Никто никогда не сочтет, не измерит всех страданий и бед, выпавших на долю чеченских женщин за эти две войны. Сколько им пришлось пережить, стиснув зубы, вместе с нами, а порою и из-за нас, мужчин! Пока мужчины воюют, калечат, убивают, женщины остаются подательницами жизни и ее спасительницами. Так ведется издавна, но и поныне, когда нагрянут бедствия, все так же.
Без преувеличения можно сказать, что в эти страшные для Чечни годы женщины спасли множество человеческих жизней, при этом подвергая себя нередко огромному риску. Физически слабые, безоружные, они в таких случаях становились храбрыми, подчас до безумия.
А какая сила духа! В хаосе войны, когда тысячи людей гибли под руинами своих мирных жилищ или от рук озверевших негодяев, когда ни разуму, ни чувству бывало не совладать с обступающим кошмаром, порою всем обычаям наперекор мужчины уже не могли сдерживать слез и плакали, не стесняясь присутствия женщин. А женщины, выплакавшие все свои слезы, перед лицом нечеловеческих испытаний внезапно переставали давать волю эмоциям. Не желая мириться с несправедливостью и произволом, они порой проявляли такой героизм, что и воинам не снился.
Невозможно рассказать о всех потрясающих примерах, о десятках тысячах чеченок, потерявших отца, сына, брата, мужа. И также о тех, благодаря самоотверженности и отваге которых чей-то сын или брат не исчез бесследно, канув в Лету, как у нас случалось, да и поныне случается со многими. Я склоняю голову перед всеми этими благородными, мужественными женщинами, нашими матерями, женами, сестрами, дочерьми. Но здесь расскажу об одной — о той, что выдержала испытание, при одной мысли о котором кровь стынет в жилах…
Когда грянула война, Тамара с дочерью остались в Грозном. Не успели выехать. Дочь была беременна на сносях, в этом состоянии трудно быть легкими на подъем. Когда же поняли, что город, где они радостно ждали появления на свет новой родной жизни, попросту сносят с лица земли, решили бежать. Не тут-то было: все попытки кончались неудачей. Куда бы ни направились эти двое – зрелая женщина и ее юная дочь, уже с трудом носящая первенца под сердцем, — всюду на подступах к Грозному, будь то с юга или севера, с запада или востока, путь преграждал обстрел. И снова, в который раз приходилось бежать в укрытие вместе с другими жителями, тоже надеявшимися выбраться из смертельной ловушки, в которую превратился родной город.
То роковое утро несмотря на зимнюю пору выдалось солнечным и несмотря на войну показалось удивительно тихим. Правда, кое-где изредка раздавались автоматные очереди, но для истерзанного города этот звук уже успел стать привычным. Этим затишьем надо было воспользоваться – понятно же, оно не надолго… Тамара решила: они сейчас же снова попытаются ускользнуть из осажденной, погибающей столицы.
Мать с дочерью успели дойти почти до «Минутки», этой злополучной площади, название которой мелькало в стольких военных репортажах, когда налетела стая самолетов и началась бомбардировка. Женщины кинулись к развалинам домов, надеясь укрыться за этими мрачными каменными грудами – иного спасения не было. Они почти добежали – Тамара что есть сил мчалась впереди, таща за руку слабеющую дочь. Но та вдруг, мгновенно отяжелев, повисла на материнской руке и медленно, устало села на землю.
В горячке бега Тамара не сразу поняла, что случилось: она еще дергала ее, торопливо тянула, крича: «Вставай, мы почти дошли!». Но дочь как-то странно клонилась набок, молча падала, и как ни старалась Тамара удержать ее, в конце концов рухнула, ткнувшись щекой в грязный снег. Задыхаясь от ужаса, мать обхватила ее за спину, пытаясь приподнять, но тут рука наткнулась на что-то липкое и горячее, и женщина увидела, как сквозь пальцы потекла красно-бурая жидкость…
Прилив той непостижимой силы, что Бог или природа порой посылают человеку в самых отчаянных ситуациях, позволил ей оттащить дочь под прикрытие: там неподалеку торчала бетонная стена – остаток разрушенной грузинской высотки. Волоча бесчувственное тело, женщина все приговаривала: «Нам нужно спрятаться, дочка!» Хотя уже знала: той, кому она шепчет эти слова, больше нет.
