Чеченский феномен: Неистребимая страсть к свободе гл. 15
Чеченская земля рождала немало гениальных личностей и до, и после А.Авторханова, однако условия колониальной зависимости не способствовали расцвету талантов. Дар полководца Александра Чеченского(1780-1834) и гений художника Петра Захарова(1816 – 1846), ставшего прототипом поэмы Ю.Лермонтова «Мцыри», могли раскрыться только в соответствующей обстановке.
Оба осиротели в ходе русских набегов на их родные сёла ( Александр был из селения Алды, Пётр – из Дади-юрта). Александр был усыновлён будущим знаменитым генералом, а в ту пору 16-летним лейтенантом, Николаем Раевским (1771—1829); Пётр же, найденный умирающим грудным младенцем, лежавшим на теле своей убитой матери, был усыновлён генералом Петром Николаевичем Ермоловым, двоюродным братом Александра Ермолова « Ужасного ».
Эти двое чеченских мальчиков, вывезенные из чеченских селений в Россию во время Кавказской войны, выдвинулись в ряды незаурядных личностей российского общества. Нет, они не примкнули к разбойникам и грабителям, что было бы естественно, если следовать логике теории генной предрасположенности чеченцев к преступному образу жизни, а стали гордостью России.
Не так давно в Ачхой-Мартане жил безграмотный чеченец, который делил и умножал в уме шестизначные числа. Я была знакома с его внуком, директором одного из совхозов Ачхой-Мартановского района. И это всего лишь один пример родившегося, но не развившегося таланта.
Когда в 1957 году была восстановлена Чечено-Ингушская Республика, на родину потянулись деятели культуры, искусства, писатели. Тогда я впервые услышала о талантливых мастерах слова Саидбее Арсанове, Халиде Ошаеве, поэтессе Раисе Ахматовой. Вернулся в родные края Махмуд Эсамбаев. Это потом он станет народным артистом СССР и Героем социалистического труда. Талант его получит всеобщее признание. Он объездит весь земной шар, демонстрируя высочайшее искусство исполнения танцев народов мира.
МУСЛИМ МАГОМАЕВ
С намерением жить и трудиться на земле предков приезжал в республику в начале 60-х годов и будущий народный артист СССР Муслим Магомаев. Его дед, композитор Муслим Магомаев, оставивший неизгладимый след в музыкальной культуре Азербайджана, был вынужден покинуть Чечению ещё в начале прошлого века. Его национальная и религиозная принадлежность не позволяли ему реализоваться на родине. Человек с блестящим музыкальным образованием, он стал нежелателен в качестве учителя музыки в школах, где учились христианские дети.
Свой дар он смог применить лишь в мусульманском Азербайджане, где его именем, наряду с именем его друга композитора У. Гаджибекова, гордятся по сей день. Он — автор первых позывных азербайджанского радио, созданного в 1926 г. Его имя носит Бакинская филармония. Согласно некоторым источникам, он был расстрелян в нальчикской пересыльной тюрьме для политически неблагонадёжных в эпоху репрессий 1937 года. Его участь в той же тюрьме разделили и многие другие представители чеченской интеллигенции, занимавшиеся просветительской деятельностью.
Не лучшим образом сложилась на родине и судьба его внука, Муслима Магомаева. Прожив несколько месяцев в гостинице и не дождавшись обещанной квартиры, он некоторое время скитался по углам, а затем уехал из Чечено-Ингушетии. Министр культуры, пообещавший выделить ему жильё, слова не сдержал. Старые сотрудники телевидения частенько вспоминали о том, как Муслим не раз ночевал в павильоне, устроившись на рояле вместо кровати, когда Министерство культуры ЧИ АССР прекратило оплату за его проживание в гостинице.
Муслим Магомаев приобрел заслуженную славу и признание. Однако стартовой площадкой ему послужила не Чечено-Ингушетия. Надо полагать, что Муслим, отказавшийся не только от республики, но и от своего чеченского происхождения, затаил глубокую обиду за такое негостеприимство.
Такого предательства не мог простить ему Махмуд Эсамбаев. В фойе Кремлёвского Дворца съездов он дал Муслиму пощёчину. Вот как интерпретирует этот конфликт в своей книге «Любовь моя – мелодия» сам М.Магомаев, обходя вниманием лишь факт пощёчины, нанесённой ему великим танцором в присутствии множества очевидцев.
«…После выступления вышел в фойе, вижу группу, в центре которой Махмуд Эсамбаев о чём-то увлечённо рассказывает. Увидел меня:
— Мы о тебе, Муслим, говорим. Скажи им сам, кто ты по национальности.
— Азербайджанец.
