Фотограф и создатель благотворительного проекта «Нужна помощь» о том, почему Франция должна запретить Павлу Астахову въезд на свою территорию, законе о волонтерстве, благотворительности, а также о том, что, если стране — кранты, все равно есть смысл бороться.
RFI: Гость парижской студии RFI фотограф, блогер и активист Митя Алешковский. Вы приехали в Париж, где участвовали в круглом столе, посвященном российскому гражданскому обществу, свободе в интернете в России в рамках фестиваля «Russenko». Выступая на этом круглом столе, вы, в частности, сказали, что быть блогером в России — весело и задорно, а также предложили французам аннулировать визу российскому омбудсмену Павлу Астахову. Как думаете, возможно ли такое, чтобы французы отменили Астахову визу?
Митя Алешковский: Хотелось бы, чтобы ему не отменили визу, а запретили въезд во Францию и все страны Евросоюза. А также не только ему, но и всем тем людям, которые повинны в конкретном законе, за который он несет ответственность. Я имею в виду, конечно, закон «имени Димы Яковлева». А еще всем тем людям, которых российское правосудие почему-то никаким образом не хочет, не может, не будет карать за их преступления. Так как мы ничего не можем с ними сделать, сделайте хотя бы вы что-нибудь — вот в чем мысль. Потому что у нас они совсем уже…
— Но есть ли для этого какие-либо легальные основания? И потом, почему об этом должны заботиться европейцы, а не граждане Соединенных Штатов Америки, которые сейчас не смогут усыновлять российских детей-сирот? Европа, еще не имеет «Акта Магнитского» — сейчас это все обсуждается, и если закон будет принят одной из стран Евросоюза, естественно, он будет распространяться на весь ЕС. Почему Европа должна ответить на закон, который направлен против американцев?
— Есть две причины. Во-первых, закон, который каким-то образом ущемляет в правах и, по сути, лишает будущего огромное количество российских детей, — это закон античеловечный. Закон, который лишает человека на счастливое будущее, если есть такое право. Он лишает этих детей этого будущего. Он оставляет их гнить в России. Мне кажется, что поэтому стоит на это обратить внимание, и поэтому стоит против него бороться.
А почему именно Европа? Знаете, наши все депутаты, политики, люди, работающие в министерствах — Павел Астахов, например, — они работают в России, а живут в Европе. Им до Америки далеко лететь, а до Европы — близко. Именно поэтому и президент Медведев, и президент Путин пытались и пытаются добиться, чтобы отменили и Шенген, и визы с Америкой. Потому что именно сюда они бегут, именно сюда они вывозят деньги, украденные там. Именно сюда они приезжают для того, чтобы отдыхать и развлекаться, рожать детей, получать хорошую медицинскую помощь, вкусно есть и красиво одеваться. Именно здесь сейчас рожала госпожа Скрынник, например…
— И жена Павла Астахова тоже рожала во Франции.
— Да, и жена Павла Астахова рожала во Франции и живет во Франции. И Павел Астахов живет во Франции и в интервью открыто заявляет о том, что он летает в Москву, а не сюда. Летает иногда. Он здесь живет. А госпожа Скрынник, например, ходит с сумками Биркин за 40 тыс. долларов, что никаким образом ее не смущает, и здесь живет в каком-то поместье.
— Нет ли проблемы в том, что это, к сожалению, не смущает и большую часть российских граждан?
— Проблема есть. Да, действительно, но если это не смущает большую часть российских граждан, это не значит, что это не является проблемой. К сожалению, даже если небольшое количество людей, на данный момент, понимает, что это ужасно, и что этих людей надо каким-то образом наказывать или хотя бы останавливать, хотя бы одергивать, хотя бы говорить: «Ребята, ну, не совсем уж так нагло! Если уж вы — черт побери — государственные чиновники или бывшие государственные чиновники, давайте, вы хотя бы не будете разъезжать на Феррари по Ницце. Давайте, вы будете скромно жить в Москве на свою государственную зарплату. Если вы государственный чиновник, живите хотя бы в стране, которой вы служите».
— Если «антимагнитский» закон возник после того, как в Конгрессе США приняли закон имени Сергея Магнитского, если вдруг завтра принимают этот закон в Европе, вы думаете, что Москва будет точно так же симметрично реагировать запретом на усыновление в Европе или они найдут какие-то другие методы? Не поставим вам газ или что-то в этом роде?
— Я думаю, что именно из-за газа этот закон в Европе не будет принят и не принят до сих пор. Потому что Россия в любой момент может этот кран перекрыть и не раз пользовалась именно этим аргументом в спорах и, как правило, побеждала. Но мне кажется, что тут как раз должна быть консолидированная, объединенная позиция всех европейских стран: «к черту газ, к черту все эти энергетические споры и энергетический шантаж, к черту это все. Пан или пропал».
Давайте либо давить, либо не делать вид, что нас беспокоят права человека, что нас беспокоят свободы людей в России. Потому что получается, что да, французское общество очень беспокоят права в России, а проблема того, чтобы зимой было тепло, тоже беспокоит француза у себя дома. И как-то, похоже, что беспокоит побольше.
