Майнат Курбанова: Ну что, сынку, помогли тебе твои ляхи?»

Я запомнила этот день таким, как на первой фотографии — ясный ноябрьский день, солнечный и очень холодный.
Накануне я приехала домой из Грозного, потому что сестра выходила замуж и мы готовились к торжеству. Я планировала вернуться через пару дней на работу в город.

Не буду описывать то, что все, кто застал те дни в зрелом возрасте, и так знают, а молодым вряд ли будет понятно. Скажу лишь так. Для меня война началась с крика соседки через улицу. Наши огороды соприкасались, и ее истошный вопль, казалось, разнесшийся над всем селом, был отчетливо слышен и у нас во дворе.

Этот крик разрывал осенний солнечный свет, разрывал застоявшуюся послеполуденную сельскую тишину, разрывал еще не морозный, но уже пахнущий снегом воздух. Это был крик сестры, у которой убили брата.

Ее брата, как и тысячи чьих-то братьев и сестер после того дня, убили не просто так. Ее убили те, кто два-три года до этого обивали кремлёвские кабинеты, призывая обитателей этих кабинетов ввести в Чечню войска. Те, кто заискивающе смотрели этим обитателям в глаза, вымаливая себе должности и звания.

Те, кто заверял обитателей тех кабинетов в том, что уж они-то самые верноподданные, самые преданные служивые Кремля, смогут управиться с «кучкой варваров». Каким же должен был быть уровень ненависти к собственному народу, чтобы своими руками обречь его на то, на что они его обрекли своими заискивающими заглядываниями в глаза кремлёвским упырям.

Вечное проклятие всем и каждому, кто был к этому причастен. Вечное проклятие и вечное презрение.

И не помогли вам ваши ляхи.