— Как азербайджанец?!- Махмуд от удивления аж свою знаменитую папаху заломил.
— Так. Если ты хочешь сказать, что я чеченец, то не могу утверждать этого с полной уверенностью, потому что сам не знаю. Зато точно знаю, что Родина моя – Азербайджан, я там родился. Эта земля меня вскормила. В Баку я получил образование и стал тем, кто я сейчас есть… Как можно считать человека чеченцем только потому, что его прадед жил когда-то в Грозном?
Когда же о причине пощёчины спросили у Махмуда, ответ прозвучал по-эсамбаевски категорично: «Он отказался от своего народа».
А позже уже более подробно: «Я его спрашиваю: «Как ты, горец, мужчина, можешь отрекаться от своих предков, от отца, деда? Зачем ты всем врёшь, что азербайджанец?» Муслим возразил: «Но я же родился и всю жизнь прожил в Баку!» А я ему говорю: «Ну и что?! Если я родился в гараже, я что теперь – машина, что ли?!»
Разумеется, Махмуд, который был родом из того же села Старые Атаги, что и дед Муслима, и отлично знал всю родословную Магомаевых, буквально опешил от неожиданности.
Дед Муслима – композитор Муслим Магомаев, являвшийся чистокровным чеченцем, был женат на татарке. Отец Муслима, Магомет Магомаев, женился на адыгейке Айшет, с которой познакомился во время учёбы в ГИТИСе. От этого брака и родился в 1942 г. будущий певец Муслим Магомаев.
В Грозном я знала людей, которые помнили отца Муслима – Магомета- ещё с тех времён, когда тот работал художником в Чеченском драматическом театре до своего поступления в вуз. Когда Магомет Магомаев ушёл на фронт, воспитание внука взяла на себя его бабушка-татарка (в девичестве Терегулова), очень властная, по воспоминаниям знавших её, женщина. Отец Муслима, погибший на фронте в 1945 г., похоронен в братской могиле неподалёку от города Кострин в Польше.
Говоря о своём происхождении, М.Магомаев «признаётся», что не знает истинной истории своих предков : « Во мне столько намешано кровей, что если и был в роду чеченец… сами понимаете…» Согласно его утверждениям, в его жилах течёт грузинская, абхазская, турецкая, адыгейская и даже русская кровь. Но нацию Муслим себе избрал как раз ту, чьей крови в его жилах не было и капли…
КОМПОЗИТОР АДНАН ШАХБУЛАТОВ
Композитор Аднан Шахбулатов, чьё наследие явилось огромным вкладом в музыкальное творчество чеченского народа, был личностью незаурядной. В нём сочетались высокое благородство и бунтарский дух. Он ценил искренность во взаимоотношениях и восставал всем своим существом против подлости. Не делал поблажек ни себе, ни другим. Не стоял в стороне ни от одной проблемы – частной или общественной. Нелепая авария приковала его к постели в расцвете творческих сил. Но он, превозмогая не покидавшую его боль, продолжал трудиться и создавать прекрасные музыкальные произведения.
Наша дружба с Аднаном началась весной 1971г. с его ухаживаний за Зоей Асухановой, с которой мы работали в одной редакции. Он только что приступил к обязанностям руководителя вокально-инструментального ансамбля Республиканского радио и телевидения, для которого были обязательными два прямых концерта на радио и один — на телевидении еженедельно. Коллектив ансамбля располагался в Доме радио, а на телевидение музыканты приезжали только в день концерта. Здесь Аднан впервые и встретился с Зоей, которая, в качестве режиссёра редакции музыкально-драматических программ, и выдавала эти концерты в эфир.
Они поженились осенью того же года. А зимой произошла трагедия. Находясь в творческой командировке в Осетии, Аднан попал в автомобильную катастрофу.
Я помню телефонный звонок из г.Орджоникидзе и отчаянный крик Зои, получившей страшную весть. Когда мы на следующий день приехали в больницу в Осетии, Зоя уже была там. Несколько переломов позвоночника доставляли Аднану невыносимую боль, но он мужественно превозмогал её. Врачи уже вынесли ему свой приговор – паралич. Однако Аднан верил, что ещё встанет на ноги. С тех пор в их жизни наступил новый этап – этап борьбы.
Зоя делала всё возможное, чтобы облегчить страдания мужа, проводя рядом с ним одну бессонную ночь за другой. А сколько их было за 17 лет? Но Зоя ни разу не пожаловалась на судьбу. Перешла из отраслевой редакции в редакцию выпуска, где выходные — через день, на должность программного режиссёра, чтобы побольше находиться с Аднаном.
