному   Аллаху ведомо. У нас не было ни одного шанса, остаться в живых! Ни одного!», —  говорит мой собеседник Мухадин Теммоев, переживший трагедию народа.

«Мое детство закончилось 8 марта 1944 года. Мне тогда было всего 8 лет», -говорит Мухадин. Большая семья Теммоевых   была выслана из родного Верхнего Баксана в Казахстан, в   Джамбульскую область.

«Нет таких слов, которые могли бы передать   всю боль, страдания и унижения, через которые прошли балкарцы, – говорит аксакал. – Сегодня приходится слышать от наших людей у власти, что  нельзя жить прошлым, пора забыть депортацию. Но так может поступить только манкурт, забывший свой род, племя, слезы матери.

Грудной ребенок на руках у мертвой матери. Это символ геноцида всех народов! Я был свидетелем этой трагедии.   Это была Даумхан – жена Кара Абдуллаева из нашего селения. Даумхан похоронила друг за другом своих детей! Она не рыдала, не кричала, не жаловалась, не просила помощи. Воспитание горянки не позволили ей этого. Даже умирая, она думала о своем ребенке. Ее жизнь потухла с последней каплей молока, которым она напоила своего младенца…

О 13 годах ссылки можно писать многотомные произведения. Каждый человек – отдельная судьба.   Нас оставили умирать. Читать молитву, делать дуа,  соблюдать все каноны ислама не было никакой возможности. Мой отец умер в гъайит-намаз, в день окончания месяца Рамадан.

В    июне-июле 1944  умерли все младенцы, не выдержали жары. Чуть позже – старики. Один за другим. Мы жили  в Джамбульской области близ реки Талас. Что удивительно, первый год ссылки пережили только аксакалы, которых поселили вдоль реки – свежий ветер с гор спас их. А на нашей улице  через год не было ни одного аксакала, и ни одного младенца.

Самое страшное, у нас не было информации. Старшие не знали, что будет завтра. Многие  верили, что это ошибка, завтра или самый крайний срок послезавтра горцев вернут на Кавказ. Этот самообман   погубил многих. Помню, Абдуллах Шаургенов, мы были соседями в Баксане,   даже не распаковал свои вещи. На них была дощечка с надписью: «КБАССР, село Верхний Баксан». Из его большой семьи – 8 детей —  выжили только трое.

Младший брат моей матери Хаджимурат   был на кошаре в Баксанском ущелье в местности под названием Арты-Къол, когда нас выселяли. Его с остальными пастухами депортировали  позже. Не выдержав разлуки с семьей, Хаджимурат умер в тот же год  в Казахстане в Павлодарском  районе.

Его жена Чибин и пятеро детей вместе с нами оказались в Джамбульской  области в селении Кенгеш. Вся тяжесть семьи пала на плечи старшей из  детей – 16-летней Патти.

Помню, как-то утром Паття пришла к нам и отдала моей маме веточку дерева. Как потом мне объяснили,   она померила рост старшего из своих братьев – Гудая, который умер  тем утром. Не прошло и месяца, она принесла еще одну  мерку – второго брата – Ануара. Через короткое время в доме появилась мерка на младшего.

Бедная Паття не плакала, хороня братьев! Их могилы рядышком друг с другом.   Но кто и где похоронил их отца Хаджимурата? Кто знает…», – рассказывает дрожащим голосом  Мухадин,   вытирая украдкой слезы, стараясь скрыть их от меня.

Слезы матери

«Пять лет тому назад умерла моя мама – Абидат Гузеева,  пусть Аллах примет мои молитвы за нее. Но 8 марта для нашей семьи никогда не был праздником», – говорит Марьям Беппаева из селения Нижний Чегем.

Рассказ  Абидат Гузеевой    хочу передать от первого лица (со слов ее дочери Марьям):

«Жили мы в селении Фардык в Верхней Балкарии. Сейчас его уже нет, как нет и ряда других горных аулов в Большой Балкарии. Только развалины напоминают о тех далеких временах, когда Балкария была цветущей, сильной.   Два моих брата были на   фронте, защищали Родину.  Старшая сестра вышла  замуж  и жила в другом селении. В семье оставались одни женщины – я, моя мама,  жены братьев и пятеро моих племянников.

Как-то ночью нас разбудил всадник, мы не смогли узнать его имени. «Бегите в горы, внизу   расстреливают детей и стариков, поджигают дома», – крикнул он и поскакал дальше.

Мама болела и  не вставала с кровати. Снохи подхватили ее под руки, взяли детей и мы побежали в сторону леса. В это время    началась стрельба. Нам, как и многим односельчанам,  удалось скрыться. Было страшно, но не от выстрелов, а от   стона стариков, от  плача женщин.