— Есть еще один проект закона (Госдума в этом смысле очень плодовита): проект закона о волонтерстве, который имеет непосредственное отношение к тому, чем вы сейчас занимаетесь. Он должен быть в ближайшее время внесен Советом Федерации в Госдуму, или уже внесен.
— На данный момент, он внесен Советом Федерации в правительство на экспертизу, и ожидается, что этот закон должен пройти все инстанции в правительстве и вернуться обратно в Совет Федерации, а оттуда он будет внесен в Государственную Думу.
— Летом прошлого года вы ездили в Крымск, и это, судя по многочисленным интервью и проекту «Нужна помощь», который был создан в сентябре, стало главным событием вашей жизни прошлого года. После опыта, который вы получили в Крымске, вы писали о том, что закон о волонтерах ни в каком виде не нужен.
— Нет, конечно. «Закон о волонтерах» — и это консолидированная позиция всего волонтерского сообщества в России, а не только моя (у нас создан Союз волонтерских объединений — это не организация, просто мы собрались все вместе и сказали, что мы должны противостоять этому) — по сути, этот закон, все обсуждения его и рабочая группа, в которой мы все принимали участие и мнение которой было проигнорировано полностью — закон этот был написан без наших поправок, мыслей и прочее. Нам просто, по сути, предоставили выбор: «вам голову отрубить или застрелить вас или, скажем, повесить?». И когда мы говорим, «мы не хотим умирать, мы хотели бы жить», нам говорят «угу, хорошо, тогда мы вам отрубим голову».
— Что конкретно предлагается в этом законе?
— Конкретно этот закон, если доводить все до абсурда, конечно (а наше законодательство в последнее время и все законодательные органы — это и есть абсурд), будет выглядеть так: для того, чтобы перевести бабушку через дорогу, волонтеру необходимо будет пойти в «Росволонтер» — какую-нибудь организацию, орган (непонятно, как он будет называться), взять там некую книжку, поставить печать, после чего пойти в «Роспереход», «Росбабушка», «Росдорога», «Россветофор» — не смешно! Не смешно, к сожалению. Заключить со всеми договора, застраховать себя, купить себе билет на переход этого перехода в обратную сторону, потом заключить договор с бабушкой, перевести ее через дорогу и вернуться обратно.
— Почему они так боятся, что вы лично, Митя Алешковский, переведете бабушку через дорогу? В чем проблема?
— Проблема в том, что государство никаким образом не может ничего сделать с людьми, которые объединяются по какому-то принципу больше трех или пяти человек в кучке. Когда на смотровой площадке на Воробьевых горах в Москве тысячи человек собирали гуманитарную помощь для Крымска, государство ничего не могло с ними сделать. Оно могло разогнать нас как несанкционированный митинг, но мы не являлись несанкционированным митингом. И ОМОН, который должен был разгонять нас, сам привозил нам гуманитарную помощь и грузил ее в фуры, отправляющиеся в Крымск.
— Может быть, их задело то, что чиновники МЧС звонили вам, Митя, а не прямым рейсом туда отправляли коробки жителям Крымска?
— Чиновники МЧС — у нас с ними сложные отношения были. Не знаю, мы, кстати, МЧС в Крымске поставляли лопаты и резиновые сапоги.
— Это не нонсенс ли?
— Это улет просто, если не сказать по-другому. Потому что МЧСники отказывались там работать и говорили — в одном конкретном месте, был большой скандал — «мы будем лежать и курить, нам не в чем работать, мы работать не будем. Все». Сели — закурили. Наши волонтеры пошли разгребать завалы. Их беспокоит не это, на это им наплевать. Потому что проблемы Крымска не закрыты — вчера, оказывается, потребовали обратно деньги с людей, которым установили дома. Я узнал здесь, поэтому ничего по этому поводу сказать не могу, но если это так, то это вполне нормально в современных российских реалиях. Я не удивлен, что люди, которым государство раздавало помощь, еще оказались должны.
Проблема в том, что в принципе людей, которые объединяются как-то, они не могут контролировать. Поэтому они решили их контролировать. Но дело в том, что волонтеры появляются именно там, где государство недорабатывает. Государство имеет какую-то проблему, но само ее решить не может никаким образом. И получается так, что, мало того, что государство не может решить проблему, но еще и создает проблемы тем, кто пытается решить эти проблемы. Конечно, какой-то бред, круги ада, которые приходится всем проходить. Но пока что мы боремся с этим законом, как можем, всеми возможными способами. Мы ходим, договариваемся, мы пытаемся вести диалог с ними.
Мы не просто выходим оголтело на площадь протестовать, а мы предлагаем альтернативы этому закону, мы предлагаем пути решения проблем, мы объясняем, почему нам этого не нужно, мы показываем, что мы — это действительно все волонтеры России, а не только группировка «Наши», группировка «Россия молодая» или еще несколько провластных волонтерских организаций, которые что им скажут, то и делают. Мы пытаемся всячески им противостоять. У нас есть надежда, что, может быть, (не знаю, поплюем через левое плечо — не хочу сглазить), этот закон нас милует.