Его в познания в различных областях философии, истории, литературы были поразительны. Их квартира на четвёртом этаже многоквартирного дома всегда была полна гостей. И Зоя со всем управлялась, умудряясь быть хорошей хозяйкой и сиделкой одновременно. Если бы существовала награда за преданность и самоотверженность, то Зоя заслужила её сполна. Наградой ей была огромная любовь и безмерная благодарность мужа. Он писал для неё свои произведения, сопровождая их полными нежности посвящениями: «Жене моей, Зое Шахбулатовой, чья любовь, великое терпение и доброта сделали почти невозможное – вернули меня к жизни и работе».
Признанные мастера высоко ценили творчество Аднана, говорили о нём, как о редком таланте, которым должна гордиться его Отчизна. Звания Лауреата Премии Ленинского комсомола, заслуженного артиста Российской Федерации; наконец, улица, названная в честь выдающегося композитора, — всё это знаки признания его высокого дарования. Его камерно-инструментальные сочинения, песни, романсы пользовались большой популярностью у исполнителей. Большинство музыкальных произведений было написано на стихи русских и европейских поэтов. Но были и песни на стихи чеченских авторов, среди которых прочное место занимал Зелимхан Яндарбиев (поэт, президент Чеченской республики Ичкерия с 1996 по 1997 гг., убит в городе Доха, Катар, в 2004 г. российскими спецслужбами).
Песни, рождённые их совместным творчеством, становились хитами. Одна из них – «Звезда моя, Чечня» — пользовалась особенным успехом. Правда, их творческий альянс не перерос в политический. Взгляды их совпадали не во всём, но объединяла огромная любовь к Отечеству, хотя каждый и понимал её по-своему.
Большинство произведений композитора Шахбулатова было создано, когда он уже был прикован к постели. Удивительная тяга к жизни и любовь к музыке творили чудеса.
Выпускник Института им. Гнесиных, он ощущал свою ответственность за будущее своих соотечественников-музыкантов. Благодаря его усилиям в Грозном был основан Союз композиторов Чечено-Ингушетии, которому было предназначено внести вклад в развитие музыкальной культуры и молодых музыкальных талантов республики.
Минуло уже много лет с тех пор, как не стало Аднана Шахбулатова. Он ушёл из жизни, прожив её ярко и достойно, оставив нам свою музыку и добрую память о себе. Ему повезло не увидеть свою Родину растерзанной, усеянной обожжёнными и окровавленными трупами его соотечественников.
Когда я приехала в Чечению после первой войны, в 1997 г., Грозный был неузнаваем. Центр города – груда развалин. Я ходила по улицам опалённой войной столицы. Ряды домов дохрущёвского периода были обращены в руины. То тут, то там встречался уцелевший, но потерявший прежний облик, знакомый дом с зияющими отверстиями вместо окон. А вот – груда плит, оставшаяся от моего, единственного 16-этажного в Грозном, дома более поздней постройки.
Среди остовов нескольких девятиэтажек – чудом уцелевший дом Шахбулатовых. Жаль, если квартиру разграбили… У Аднана была очень богатая библиотека, отражавшая его разносторонние интересы. Сохранилась ли? Или пополнила добычу хозяйничавших во время войны в опустевших квартирах российских военных? То, что не представляло в их глазах особой ценности, они использовали в качестве топлива. Книги в том числе…
Когда я встретила Зою, она восторженно рассказывала о том, что библиотека Аднана, за небольшим исключением, уцелела, благодаря тому, что поселившийся в их квартире военный оказался интеллигентным человеком.
Когда её родственница в очередной раз пришла в пустовавшую квартиру, чтобы проверить сохранность имущества, то обнаружила там разместившихся на постой российского офицера и нескольких солдат. Она испуганно попятилась, когда офицер обратился к ней с вопросом: «А кому принадлежала эта квартира?» Та ответила, что здесь жил композитор. Офицер, державший в руках раскрытую книгу из библиотеки Аднана, сказал, что сожалеет о произошедшем, что в этой войне не было никакой необходимости. Обещал сохранить всё, как есть. И слово своё сдержал.
Рассказывая об этом, Зоя делала акцент на то, что ей было особенно приятно, – среди российских офицеров есть духовные люди, ценящие искусство. Ей повезло, что в её квартиру поселили порядочного человека. Другим везло меньше. Даже высшие чины из командования российской армии не пренебрегали мародёрством. Были случаи, когда генеральские жёны приезжали в Грозный, чтобы отобрать мебель на месте.