Это был ноябрь 1943 года,  день, когда красноармейцы  расстреляли жителей селений Глашево и Сауту в Верхней Балкарии:   детей, глубоких старцев, женщин, – всех!   Нас ожидала та же участь, если бы тот всадник не предупредил людей.

Не успели мы оправиться от этого горя, как новая беда пришла в горы. Однажды утром у порога дома появились три солдата. «Собирайтесь! Вас выселяют», – сказали один из них по-русски.

«Абидат, чего они  хотят?», – переспросила мама. «Нас выселяют», – повторила я. Тогда бабушка обратилась к солдатам: «Сынки, мои дети на войне, два сына ушли на фронт», – сказала она, показывая на пальцах цифру два. «Это приказ», – был короткий ответ.

На улице солдаты подсадили маму в машину. «Старики, больные поедут в отдельной машине», – объяснили нам. Я хотела   пробраться к ней, но солдаты оттолкнули меня прикладами. «Абидат, я не прощу тебя, если ты оставишь меня здесь. Забери меня с собой!», – кричала мама, плача навзрыд. Я  бросилась за  ней, бежала, падала, вставала, опять бежала, пока грузовик не скрылся с глаз.

Куда солдаты увезли наших стариков, что с ними стало, где их расстреляли, или выбросили?    8-го марта я потеряла маму.

Нас как скотину погрузили в товарные вагоны. Как долго мы ехали, не знаю. Помню, трупы людей солдаты просто выбрасывали, их никто не хоронил. Нас поселили в Сыр-Дарье, сказали, теперь  будете жить здесь. Кругом песчаные барханы, ни травы, ни деревьев. Выкопали землянки, устроились.

В тот же год началась эпидемия тифа. Люди  умирали один за другим. Через короткое время я осталась  совсем одна – невестки и   все  дети умерли один за другим. Слезы,   горе, которое испытали балкарцы, все тяготы, павшие на плечи детей, стариков не уместить даже в большую книгу, говорила мама», – рассказывает Марьям.

Абидат не  похоронила свою маму, нет могилы, над которой можно было бы совершить дуа. Эта   рана так не зажила в ее душе до самой   смерти, говорит  Марьям Беппаева.

Фото на память

Нас везли в товарных вагонах 18 дней и ночей до Павлоградской области Казахской ССР, рассказывает Али Кульбаев из Нальчика.  «Станция Туз-Кала» прочитал я, сойдя из вагона. Огляделся вокруг – справа от железной дороги озеро, на берегу большие курганы. Это  соленые залежи, разрабатывавшиеся еще при царской России. Но об этом я узнал позже, когда мне – 14-летнему подростку – пришлось на них работать.

Поселили нас в селении Константиновка. 95 процентов жителей были немцы, те, кто еще во времена правления Екатерины II вселились сюда по доброй воле и немцы, которых после нападения Германии на СССР переселили из всех концов нашей необъятной Родины.

И они, и мы больше не были нужны нашей стране, мы не были частью советской страны.

Так началась наша новая жизнь, хотя назвать это жизнью нельзя. Голод, холод, но еще больше  угнетало, что нас не считают за людей. Никто не имел права на шаг отлучиться из места поселения, не было ни врачей, ни помощи…

Начали умирать дети.   В начале апреля заболела 6-летняя Халимат – дочь моего брата. Она   чувствовала, что умирает. «Сфотографируйте меня,  когда умру, будете смотреть на фотографию и вспоминать обо мне», – сказала она. Но как исполнить ее последнюю просьбу?

Меньше чем через месяц на руках у моей мамы умирает 4-летний Валерик. Он попросил воды,  успел сделать  только один глоточек. Мне уже за 80 лет, но  и сегодня   я не могу забыть его широко раскрытые глаза, застывшие как стекло.

Жена брата ушла вслед за своими детками, не пережила горя. Через два года мы похоронили мою старшую сестру Сакинат.  Их могилы   остались на чужбине, кто знает, что с ними сейчас», – говорит Али Кульбаев.

Воля к жизни

По статистике  кандидата исторических наук Светланы  Аккиевой, смертность среди депортированных народов была высокой. Смена территории, изменение природно-климатических условий повысили смертность и привели к негативным демографическим изменениям. «По состоянию на октябрь 1946 года на учете состояло 32 817 балкарцев, из них 6147 мужчин, 10284 женщин, детей до 16 лет – 18622. По официальный данным, за 13 лет ссылки погибло 26,5 % депортированных балкарцев», – отмечает она.

Но, несмотря на все попытки государства сломить горцев,  балкарцы выжили, сохранили свой язык, идентичность, веру. Даже на чужбине,  в невыносимых условиях народ отличался трудолюбием, верностью и любовью к Родине, которая была так несправедлива  к нему.