— Вы создали проект «Нужна помощь», который является смесью СМИ и благотворительной организации, на волне трагедии в Крымске. Расскажите о нем.
— Мысль довольно простая. После Крымска она пришла в голову и мне, и некоторому количеству моих коллег: медиа имеют очень большое влияние на общество, и мы можем объединять общество для того, чтобы помогать людям. Это первое. Второе, для того, чтобы их каким-то образом обучать, для этого у этого проекта есть просветительская функция.
Дело в том, что мы поняли, что мы можем влиять на общество, во-первых, а во-вторых, у общества уже есть необходимость влиять на что-то. И мы поняли, что надоело приезжать куда-то как журналист, смотреть на какую-то историю, смотреть на какое-то действие, на какого-то уникального человека, который что-то делает. Написал о нем и думаешь: вот теперь кто-нибудь другой ему денег даст. В нормальном обществе, может быть, так и было бы. Но как факт, мы сейчас видим, о ком ни напиши, о каком уникальном человеке ни напиши, результата не будет никакого. Ну, написали — и забыли. Все.
Поэтому мы поняли, что мы больше не можем бесконечно множить эту ситуацию, мы хотим сами искать таких уникальных людей, которые помогают другим, которые занимаются важной общественной, социальной работой, и помогать им решать их проблемы в их деле помощи другим. Таким образом, мы и им помогаем, и развиваем общество, потому что мы помогаем им решать проблемы при помощи общества.
Скажем, сейчас мы заказали автомобиль для сельского врача. Он один на 3 тысячи больных в Ржевском районе Тверской области. И мы собрали 550-560, не помню, тысяч рублей именно с общества: более 800 человек пожертвовало деньги на на помощь этому человеку. А людей, которые захотели помочь, еще больше. Мы видим, что это работает, и мы видим, что общество смотрит на это и понимает, что можно, во-первых, и одному что-то делать. В этих ужасающих условиях, в которых сейчас находится вся страна, все равно можно бороться. И общество видит, что не все потеряно. Если у власти жулики и воры, и если стране, действительно, кранты, все ужасно, все равно есть смысл. Нужно бороться, не нужно бежать, нужно оставаться здесь, бежать должны они, а не мы.
— Вы говорите, что общество понимает, что нужно помогать, стране — кранты. Власть понимает совершенно другое. Отсюда все законы «о волонтерах». Вы вокруг себя консолидируете некую силу. Сейчас она помогла сельскому доктору, спасла десятки человек в Крымске, а завтра, они полагают, что с этим посылом про жуликов и воров…
— Это мой посыл, мой лично, надо понимать.
— …да, и эти все люди могут объединиться против чего-то другого, не помогая врачам и т. д. Может быть, они этого боятся?
— Они, может быть, этого боятся — это их дело. Но эти люди не могут объединиться. Крымск очень хорошо это показал: люди объединяются в желании помочь другим, позабыв о том, какие у них взгляды, позабыв о том, за кого они голосуют, какая у них сексуальная ориентация, не имеет значения, какое у них вероисповедание — ничего. ОМОНовцы и ребята с белыми ленточками, которые, грубо говоря, бьют одни других, вместе грузили одну фуру на смотровой площадке. Когда я это увидел, это был один из самых классных моментов в моей жизни. Поэтому я вижу, что мы все объединяемся в желании помочь другим людям исключительно аполитично. Волонтер — вообще аполитичное существо, если он, конечно, не политический волонтер.
— При этом, выступая на парижском круглом столе вы сказали, что заниматься социальными вещами — это политический выбор.
— Это политический выбор, потому что политически изменить в своей стране я ничего не могу. Вообще изменить в своей стране. Проголосовав, не проголосовав — я ничего не могу изменить в своей стране. Я хочу менять жизнь в своей стране. Я хочу делать так, чтобы в моей стране было хорошо. Чтобы в моей стране было удобно, прекрасно жить, чтобы выполнялись законы, чтобы за эти законы несли ответственность те, кто их нарушает. Чтобы общество было здоровым и образованным. Чтобы всем, кому нужна помощь, она была оказана. Я хочу этого.
Добиться этого какими-то политическими методами у меня не получается и не получится в ближайшее время, я уверен. И главное, я бы совершенно никаким образом не хотел бы быть политиком, не хотел бы заниматься политикой, и вообще далек от этого всего. Мне нравится то, что я делаю, мне кажется, это правильный путь. Мне кажется, что политика разъединяет людей, а общественная, социальная работа их объединяет. И мне важнее людей объединить, нежели разъединить. Будь ты за Путина, будь ты против Путина — мне на это наплевать, если мы вместе помогаем сельскому доктору, если мы вместе работаем над тем, чтобы в России было хорошо. Почему бы ради высшей цели и не объединяться?
Путин есть, Путин уйдет. Есть оппозиция Навальный — Удальцов. Когда-нибудь их не станет в политической повестке дня. Общество, врачи, проблемы будут всегда. И я не совсем понимаю, зачем нужно каким-то образом зацикливаться на одном, если можно зациклиться на том, что будет всегда, и на проблемах, которые будут актуальны вечно.