Ограбление военными семьи титулованных спортсменов Вараевых – один из тысяч подобных случаев. Братья не раз защищали честь СССР и РСФСР на чемпионатах мира и Европы, умножая их спортивную славу. Они обустроили свой дом в Грозном со вкусом, по последнему слову европейских стандартов. Искусный ремонт, красивая мебель, дорогая импортная бытовая и санитарная техника. В этот комфорт был вложен многолетний тяжёлый труд.
Во время первого вторжения, в 1995 г., российские военные, подогнав к их дому несколько КАМАЗов, стали выносить из дома мебель, технику и т.д. Находившийся дома один из братьев-спортсменов спросил, на каком основании чинится этот беспредел. Те же, в ответ вскинув автоматы, приказали ему встать на колени. Вараев не повиновался, и тогда его ударили прикладом автомата. Молодой человек бросился на обидчика с кулаками, но озверевшие мародёры расстреляли его в упор. А также ещё нескольких человек, находившихся во дворе. Уносили не только мебель, технику, ковры, «с мясом» выдёргивали унитазы, раковины, ванну…
Зоя Шахбулатова радовалась в первую войну, что сохранилась её библиотека, которой она дорожила, как памятью об Аднане. Однако во вторую войну потеряла племянника: оператор NTV Рамзан Межидов был убит во время авиационного налёта в 1999 г. Он, вместе со своей семьёй, находился в одном из автобусов, направлявшихся в Ингушетию, единственную республику, куда впускали чеченских беженцев. Два самолёта открыли по ним ракетный огонь.
Рамзан успел увидеть развороченные автобусы и трупы людей, ехавших впереди. Он, как всегда, вскинув камеру, принялся снимать расстрел мирных жителей, но новый удар с воздуха настиг и его. Опираясь на военные источники, российские СМИ сообщали, что ракетный удар был нанесён по боевикам. Правда, позже, по каналу NTV, показали истинную картину произошедшего, сообщив информационной скороговоркой и о гибели своего оператора, Рамзана Межидова.
ПЕВИЦА МАРЬЯМ АЙДАМИРОВА
Заслуженную артистку РСФСР и ЧИАССР Марьям Айдамирову в республике любили все. Когда она пела, от её голоса дрожали перепонки в ушах, если вы оказывались слишком близко. Ей не раз аплодировали в переполненных концертных залах многих стран мира.
Она владела огромной библиотекой классической русской и зарубежной литературы. Признаюсь, впервые увидев у неё такое собрание книг, я подумала, что это – просто дань моде и атрибут хорошего тона. Да и когда ей читать, с её постоянными загранпоездками. Но оказалось, что я ошибалась.
Она не любила, когда я приходила без предупреждения, а я не любила предупреждать. «Это дело настроения,- говорила я. – Позвоню заранее, назначу время, а потом не смогу». Однажды я застала её в домашнем халате – она мыла окна. Меня удивило, что она делает это сама. Для меня это всегда было самой ненавистной работой. Она жутко расстроилась: «Ты можешь позвонить хотя бы перед выходом?» — выговаривала она, пытаясь придать голосу строгий тон. «Нет, не могу, а вдруг я передумаю по дороге?» — стояла я на своём .
Должна заметить, что ни до, ни после этого случая я ни разу не видела её в домашней одежде. Стройная фигура и тщательно подобранный туалет выделяли её в любой толпе.
Как-то, проезжая мимо её дома, решила зайти за ней, чтобы сходить вместе на рынок, располагавшийся в квартале от её дома. «Сколько раз тебе говорила, предупреждай, когда приходишь!» — накинулась она на меня. «А ты когда мастера позовёшь? — ответила я вопросом на вопрос, когда дверная ручка с внутренней стороны двери в очередной раз осталась в моей руке. – Хотя бы гвоздь прибила, он–то уж, по крайней мере, не срывался бы» . «Как у доктора Живаго?» — рассмеялась Марьям. Огромный ржавый гвоздь, торчавший на месте красивой дверной ручки, из произведения Б.Пастернака символизировал разрушительные перемены, принесённые революцией 1917 г., но в великолепной просторной квартире Марьям эта, то и дело срывавшаяся, ручка была, пожалуй, единственным изъяном.
Часть одной из комнат, от стены до стены, перекрывала тяжёлая ширма, за которой висели её сценические костюмы – гIабли (традиционный чеченский женский наряд), выполненные из самых разнообразных тканей, от тончайших шифоновых и нейлоновых до шёлковых и помбархатных. ГIабли дополнялись тончайшей работы серебряными поясами и нагрудниками, подчёркивающими женскую стать.