Внезапно грохот смерти, беснующейся вокруг, оборвался. Наступившая тишина оглушала. В ней чудилось что-то зловещее. Словно настал конец света, и мир онемел, осознавая непоправимый ужас случившегося…
Тамара бережно уложила дочь, повернув ее голову в сторону Каабы, закрыла погасшие любимые глаза, тихонько провела дрожащей рукой по еще теплому телу. Эта прощальная ласка была сейчас единственной возможной данью материнской любви: не будет ни похоронного обряда, ни плача родных, ни могилы. Среди этих развалин останется еще один безымянный труп… Но под ладонью вдруг почудилась какая-то дрожь. «Жива!» — вскрикнула Тамара, задохнувшись от несбыточной надежды.
Нет. Это бился в чреве мертвой матери живой ребенок. Для взрослых смерть уже успела стать привычкой, но он был слишком маленьким, чтобы смириться. Он не соглашался с участью, на которую обрекало его их безумие. Ребенок стучался в мир, так жестоко его встречавший.
Сраженная эти новым кошмаром, женщина сникла, теряя, казалось, последние силы. Она не могла даже плакать, хотя лицо было мокрое — сдернув с головы платок, она машинально утерла его, так и не поняв, то ли это были слезы, то ли кровь убитой дочери. Но оцепенение длилось не долго. Мысль, сверкнувшая в мозгу, заставила ее вскочить на ноги. Теперь она знала, что сделает. Но как? Под рукой ничего подходящего… Нет, есть! Оглядевшись, одна выбрала среди в изобилии валющихся вокруг осколков стекла самый удобный — длинный, как нож, — расстегнула на дочери пальто, обнажила живот…
Как ни велика была ее решимость, первое движение далось со страшным трудом. И все же Тамара, призвав на помощь Всевышнего, твердой рукой сделала надрез. Очень осторожно, ведь надо не поранить ребенка — при всем своем смятении она помнила об этом. Но кожа оказалась многослойной и не такой тонкой, как она думала. Пришлось резать глубже.
Вот, кажется, открылось маленькое, совсем крошечное отверстие… И вдруг из него высунулась пятка малыша! Казалось, он хочет помочь ей, сам расширяет себе путь. Тамара сделала еще один надрез, нащупала обе ножки и, обхватив их, осторожно вытащила ребенка. И тут наступила реакция — после только что пережитого неимоверного напряжения ее душил крик горя и ярости.
И когда младенец захныкал, женщина словно в ответ ему разразилась рыдающим воплем. «Плачь! Плачь! — кричала она, глядя на руины города, на труп дочери, не дождавшейся материнства, на собственные окровавленные руки, на ужасный и спасительный стеклянный нож. — Плачь за всех! Посмотри, в какой мир ты пришел! Плачь!» Этим же осколком стекла она перерезала пуповину, завернула поворожденного в свой платок и уложила на откинутую полу расстегнутого пальто дочери…
Тамара не помнит, сколько она просидела над мертвой. Ребенок поплакал, но немного — скоро успокоился, как будто знал, что этим не поможешь. Потом он уснул.
Зимой смеркается рано. Сквозь туман горя и усталости Тамара вспомнила об этом, глядя, как темнеют тени между каменными нагромождениями развалин. Пора было возвращаться к своим. К тем, с кем они утром попрощались, надеясь, что на сей раз смогут выбраться из города. После очередного неудачного бегства отправляться в обратный путь было не впервой, но кто бы мог вообразить такое возвращение?
Женщина, как могла, прикрыла тело дочери камнями, щебенкой, землей, сверху завалила большими кусками бетона. Потом завернула ребенка в пальто убитой матери, обеими руками обхватила драгоценный неуклюжий сверток и, бережно прижимая к груди, побрела обратно в осажденный город…
Возможно ли здесь то, что в обычной жизни называют счастливым концом? Не знаю, не смею сказать ни да, ни нет. Но они уцелели, эти двое. Тамара сейчас живет во Франции, ее внуку Тимуру скоро будет шесть лет.
Исрапил Шовхалов
Chechenews.com
01.11.15.