И СНОВО ПЕРВОЕ СЕНТЯБРЯ. ОКОЯНЫЕ ДНИ.
У каждого был свой Беслан. У меня свой, и у ребенка четырех лет свой, и у беременной девушки, сидящей два дня без воды, свой Беслан. Кому было легче, и чей Беслан был мягче? А был ли Беслан легким для кого-то?
Я вышел утром из дома, сел в старую маршрутку №5 и услышал по радио, что захвачена школа. Как-то и обратил внимание, и не обратил. Как-то подумал, что пронесет. Через полчаса, когда в новостях стали говорить об этом без перерыва, я понял, что не все так просто, и уехал в Беслан, так и пробыв там до конца.
Я видел, как осетинки кормили ночью солдат в углах и спрашивали, «будут ли штурмовать?» А солдаты-срочники, худенькие, в грязном камуфляже… Я даже как-то запомнил их лица. Запомнил, наверное, потому, что женщины спрашивали с надеждой на отрицательный ответ. Я помню, как чиновники разного уровня тельняшки на себе рвали, готовые ринуться в атаку. Потом я видел, как они после трагедии остались таким же говном (за такие провалы в СССР офицеры в кабинетах себе в висок стреляли от позора). Но это не про них.
На третий день все ждали развязки, утром на всех углах журналисты что-то передавали. Уже ранним утром было жарко. Женщины, бабушки и мамы, сидели под елями, постоянно плакали и успокаивали друг друга, иногда откуда-нибудь появлялся какой-нибудь слух, и они начинали снова плакать. Я почему-то оказался рядом с ними и начал слушать, о чем они говорят.
Примерно к 12, точно не помню, вдруг произошел взрыв, часть огромной толпы резко села или припала к земле, я стоял около женщин, они резко притихли, и все мы увидели взлетающие в небо шифер и дым, как от ядерного взрыва. Внутри я все еще надеялся, что это все-таки не то и самого страшного не будет.
Вдруг под ели прибегает маленький мальчик с опаленными волосами, находит бабушку в толпе и кричит, чтобы они быстрее пошли домой. Его моментально окружили женщины и начали спрашивать о своих детях или родственниках. В какой-то момент его спросили про какого-то мальчика, и он ответил страшно — он был рядом, и его убили. Все женщины начали его обнимать и давать конфеты, а женщина, которая узнала о гибели своего ребенка, просто сидела в стороне и молчала.
Мы, все мужчины, побежали к школе, по одежде мы вычисляли спецназ, как-то боясь сначала проходить через их кордон. Потом, как и многие, я заметил, что пропускают только с носилками, которых на улице возле клуба разложили сотни. Мы с каким-то парнем схватили носилки и прошли через кордон, дальше мы побежали без них.
Вот мы на переулке, где шел уже бой. Мы встали у гаражей и начали их взламывать. В этот момент я увидел, как с пятиэтажки полетел заряд с тубуса огнемета. Последовал взрыв, и на нас начала сыпаться штукатурка. Рядом оказался усатый МЧСовец, который сказал, что его жена так в НОРД-ОСТЕ сидела, и я ему почему-то пожелал сберечь себя. С другой стороны от нас сидел фотограф, похожий на Венедиктова.
Мы пробились через окна в качалку, где были завалены входы в основной спортзал. Мы увидели, что внутри все горит, а в то время как мы начали забегать внутрь и выбегать с детьми, с противоположных дверей началась стрельба. Нас, периодически забегающих, обливали водой, чтобы мы не горели. Но, начав стрелять, они нас заблокировали, и мы не смогли уже забегать внутрь. Начал разгораться сильный пожар. Мы стали грифами штанги пробивать дырку в стене, в то время как другие мужики закидывали туда возведенные огнетушители.
Вдруг кто-то закричал, чтобы уходили — со двора легче выносить, и что рядом с качалкой живых нет. Первую я вынес девчонку, которая сразу начала говорить о том, как мочу пила, о том, что мама ее в окно хотела выбросить, чтобы спасти. Она как-то легко об этом говорила, а меня заело, и я все повторял, чтобы не боялась.
Я только с этой девочкой доехал до больницы. Остальных мы уже отправляли в машинах по двое-трое. Перебежав двор, я увидел, как мужик через дыру в стене выносил детей просто как экскаватор. Мы начали забегать уже во двор и запрыгивать в здание. Я видел, как выносили раненого боевика, потом начали выносить бойцов спецназа. И все время выбегали с детьми — чумазыми, ранеными, иногда они лежали как немые. И все время дети и дети, дети и дети… И все чаще с серьезными ранами. Девчат взрослых носили по двое, они были тяжелыми, и мы уставали, наверное.
В какой-то момент вынесли зашедшую на переговоры Ларису, в то время как я выбежал с ее сыном. Я хорошо помню — она не разрешила скорой отъехать, увидев, что я с ее сыном, она, бедная, выскочила и закричала, и я отдал ей ее мальчика.
Я видел, как выносили директора школы Цалиеву, видел мужиков, расстрелянных у окна, спецназовцев убитых. И состояние у меня в какой-то момент стало такое, будто я стена, которой пришлось все это увидеть. Я пишу это не для лайков. Это просто мой Беслан, о котором все чаще хочется на годовщинах молчать.
Почему мы не сошли с ума, что бы все забыть???
Chechenews.com
01.09.18.