Настоящие шедевры прикладного искусства, в чеченских семьях их хранили, как реликвии, передавая по наследству от матери – дочери, от дочери – внучке и т.д., порой на протяжении веков. Однако в связи с многочисленными трагическими страницами в истории чеченского народа, мало кто сумел сохранить их до наших дней. Появились наборы более поздней работы из серебра и других, менее ценных, металлов, инкрустированные различными по цвету и форме драгоценными камнями.
Таких наборов у Марьям было несколько. Все её костюмы не вместились бы и в 10 шифоньеров. А такого разнообразия обуви не увидеть было ни в одном специализированном магазине: до сотни пар туфель и босоножек различных моделей и цветов, и ни одной — отечественного производства.
«Ты что, коллекционируешь их или хранишь для музея? — ворчала я.- Они же выходят из моды! Хоть бы размер был нормальный…» Под нормальным размером я, конечно, подразумевала свой, 38-й. У Марьям же был 35-й. У её рослых дочерей размеры ног должны были быть и моего больше. Так что претендентов на её обувь не находилось…
Марьям, постоянно одетая «на выход» и лёгкая на подъём, никогда не отказывалась от моих предложений прогуляться, хотя почти всегда для неё они были неожиданными. «Я готова, — говорила она. — Мне только сумку взять. Но ты ведь с работы! Пошли на кухню».
Она была очень гостеприимной хозяйкой. С ней было уютно. А её выговоры по поводу необъявленных визитов я вообще не воспринимала всерьёз. Она всегда радовалась моему приходу. В конце концов, она и сама стала приходить без предупреждения ко мне. Жили мы недалеко друг от друга: я – на проспекте им. А.Авторханова (пр.им.Ленина), она – на пр.им.Арсамикова (пр.Победы).
«Смотрите, смотрите, Марьям Айдамирова», — раздавались голоса людей в торговых рядах, завидевших её издали.
У Марьям — две дочери. Старшая, Света, приблизительно одного возраста со мной. Закончила ГИТИС, играла в театре им. Х.Нурадилова, в ролях нередко использовала и вокальные данные, унаследованные от матери. Другая была танцовщицей, но потом уехала за границу. А младшего, 13-летнего сына, Марьям потеряла.
Несчастье произошло, когда она находилась в гастрольной поездке, в Сибири. Мальчик очень любил читать. Однажды он удобно устроился в ванной с горячей водой, поставив рядом настольную лампу, и раскрыл книгу. Лампа соскользнула в воду, и ребёнка убило током.
Была в характере Марьям одна редкая черта – она никогда никого не судила за глаза. Несмотря на частые удары судьбы, она была жизнерадостным человеком, с готовностью подхватывала любую шутку или розыгрыш. Она умела строить отношения так, что я не ощущала разницы в возрасте. В словах её никогда не звучало фальши.
Этот случай происходил на просмотре какой-то художественной программы. В Театрально-Концертном зале собралась околотеатральная публика из числа тех, кто мог попасть на просмотр. В переднем ряду сидели всеобщий любимец, карикатурист и актёр-пародист Хож-Бауди Исраилов; певец Сулейман Токаев, а также несколько актёров театра им.Х.Нурадилова. Рядом со мной – Марьям и ещё несколько приятельниц.
Наш разговор был прерван выходом на сцену ведущего, заслуженного артиста ЧИАССР Сайд-Эмина Яскаева, который своим мощным громоподобным голосом вмиг заглушил наш разговор. Зазвучали строки из знакомой поэмы. Сайд-Эмин читал с упоением. Зрители слушали, затаив дыхание. Содержание поэмы перекликалось с его личной трагедией. Рассказывали, что после гибели родителей во время депортации он остался на попечении двух братьев-подростков, которых впоследствии убили на его глазах, когда он был ещё ребёнком.
Появление Яскаева напомнило мне историю пятнадцатилетней давности. В битком набитый зал, на премьере «Песни вайнахов» в постановке режиссёра Руслана Хакишева, затесался какой-то подвыпивший тип, который во время проникновенной декламации Сайд-Эмина время от времени издавал громкий, на весь зал, восторженный вопль: «Яс-ка-ев!!!», вслед за которым зал содрогался от дружного хохота.
— Даю рубль каждому, кто на весь зал крикнет «Яскаев», — сказала я, демонстрируя свою платежеспособность предъявлением пачки, состоявшей из двухсот новеньких рублёвых банкнот полученной в тот день зарплаты.
— «Яскаев», — произнёс слегка повышенным, но совершенно неудовлетворительной громкости робким голосом Хож-Бауди, тут же протягивая руку за рублём.
Я решительно отмела его притязания:
— Э, нет! Халтура не пройдёт.
Не дотягивал и невыразительный выкрик Токаева.
