Сталин ведь тоже звонил деятелям культуры. Ему повезло с современниками — хотя сам он, наверное, так не считал. Сталин звонил Пастернаку, интересовался его мнением о Мандельштаме и попутно издевался над великим поэтом. Сталин звонил Булгакову, интересовался его творческими планами и желанием работать во МХАТе. Советская интеллигенция восхищалась мудростью вождя, готового приютить «попутчика», явно не готового верой и правдой служить партии людоедов. Никому в стране и в голову не приходило, что все это по сути своей аморально, что власть не должна вмешиваться в творчество, что не Сталину решать, кому работать в Художественном театре, а кому нет, что расстрига-экспроприатор не дотягивает даже до каблука великого писателя и в конечном счете когда уйдут от нас его обожатели, останется в истории только потому, что был современником таких людей, как Пастернак и Булгаков.
В Кремле не меняется ничего. Разговор Путина и Маши Гессен — почти точная копия разговора Сталина и Булгакова. Сталин в начале разговора интересуется у Булгакова, хочет ли тот уехать. Путин интересуется у Гессен, поможет ли статус гонимого журналиста ее карьере или же ей нравилась ее работа. То есть априори подразумевается, что люди неспособны совершать честные поступки или что нравственность в том, чтобы лизать сапоги вождя. Булгаков, если бы был нормальным человеком, писал бы как Новиков-Прибой. Гессен, если бы не выделывалась, сама бы поехала фотографировать дельтаплан. Если они этого всего не делают — значит, хотят чего-то другого.
И Булгаков, и Гессен дают обитателю кремлевского кабинета практически аналогичные ответы. Булгаков отвечает, что русскому писателю надо жить в России. Гессен говорит, что работа ей нравилась. И Сталин, и Путин воспринимают эти ответы не как признание очевидных фактов — Булгаков хотел работать в своей стране, но писать то, что должен; Гессен согласилась работать главным редактором журнала путешествий, а не путешествий Путина, — а как капитуляцию. И они переходят к следующему туру обработки клиента — милостивому предложению поработать. Булгаков рассказывает Сталину, что его не берут во МХАТ. Сталину кажется, что его возьмут. Путин, конечно, всего лишь читатель «Вокруг света», но ему кажется, что Гессен возьмут обратно — издатель уже готов.
А теперь начинаются отличия. Во-первых, великую русскую литературу властителям все же удалось извести и теперь их увлечения ограничиваются тигрицами и журавлями. Государь император мог позволить себе быть цензором Пушкина, Сталин измывался над Булгаковым, Хрущев орал на Вознесенского и Евтушенко, Брежнев изгонял Солженицына, и даже Путин в начале своей карьеры мог попить чаю с последним русским классиком. Но теперь все, теперь журавли и «Вокруг света»! Охота удалась!
А во-вторых, Маша Гессен отказала Путину. Это означает, что эпоха все же изменилась. Булгакову некуда было деться от тирана, владевшего всеми и каждым. Ему нужна была эта проклятая работа, чтобы жить и творить, он был готов отказаться от свободы внешней, только чтобы сохранить свободу внутреннего порыва. Гессен может выйти из Кремля и ощутить себя просто свободным человеком. Это действительно великое отличие, означающее, что в наше время каждый выбирает для себя свободу сам. Во времена Сталина все мы жили в берлоге у медведя и только жались по стеночкам, чтобы он нас не задавил ненароком, очнувшись от своей похмельной спячки. Во времена Путина медведь живет в своей берлоге один, и только тот, кто теряет человеческий облик, пытается прижиться в ней и рассовать по карманам натыренные богатства. Именно поэтому во времена Сталина у России никакого будущего не было, а сейчас оно есть.