По настоящему «отработала заказ» только Марьям, трижды выкрикнувшая «Яскаев», да так громко, что я вздрагивала от каждого её возгласа – уж голосом-то Бог не обидел. Зал покатывался от смеха. А я честно расплачивалась. Да, Марьям была настоящей артисткой.
— Ты что думаешь, что я вечная? – говорила мне Марьям. – Когда ты начнёшь меня снимать?
Речь шла о съёмке концертных номеров, которые должны были войти в музыкальный фонд телевидения. А я, загруженная текущими передачами, отмахивалась:
— Рано себя хоронишь.
Но в душе понимала, что от смерти никто не застрахован и снимать надо. Многих певцов уже не было в живых. Молодым умер Мустафа Барахоев. Его московские педагоги сравнивали его с И.Кобзоном. Говорили, что если Иосиф добивается успехов в учёбе благодаря огромному трудолюбию, то Мустафа – просто самородок. Умер молодым и заслуженный артист Чечено-Ингушетии Султан Магомедов. Сохранилось всего лишь несколько его музыкальных номеров, отснятых кинорежиссёром Ильясом Татаевым.
Начатая весной съёмка программы «Поёт М.Айдамирова» завершилась поздней осенью.
Марьям начала свой рассказ с юности, совпавшей с трагическим периодом в жизни её народа – годами депортации. Пережитое тогда врезалось в её память на всю жизнь.
«Представь себе такую картину: вокруг – бескрайняя, с гигантскими снежными наносами, степь. В землянке, уже который день, лежит умерший брат, а рядом с ним – умирающая мать. И никого вокруг, — рассказывала моя героиня. — По одну сторону – я, по другую – весь остальной мир, которому нет до меня никакого дела. Где-то идёт жизнь, живут люди. Но здесь нет никого. Нет ни одного человека, который бы помог вынести из землянки труп брата».
Она уже несколько раз пыталась вытащить его наверх сама, но тело вновь и вновь срывалось в глубину из её одеревеневших рук. Стоял пронизывающий до костей мороз, а в руки словно вонзались сотни иголок одновременно. В конце концов ей в голову пришла удачная мысль. Она перевязала ноги покойника широкой шалью, оставив свободным один конец, к которому привязала жакет матери. Обвязав этим приспособлением свою талию, полезла наверх. На сей раз попытка удалась. Она оттащила брата подальше от землянки, насколько хватило сил, а затем похоронила в сугробе, присыпав снегом.
Вскоре умерла и мать… А её самою спас от смерти один пожилой человек, из местных, проезжавший мимо землянки на санях. Он забрал её в посёлок и пристроил на работу в пекарню. Всю свою жизнь она вспоминала его с благодарностью.
Передача имела небывалый резонанс. Её рассказ о пережитом имел такое сильное воздействие на зрителей, какого я и предположить не могла. Присылали письма по почте, звонили знакомые и незнакомые с просьбой повторить передачу ещё и ещё. «Никогда бы не подумала, что за такой яркой внешностью, таким весёлым характером и жизненным благополучием скрывается такая скорбь, — писала одна телезрительница. — После этой передачи я полюбила её ещё больше».
В работе Марьям была непритязательной. Никаких капризов. Я не раз приглашала её то на Праздник Урожая, в связи с перевыполнением производственного плана, то в селение Ведено, путь в которое предполагал тряску по горным дорогам. Она ни разу не пожаловалась на усталость. Не жаловалась даже тогда, когда заболела неизлечимой болезнью, всячески стараясь скрыть от окружающих плохое самочувствие. После тяжёлой операции она недолго оставалась в постели. Держалась так, словно ничего не произошло. По-прежнему выезжала на концерты.
Она не просто пела. Каждая песня была маленьким спектаклем. Она кружилась по сцене, наигрывая на аккордеоне, и казалось, что в руках у неё не тяжёлый инструмент, наполовину скрывающий её хрупкую фигурку, а легчайший веер. Марьям пела, играла и танцевала одновременно, заражая зрителей своим темпераментом, да так, что многие, не выдержав, бросались в пляс. Общепринятое выражение восторга исполнителю у чеченцев, возгласы: «Гора, Марьям, яI!», звучали, как высшая похвала певице.
Марьям умерла спустя год после операции. О болезни мы почти не говорили.
Я сознательно не спрашивала её о здоровье, стараясь отвлечь от мрачных мыслей. Тезет (похороны) состоялся в доме двоюродного брата, на Катаяме (один из районов Грозного). Других близких родственников по отцовской линии у неё не осталось. Среди женщин, плакавших в отведённой специально комнате, были дочь Света и племянница Аймани. Мой приход вызвал у них новый прилив слёз.
«Будто чувствовала, что жить ей осталось недолго, — говорила Света. — Как хорошо, что ты отсняла эту программу».
ЛИДА ЯНДИЕВА, ПЕРВЫЙ ДИКТОР ЧЕЧЕНО-ИНГУШСКОГО ТЕЛЕВИДЕНИЯ
Я была под свежим впечатлением некролога по поводу смерти первого диктора Чечено-Ингушского телевидения Лидии Яндиевой. Она начала свою карьеру на телевидении по возвращении из ссылки, в 1959 г. Это её словами приветствия, произнесёнными впервые с голубого экрана, была открыта новая, телевизионная, эпоха нашей республики.
Лида умерла в Турции, пережив войну и ни с чем не сравнимое горе потери единственного сына, а также испытав все тяготы бездомной жизни.
«Ты себе не представляешь, что значит быть беженцем, — говорила она. — Просыпаясь утром, не знаешь, где придётся провести следующую ночь». Позже Лида устроилась на Ингушское телевидение, сняла комнату в Назрани. Она с обидой рассказывала про хозяев, которые неожиданно повысили квартплату, тогда как её заработка хватало лишь на то, чтобы с трудом сводить концы с концами. Она просила их подождать, пока получит гонорар, но те, позарившись на большие деньги, которые им предлагали более обеспеченные квартиросъёмщики, отказали ей.
Подобная практика не имела широкого распространения. Мне известны случаи, когда местные жители Ингушетии принимали в свои дома по нескольку семей без всякой оплаты. Заботились о них. Но были и сдававшие квартиры в наём. Ещё совсем недавно, в 1992 г., Лида сама принимала беженцев из Ингушетии. В её уютном особнячке старой постройки, где в своё время останавливался русский поэт А.С.Грибоедов, хватало места всем, кто искал у неё приюта. Когда кто-то из них заговорил с ней об оплате, Лида с возмущением оборвала разговор, закрыв эту тему раз и навсегда. Она считала кощунственным брать деньги с лишённых крова людей.
Последний раз мы говорили с Лидой по телефону, в 1998 г. Я только что приехала в Стамбул с номером её телефона, который дала мне наша общая с ней подруга – Зина. Проговорили почти целый час.
На мой первый вопрос о сыне, Башире, ответила с глубоким вздохом, что ничего нового нет. Рассказала, как, устав от неустроенности и безысходности, более года назад согласилась выйти замуж за гражданина Турции из ингушской диаспоры, которому отказала в своё время. Но, намаявшись вдоволь, она, спустя год, позвонила ему сама и сказала, чтобы встречал.
Лида жила теперь в собственном трёхэтажном особняке на берегу моря с мужем и свекровью. Описывала красоты своего города, расположенного в 12 часах езды от Стамбула. Звала к себе в гости, а параллельно я слышала голос её мужа, Хасана: «Пусть приезжает немедленно. Скажи, что мы все её ждём. Не пожалеет». А потом, взяв трубку, уговаривал сам, пообещав приехать за мной, если боюсь ехать одна. Лида, между прочим, упомянула, что собирается перевозить к себе внуков и сноху. Надежды на то, что пропавший без вести Башир жив, не осталось ни у матери, ни у жены.
Лида была против женитьбы сына на женщине, имевшей ребёнка от первого брака. Она считала, как и любая мать, что её сын заслуживает лучшего. Кроме того, Лида хотела говорить со своими внуками на родном, ингушском, языке.
Избранница Башира была недурна собой, высокого роста, под стать ему. Её отец, Кузнецов, был в своё время генеральным прокурором ЧИ АССР.
Была осень. Лида позвонила мне из дома: «Приходи, мне нужно с тобой поговорить».
Я застала её очень расстроенной: «Ты представляешь, я думала, что между ними всё кончено, а тут позвонила, не дождавшись его с работы, к ней на квартиру, на всякий случай, а трубку снимает Башир. Что мне с ним делать?!» Я посоветовала взглянуть на это иначе. «Он – не единственный, кто женился на женщине с ребёнком или женщине иной национальности. Позволь ему поступить так, как он хочет, и он будет тебе благодарен. Не бойся осуждений и не старайся прожить его жизнь за него. Каждый волен решать свою судьбу сам. В противном случае ты потеряешь сына. И не забывай, что у этого ребёнка нет отца».
«А где он?» — удивилась Лида. « Умер, — сказала я, так как знала об этом от своей двоюродной сестры Любы, к которой он не раз обращался за помощью, как к врачу, и даже лежал у неё в отделении в БСМП, где и сам работал раньше фельдшером. Страдал неизлечимой болезнью.
Это сообщение подействовало на Лиду самым неожиданным образом: она не только дала согласие на брак, но и благословила Башира на усыновление ребёнка. А когда у него родился собственный сын, Лида говорила, что её чувства к старшему, приёмному, внуку даже нежнее, чем к родному. Она очень жалела его. Говорила, что у мальчика очень добрая душа. Научила его ингушскому языку.
Лида была по натуре очень спокойным человеком. Были в её профессиональной жизни такие моменты, когда её спасало именно это качество. Любой другой на её месте неизбежно впал бы в панику или растерялся, так как происходили эти случаи в прямом эфире. Один из них имел место на заре телевидения, задолго до моего прихода.
Лида пришла на воскресную программу с пятилетним тогда Баширом – садик был закрыт, а дома оставить не с кем. Башир бегал по фойе, рассматривал многочисленные картины на стенах, а когда ему это занятие наскучило, вернулся в дикторскую и, не обнаружив там матери, отправился на её поиски. Лида же вела в это время живую передачу из павильона, дверь которого, по небрежности помрежа, оказалась открытой.
Услышав голос матери, Башир прямиком направился на дикторскую площадку и … вышел в эфир со словами: «Вот ты где, мама, а я так долго тебя искал». Лида продолжала передачу, но уже с Баширом, опустив правую руку на его плечо. Тот же, видимо, поняв свою причастность к серьёзому делу, стоял смирно, но только до тех пор, пока не увидел себя на экране монитора, стоявшего напротив дикторского стола. Когда, в конце концов, пришедший в себя режиссёр сменил в эфире камеру, оставив Башира за кадром, было слишком поздно, и Лида выговор всё же получила. Но потом смеялась от души, вспоминая свою совместную с сыном передачу.
Много лет спустя я сама стала свидетелем ее легендарного хладнокровия.
Лида заняла своё место за дикторским столом, а я – за режиссёрским пультом. Однако текст, который читала Лида, не совпадал со сценарием. Я не могла понять, откуда у неё взялась информация, которой нет у меня. Ведь мы задолго до выхода в эфир сверили, как обычно, оба текста информационной программы.
После окончания первой информации я запустила в эфир киноролик, сознательно нарушая последовательность материалов, чтобы выяснить причину путаницы. Лида попросила меня перечислить материалы выпуска постранично. Я не поняла, зачем ей это нужно, но времени для разбирательства не было – ролик идёт всего 1.5 минуты. Обратила внимание на то, что следующую информацию она не читает, а комментирует, называя имена известных передовиков и цифры производственных показателей. Только тут я догадалась, для чего она просила перечислить материалы выпуска.
Необходимо заметить, что на Чечено-Ингушском телевидении никогда не пользовались суфлёром, хотя их применение было широко распространено в 70-80-е годы. Более того, он даже имелся на нашем телевидении, но техническая служба телецентра так и не наладила его работу. Разумеется, весь информационный выпуск шёл не по сценарию, а экспромтом, и Лида с этой задачей справилась великолепно, если не считать 3-х минутного недобора. Но это, по сравнению со срывом программы, была не самая страшная накладка. И, главное, об этом никто не узнал. А произошло следующее.
Лида по ошибке взяла в студию сценарий информационной программы, прошедшей в эфир днём ранее. Но вышла из тяжёлой ситуации благодаря своему хладнокровию и осведомлённости о достижениях в той или иной отрасли республики. Она знала по именам всех, на ком сосредоточивалось телевидение, будь то учёный, врач или рабочий.
В 80-х годах Лида перешла на журналистскую должность, возглавив редакцию музыкальных программ. В её передачах принимали участие известные музыканты и вокалисты, на концерты которых мог попасть далеко не каждый. Ей легко удавалось зазвать на телевидение утопающую в славе звезду, прибывшую в республику на гастроли, — мало, кто мог устоять перед её обаянием.
В конце нашего последнего, телефонного, разговора Лида призналась мне, что счастлива. Муж окружил её такими нежными вниманием и заботой, которых она никогда не знала. Она впервые в жизни почувствовала, что значит быть любимой. Но, увы, счастье оказалось недолговечным.
Судьба словно сжалилась над ней под занавес, подарив давно заслуженные умиротворение и покой. Лиде было уже за 60, но годы оказались бессильны: она была красива и женственна, как и встарь, а лицо её по-прежнему освещала белоснежная улыбка. Война перевернула всю её жизнь. Она же стала и причиной её короткого счастья. Хотя и вряд ли кто-нибудь согласился бы познать его такой ценой…
Продолжение следует …….
Chechenews.com
02.05.20.